Капсула времени
Часть 1
– Хорошая машина. Дедовская! Настоящая капсула времени, – парень, на вид лет двадцати, с окладистой хипстерской бородкой, в вязаной кофте и узких красных джинсах, с улыбкой ходил вокруг покрытого пылью автомобиля. – Тыща девятьсот… черт знает какого года. Это, наверное, Москвич. Или Победа.
Он протер очки, посмотрел на багажник, потом через окно в салон, но не обнаружил никаких надписей.
– Впрочем, не знаю. Я, брат, не большой знаток такой техники. Предпочитаю на велике или гироскутере.
Самое интересное, что марку и модель не мог определить и я. Стоило разобраться с этим чудом поближе! В Советском Союзе выпускалось не так много автомобилей, чтобы я сейчас с лету не определил бы завод, на котором его сделали. Конечно, существовала вероятность, что машина из Европы, или, скорее, из Америки, но сердце подсказывало мне, что никогда раньше в зарубежных каталогах я ничего похожего не видел.
– Сколько хочешь?
– Штуку баксов.
– А не дорого?
– Да ты что, брат? Это же раритет!
Я еще раз обошел автомобиль, стараясь ничего не задеть в тесном гараже, не испачкаться. Деньги у меня были, хоть и запланированы они на другие расходы. Но все-таки тысяча долларов… Махнул рукой.
– Ладно! Документов, я так понимаю, на нее нет?
– Какое там… Когда дед пропал, лет шестьдесят назад, тогда же ласточку в гараж и поставили. Никто ее с тех пор не трогал.
Составили акт купли-продажи, в котором автомобиль фигурировал как “экспонат из частной коллекции светло-бирюзового цвета, стилизованный под автомобиль 1950-1960-х годов. Масштаб модели 1:1”. Я скинул хипстеру на карточку штуку зеленых, мы выкатили машину на улицу и распрощались. Через полчаса подъехал вызванный мною эвакуатор.
Специально для таких случаев я арендовал ангар в промзоне. Здесь и склад, и ремонтная мастерская. Главное – пространство есть. Можно без лишнего внимания зевак ходить вокруг очередного приобретения, осматривать, приближаясь вплотную, касаясь металлического борта, покрытого краской много лет назад, снова отходить подальше, чтобы взглянуть со стороны.
– Что же ты такое?
Присмотрелся внимательнее.
– Ага… Крылья все-таки москвичевские. Двери… Двери, пожалуй, с какого-нибудь трофейного Опеля или Мерседеса. Да ты, дружок, Франкенштейн! И как дед все это объединил?! Видимо, основную часть кузова сам делал. Были же умельцы!
Я первый раз потянул на себя ручку, со скрипом открыл водительскую дверь. Внутри машины стоял запах старых кожаных сидений. Сел, взглянул на приборную панель.
– Ого.
На приборке создатель щедрой рукою рассыпал множество тумблеров и лампочек. Все они были аутентичны, соответствовали тому времени, когда собирался раритет, однако в таком количестве в машинах-современниках точно не использовались! Не опасаясь запустить какой-нибудь механизм я пощелкал переключателями. К моему удивлению пара лампочек даже моргнула. “Никакой аккумулятор не продержится шестьдесят лет. Наверное, показалось. Игра света и тени”.
Вышел из машины, открыл капот. Посмотрел, хлопая глазами. Закрыл. Открыл снова, но, вопреки ожиданиям, ничего не изменилось. Передо мной был неведомый агрегат, опутанный проводами. Ничего общего с двигателем внутреннего сгорания!
– Как тебе такое, Илон Маск? – проворчал я себе под нос, запуская руки в недра неопознанной силовой установки.
Часа не хватило, чтобы хоть приблизительно понять принцип ее работы. Я взял с полки влажные салфетки, вытер испачканные руки.
– Мда-а… Слушай-ка, ласточка, а на чем же ты ездила?
Отыскал горловину бензобака, открутил крышку и хотел было уже сунуть нос, но понял, что никакой горловины нет. Под крышкой покоилась самодельная розетка для силового кабеля. Рядом, от руки, прямо по краске, выскоблено: 20-30 кВт.
– Да ладно… Электромобиль?
Позвонил жене, сказал, что задержусь. Любопытство выиграло схватку с желанием купить пару бургеров, приехать домой и досмотреть, наконец, любимый сериал. Не-ет! Я сделаю этот чертов кабель и тогда…
Закончил ближе к полуночи. Отрегулировал до нужного уровня подачу энергии, мысленно перекрестился и воткнул кабель в розетку! Под капотом что-то вздрогнуло, несколько лампочек на приборной панели загорелись, но тут же, одна за другой, погасли.
Был слышен лишь тихий гул, с которым машина жадно заглатывала электричество. Стоило бы дождаться полной зарядки, но я понимал, что батарея, скорее всего, потеряла свои свойства. Вряд ли получится ее зарядить.
Для верности прождал около часа, потом сел за руль, включил фонарик на телефоне, чтобы внимательнее рассмотреть приборы. Пока кабель вставлен в розетку, есть надежда, что машина хотя бы попробует тронуться с места. Было жутко интересно проехать на ней несколько метров!
Никаких надписей. Только напротив нескольких тумблеров цифры: 1, 2, 3, 4, 5. Я пожал плечами, стал щелкать рычажками в указанном порядке. Когда включил последний, вокруг потемнело. Испугаться не успел, потому что почти сразу в глаза плеснуло ярким солнечным светом, который заставил меня зажмуриться.
