Каждое утро он спрашивал: “Бетельгейзе еще не взорвалась?”. Помощник успокаивал его, говорил, что все в порядке. Но удовлетворения от этого смотритель не испытывал. Какое там удовлетворение, если в голосе электронного помощника не чувствовалось космической, вселенской радости, которая была бы у человека, понимающего, что судьба подарила ему еще один день.
Через развалины удалось пробиться легко – там отряд не встретил сопротивления. Но как только они вышли на открытую местность, по ним сразу стали работать с воздуха.
– Дроны! – закричал Андрей, – Сержант, радиоэлектронный глушитель!
Тут же взметнулась в воздух ракета, разорвалась на высоте полета боевых дронов. Они будто ослепли, разлетелись в стороны, некоторые камнем упали на землю.
Песчаная буря улеглась – высоко в небе еще кружились остатки мутной взвеси, но дышать можно было и без маски. Фронольд вбил в скалистый грунт вертикальную иглу зонда, дождался, пока она начнет самостоятельно погружаться, вгрызаясь в твердую породу. Удовлетворенно хмыкнул, собрал инструменты и вернулся к флайскутеру.
Все знают, что бегать нужно каждый день. Если уж решился, то нельзя давать слабину! Дождь, снег – неважно. Один раз позволишь себе остаться дома и все, пиши пропало: эта червоточина поселится внутри, не даст покоя. Каждый раз будешь думать, что погода неподходящая, сил после вчерашнего совсем нет, да и созвездия, кажется, сложились не в твою пользу. Найдется миллион причин, чтобы уговорить себя не выходить. “И в самом деле, еще разок не пробегу – всего лишь один! – ничего и не случится, потом наверстаю”.
Ее прижали к стене, беззастенчиво обыскали. Отбросили в сторону найденный “глок”, в котором и обоймы-то не было. Обойму нашли в кармане, тоже кинули в сторону. Удивительно, что догадались сделать это только сейчас, хотя она сдалась почти в двух километрах отсюда. Впрочем, сопротивления они не боялись, ее руки скованы за спиной, особо не повоюешь. Но обыск – хороший признак: значит ведут туда, куда нужно. Кто-то сдернул с ее рубашки офицерский значок с надписью “лейтенант Саманта Новак”, внимательно рассмотрел, забрал себе.
Снаружи еще доносился шум уличного боя, но с каждым шагом он отдалялся, становился тише. Пленница искоса поглядывала на тех, кто ее конвоировал. Два акциностских гренадера, затянутых в черные, обтягивающие экзоскелеты. Швы на них светились голубыми полосами энергетической защиты.
Ольга смотрела в окно, на строящуюся напротив многоэтажку.
– Они почти закончили. Слышь, Дим?
– Что закончили?
– Этот дом. Который напротив. Почти доделали последний, десятый этаж.
– Это обязательно? Почему, собственно, я?
– Вас выбрал генератор случайных чисел, подтасовка исключена.
– Да, но…
– И вы подписали контракт, там все было заранее оговорено. Вы знали, что так может произойти.
Воздух был по осеннему прохладным, он бессовестно касался ее обнаженной шеи, пытался залезть под воротничок. Выдохнув облачко пара, Джеки сделала шаг вперед. Желтые листья под ногами предательски зашуршали. “Черт…”. Остановилась, огляделась вокруг. Кажется, никого. Но она чувствовала на себе чужой взгляд – внимательный, изучающий.
На совете сказали, что его лучше не трогать, не приближаться, не показываться ему на “глаза”. Он был не первый, нет, но очень уж шустрый и долговечный, по сравнению с остальными. Другие быстро ломались – то ли поддерживающая их жизненная сила иссякала, то ли песчаные бури нарушали что-то важное в странных, чужих организмах. Впрочем, некоторых мы сами вывели из строя, чего греха таить.
На вид девочке было лет пять, не больше. Она стояла у пешеходного перехода и кулачками размазывала по щекам слезы. Он подошел, опустился на одно колено.
– Что с тобой случилось?
«Общение с ребенком. Режим “ласковый разговор” активирован».
– Как тебя зовут, милая?
Она попыталась ответить, но получилось не сразу: судорожные всхлипывания не давали ей сказать.
– Через месяц жрать будет нечего.
– Запасы еще есть.
Северский покачал головой из стороны в сторону.
– До весны не дотянем. Семья большая.
Говорил он тихо, с оглядкой, чтобы не подслушал кто ненароком. Впрочем, женщины и без того знали, сколько еды осталось. Все понимали.
– Что-о-о вы, дорогой Христофор Евлампиевич! – продавец панибратски похлопал покупателя по плечу, – Все надежно, как ваш безрамочный стереовизор эпохи полупроводникового ренессанса.
Христофор Евлампиевич с сомнением прищурился.
Он понимал, что это не просто их единственный шанс спуститься на поверхность Земли. Нижняя часть подъемника была единственной возможностью вернуться обратно, на корабль. Если Осколок разобьется… А ведь это даже не его идея, он бы с радостью остался на орбите. Но Дмитрий не винил Еву. Он был готов ко всему еще тогда – двенадцать лет назад, когда решился покинуть вместе с белокурой девчушкой космическое поселение у звезды Барнарда, последнее прибежище человечества. Все хотели знать, что стало с родной планетой, но лететь готова была только Ева. И он пошел за ней, зная, что может не вернуться.
Ева бежала по коридору, перескакивая через высокие пороги, уворачиваясь от нагромождений аналитических серверов корабля… Она была в пижаме – только что из постели, еще не оправившись толком ото сна. Хрупкая девушка со светлыми волосами, доставшимися ей от матери, и вечно смеющимися серо-голубыми глазами, передавшимися от отца.
Во всем виноват Вася – слесарь, занимавшийся установкой левой сигналки, да прославятся во веки веков его кривые ручонки, растущие не оттуда, откуда надо. Он устроил замыкание. Испугался, перепроверил – вроде все работает, ну и не стал никому говорить: коротнуло и коротнуло, подумаешь…
Их было двести тысяч. Несчастные обитатели космического корабля, двигатели которого повредил астероид. Система защиты сделала все возможное, но… не настолько хорошо, чтобы после столкновения можно было продолжить полет. До ближайшего обитаемого мира тысячи астрономических единиц, сигнал о помощи будет идти годы. Надежды на спасение не осталось: корабль медленно вращался вокруг своей оси, гонимый инерцией все дальше и дальше, в сторону от намеченного пути, в глубину черной бесконечности.
– Они контракт не выполняют. То есть совсем! Вообще!
– Ну, во-первых они толком с этим контрактом и не знакомы – будем уж говорить начистоту. А во-вторых, вы аудитора отправляли?
– Ну а как же! Хороший специалист, дело свое знает. Пытался вразумить их. Наставить, так сказать, на путь истинный.
– Что ж, замечательно. И – каковы же результаты?
– За осколком идешь?
Дед спрашивал не глядя, прихлебывая из алюминиевой кружки горячий чай.
– А вы откуда знаете?
Старый усмехнулся в усы.
Посвящается моему дяде – Пьянкову Владимиру Андреевичу, Советскому Милиционеру.
– Вниз, вниз! Быстро!
Где-то рядом затрещала автоматная очередь, взвизгнули отрикошетившие пули. Камера, установленная на шлеме сержанта, выхватывала из полутьмы желто-синие, размытые пятна – скафы других бойцов.
– Решетников, останови их! – мелькнуло испачканное грязью лицо, парень кивнул, пробираясь мимо сержанта, – Заслон! Поставить заслон! Светошумовыми!
Грохот на небесах заставил инспектора выйти из офиса, поднять голову. Он даже не успел прожевать утреннюю булочку, откусив лишь кусочек, зажимая остальное в пластиковой ладони. Светодиоды нарисовали на его лицевой панели эмоциональную реакцию номер семь – недоумение.
Металлическая нога ступила в глубокую зеленоватую лужу, подняв фонтан брызг. Рядом, сотрясая почву, опустилась другая. Четыре десятиметровых конечности, чередуясь друг с другом, шагали по разбитому проспекту. Эхо перекатывалось между стен давно заброшенных кварталов, распугивая воронье.
Василий жил неподалеку от станции метро “Девяткино”. Конечная красной линии, даже не в черте города. Близость метрополитена никак на его жизнь не влияла, ни в лучшую, ни в худшую сторону. Большой мегаполис он почти не навещал – дел хватало и здесь, в своем, маленьком. Но даже такому активному парню, как он, иногда хотелось отдохнуть, расслабиться. Как, например, сегодня.
– Я им говорил, что линзы нельзя трогать, но они же по-нашему ни бельмеса! Ни бе, ни ме, ни ку-ка-реку. Это ведь не дипломатическая группа, с которой договор заключали, а какая-то биологическая инспекция, с ними изъясняться можно разве только на пальцах. Твердят одно и то же – "ядовитый свет, ядовитый свет".
Помощник коменданта то и дело переходил на бег, поспевая за быстрым шагом своего начальника. Тот не смотрел по сторонам, шел вперед, нахмурив брови.
– Тихо! Заседание продолжается.
Судья ударил по столу деревянным молотком, призывая к тишине. Поправил парик, устремил строгий взгляд в зал, забитый шумной толпой любопытствующих, пропахший дешевым плебейским табаком, потными телами и страхом.
– Гражданин Налаи Гликров, признаете ли вы свою вину?
Глаза судьи сверкнули в сумраке – окна почти не пропускали в зал дневного света, а электрические лампочки после полудня отключали. Энергию надо было экономить.
Капли дождя барабанили в стекло, словно подушечки осторожных пальцев – тихо, ненавязчиво, умиротворяюще. На улице ветер порывами налетал на большую березу, стоявшую под окном, старался растрепать ее кудрявую крону. Впрочем, с каждым разом он делал это слабее и слабее. Вечерняя буря стихала, уступая место ночной безмятежности.
Последние вспышки молний, сверкающих где-то вдали, бросали блики на красивое лицо спящей Сьюзи, но раскаты грома уже терялись на большом расстоянии. Вскоре тучи разошлись, по окрестностям разлилось сияние полной луны. На дубовый паркет легла тень от решетчатого переплетения окна, стало гораздо светлее и в дальнем углу комнаты проявились очертания высокой фигуры. Несколько минут она не шевелилась, будто кукла, оставленная на своем месте после детской игры, но потом подбородок приподнялся, сверкнувшие глаза устремились на лунный диск.
– Слышала о “Тропинке-17”?
– Да, что-то говорили в новостях.
– Трансферы прекращены, терминал временно закрыт. Агентство перенаправляет всех на шестнадцатую станцию, но это лишних два дня пути.
– Что там случилось?
Комиссар почесал затылок.
– Э-э… В общем, один из техников погиб. Начальство надеется, что это несчастный случай, но мы должны проверить.
На Дворце Единения висел огромный плакат: белокурая, смеющаяся девушка идет по цветущему полю за руку с высоким алиенорцем. За их спинами, в синеватой дымке – огромный город, с башнями, эстакадами. Над городом завис алиенорский корабль, испускающий лучи, затмевающие солнце. Слоган на плакате гласил: “В будущее вместе!”.
– Мартынов, осторожнее с застывшей лавой. Можно поскользнуться.
– Не учи ученого, Хольдесман.
Обращаться друг к другу по фамилии они привыкли еще с Земли, со времен Космической Академии. Сейчас, в эру активного освоения солнечной системы, специалистов требовалось все больше и больше. Как только курсанты заканчивали изрядно сокращенный курс обучения, с ними немедленно подписывали контракты и отправляли к черту на кулички. Сегодня куличками оказался один из спутников Сатурна.
Тишина. Глухая, непроницаемая. От нее все внутри сжимается, нервы натягиваются, словно струны. Хочется крикнуть, разорвать тягостное молчание, но легкие никак не наполнятся кислородом, потому что сам воздух, пропитанный тишиной, загустел, превратился в кисель. Дышать нечем. Смотреть некуда. Слышать нечего…
– Вс-с-сё… Пследний р-раз… – Света распахнула дверцу, вывалилась из машины, – Так на… над… нажираться – никогда бльше…
С трудом выпрямилась, вытянула руку, стараясь сосредоточиться на пяти пальцах. Они плясали перед ее глазами и, казалось, что их никак не меньше дюжины.
Сашка спешил. Было бы глупо опоздать, тем более, что мать с утра предостерегала. Известное дело – первый день лета, каждый год одно и то же. Какую дорогу выбрать? На орбитальный подъемник, а там через портал? Надежно и сравнительно быстро. Впрочем, по времени все равно впритык получается. Кроме того, транссистемный флайер может и быстрее. Это если в пробку не попадет. А если попадет? Нет, лучше не рисковать!
– Эгей! Есть тут кто? – Ганнанд вошел в летнее кафе, со скрипом вытащил из него на середину маленькой городской площади, вымощенной старыми камнями, круглый столик.
Поставил стул, сел. Развернул узелок из белой материи, внутри которого была припасена нехитрая снедь – краюшка хлеба, кусок копченого мяса, свежий огурец и два вареных яйца. Стукнул скорлупой о край стола, роняя осколки прямо на мостовую. Пока чистил яйцо, оглядывался по сторонам: ничего вокруг не напоминало о существовании других людей – ни звуком, ни движением. Погожий летний денек играл солнечными бликами, проникающими сквозь густые кроны деревьев. Среди листьев щебетали птицы. Черно-белый кот, лежавший на солнце, перешел в тень и распластался в придорожной пыли, лениво вытягивая лапы.
– Прибор готов?
– Да, капитан, – сотрудница медслужбы сняла маску, тщательно вымыла руки, – Мы активировали и зарядили инъектор номер один.
– Только первый?
Я – Деон, поисковая система. Вряд ли кто-то быстрее меня может найти файл, даже если это одна лишь строчка в забытом всеми документе, одно слово, одна буква. Впрочем, нет – буквы я еще не искал, кому они нужны по отдельности?
Крис увидела на горизонте конечную цель своего путешествия: нелепый столбик, дрожащий в горячем воздухе, с каждым шагом превращающийся в нагромождение навесных блоков, жилых модулей, солнечных батарей и антенн дальней связи, облепивших, словно ракушки, высокий стержень пункта магистральной связи.
Афоня бежал по тротуару, забитому пешеходами, старался быть аккуратным, чтобы никого не задеть локтем, не наступить ненароком на ногу. Сверху его пластиковое тело было прикрыто прозрачным дождевиком: не столько для него самого – андроиду сырость не могла навредить – сколько для сохранности тканевого рюкзака с продуктами.
“То, что капсула упала на Такаро-Така, это полбеды”. Артем поднял голову, с тоской провожая светящиеся в небе огоньки – все, что осталось от его штурмовика. Еще секунда и они растворились в атмосфере, сгорели дотла. “Гораздо хуже то, что на планете есть разумная жизнь – это единственное, что про нее известно. А ведь существо с работающими мозгами, пусть даже без когтей и зубов, гораздо опаснее хищника”. До сих пор Такаро-Така находилась в демилитаризованной зоне, поэтому никто сюда не совался, разведку не проводил. “Пес его знает, что тут за аборигены живут”.
На кухне зазвенела посуда. Донесся мужской голос – грубый, с хрипотцой:
– Чаю хотите? Или, может быть, кофе?
Она встала с кресла, осторожно выглянула из комнаты.
– Аккуратнее, девушка! – мужчина в летах попытался отодвинуться от Сони, но двигаться было уже некуда: вагон метро забит под завязку.
С лязгом и грохотом состав выскочил из тоннеля, пронесся по мосту над широкой рекой. На набережной – сверху это было отлично видно – стояли тысячи машин, образуя многокилометровую пробку. В городе начинался новый день!
На бабушкином ковре висела картина. Я думал, что ее просто некуда больше повесить – ковер закрывал всю стену маленькой комнатушки, в которой спали мы с братом. Противоположная стена была частью русской печки. Та, в которой дверь, занята полками до самого потолка. А на той, где окно, висели горшки с цветами. Некуда больше повесить картину, думал я.
Он шел по мерзлой земле, лишенной даже низкорослых деревьев, лежащей далеко за северными пределами лесной растительности. Шел уже вторые сутки, если считать по местному времяисчислению. И надо было двигаться дальше. Иначе нельзя – рандеву с челноком назначено в точке, где не должны были повстречаться местные.
Володе снились бутылки, задорно ударяющиеся друг о друга, издающие громкий, почти праздничный звон. Что-то приятное, знакомое было в этом шуме, оно заставляло его улыбаться во сне.
Из сладких грез выдернул отвратительный писк электронного будильника. Не открывая глаз, Володя нащупал кнопку, нажал. Писк продолжался. Надавил еще раз – безуспешно. Ударил по пластиковой коробке ладонью. Наступила, наконец, тишина. Еще минуту лежал не шевелясь, потом откинул одеяло, сел, опустив ноги на пол. С трудом разлепил глаза. Стекло будильника треснуло от удара, стрелки показывали половину четвертого ночи. Или утра? Как посмотреть…
Музыка выманивала из дремы постепенно, сначала сливаясь со сновидениями, потом превращаясь в самостоятельный раздражитель. Она становилась громче, заставляла ворочаться с боку на бок, будто это могло ее утихомирить. Наконец я разлепила глаза, посмотрела на потолок.
– Нет-нет! Вы не понимаете! – она оглядывалась на сопровождающих ее людей, – Я не разбираюсь в двигателях космических кораблей. Я учительница младших классов!
Один из впереди идущих обернулся.
– Уже разбираетесь.
– Дед, расскажи про Четвертую Галактическую!
– А что тебе рассказать, внучек? – дед закинул удочку, с трудом присел на раскладной стульчик.
– Ну, что-нибудь! Про то, как Содружество с Альянсом воевали.
– Свободны?
– Свободен.
Девушка села в желтый электромобиль, захлопнула дверцу. Водитель включил навигатор.
Выпуск в Академии отшумел, отгрохотал фейерверками, унес все волнения и тревоги. Так получилось, что в этом году он совпал с ночью на Ивана Купалу. Оставив хмельную профессуру за разговорами, бывшие курсанты отправились к реке, разбрелись кто куда, разбились на компании и парочки.
– Семен, ты куда опять собрался?
– Да я… Это…
– На рыбалку?
– Карасиков половить, расслабиться.
– Кому они нужны, твои карасики? Кто их ест?
– Ваське хоть, – кивнул головой на кота, – Хочешь карасиков?
– Ну вот, шестой этаж – последний в этом корпусе. Тут все просто: коридорная планировка и кабинеты убраны, остались только несущие колонны. Единое пространство позволяет создать современное офисное помещение. Именно это вы и хотели, не так ли?
Артемьев ворчал, но продолжал карабкаться вверх. Хорошо хоть погода не препятствовала восхождению – ветер набегал ледяными порывами, но не дул постоянно, да и редкие облака не обещали снежный заряд. Надо только подняться до выступа, на котором видели огни, а там уж разберемся.