“Какой еще солнечный свет? Ночью? В ангаре?”. Приоткрыл веки. Вокруг цветочное поле, птички щебечут… Распахнул дверь, вышел наружу.
– Что за ерунда?
Стал оглядываться, поворачиваясь кругом, и… застыл на месте. В небе, презрев дневной свет, отчетливо были видны сразу две луны – одна маленькая, другая огромная, да еще и с кольцами, будто это Сатурн какой-нибудь! Папа с мамой приучили меня не выражаться, но тут уж я не сдержался, загнул такую конструкцию табуизированной лексики, что сам себе удивился.
– Вернулась! Она вернулась! – кто-то бежал ко мне, вскрикивая хриплым, старческим голосом.
Человек в балахоне из грубой ткани, подпоясанный веревкой, остановился у самой машины, упал перед ней на колени. Возраст его выдавали многочисленные морщины на лице, облысевшая голова и длинная, отросшая почти до середины живота, борода. Казалось, что незнакомец меня не замечает, но он вдруг резко повернулся и без всякого приветствия спросил:
– Зарядил ее? – вскочил, подбежал ко мне, схватил за грудки. – Ты зарядил ее?!
– Тихо, тихо. Уймитесь! Зарядил. Немного.
– Немного?
– Час, может чуть больше.
Старик задумчиво повернулся, посмотрел на машину.
– Может не хватить.
– Не хватить для чего? – меня вдруг осенила догадка. – Послушайте-ка, вы что, тот дед, который создал вот это?
Я показал пальцем на автомобиль.
– Дед, – он усмехнулся. – Это сейчас… А тогда, в пятьдесят девятом, мне только двадцать исполнилось. Эх, что за времечко было! Подъем науки, смелые идеи, полеты в космос… Они там запустили человека? В космос?
В его мутных, слезящихся глазах мелькнула усмешка.
– Где – там?
– На Земле.
– А мы сейчас где?
Старик выразительно глянул на обе луны, снова посмотрел на меня.
– Сам-то как думаешь? Нет, родной, мы не на Земле и даже не в Солнечной системе. Я даже не уверен, что в галактике Млечный путь. Эксперимент был чистой воды авантюрой, но что могло меня остановить на пороге такого открытия, в двадцать-то лет? Решительно ничего! Машина мгновенного перемещения в пространстве – это неслыханное достижение!
Я вытер пот со лба.
– Да уж.
Высокая трава позади старика шевельнулась.
– Осторожнее, там кто-то есть.
Он оглянулся.
– Это Митька, он местный. Выходи, не прячься!
Из травы вышло существо невысокого роста, едва ли выше метра. Голова у него была несоразмерно большая, а тело худое, с длинными руками. Я вдруг почувствовал себя нехорошо, сел прямо на землю.
– Как мне вернуться? Домой?
– Тебе? Это мне надо вернуться! Я там шестьдесят лет не был! А ты… Полчаса еще не прошло.
Старик раздраженно сел в кресло водителя, стал щелкать какими-то переключателями. Потом вышел, погладил бороду.
– Не выйдет. Мало заряда. Мы с тобой тяжелые, даже если кому-то одному перемещаться, можно выпрыгнуть в открытый космос.
Он сел возле меня.
– Зарядка далеко? Там, на Земле.
– Нет. Кабель должен валяться рядом с тем местом, где машина стояла.
– Люди поблизости?
Я отрицательно помотал головой.
– Да нет никого, ангар пустой. Ночь в Москве.
Старик повернулся к местному.
– А ну-ка, Митька, поди сюда. Готов ли ты к приключениям?
Митька отсалютовал, как пионер – “всегда готов”!
Часть 2
Судя по всему, машина встала на то же место, откуда телепортировалась: об этом можно было судить по отпечаткам на пыльном бетоне. В ангаре было пусто и прохладно – конец сентября, на дворе ночь.
Митька посмотрел на приборы, на всякий случай повторил про себя последовательность включения, которую ему втолковывал дед. Потом открыл дверь, спрыгнул с высокого для него порога: макушка большой головы едва возвышалась над нижней кромкой окон.
Засеменив худыми ножками, обошел машину кругом, наткнулся на силовой кабель. Поднял его, потащил к горловине бензобака, где под крышкой пряталась розетка. Он почти закончил, когда со стороны ворот раздалось лязганье замка. Митька бросил кабель, пригнулся, прячась за машиной. Открылась дверь, вошел мужик в куртке цвета хаки.
– Эй! Есть кто?
Прошелся по ангару, остановился в нескольких шагах от раритетной самоделки.
– Вот люди, а! Сколько раз говорил – выключайте за собой свет! Тьфу! – он развернулся, пошел к выходу. – Счетчик общий мотает, а платить кто будет? Опять кооператив? Ну, я вам покажу… Отрублю к едрене фене, пускай потом заяву на подключение пишут.
Дверь скрипнула, грохнула о косяк. Митька снова остался один. Он выждал для верности пару минут, воткнул кабель в розетку, забрался на водительское место. Судя по мигающим лампочкам зарядка пошла. И в этот момент под потолком что-то щелкнуло. Свет погас.
… – Митька произнес слово, которое много раз слышал от деда.
Выставив руки вперед, чтобы случайно на что-нибудь не наткнуться, он пошел навстречу узкой полоске света, пробивающейся между стеной и неплотно прикрытой дверью. Осторожно толкнул створку, она медленно приоткрылась. Просочившись на улицу, пришелец замер. Вдалеке, за границей промзоны, сверкал тысячами огней большой город! Незнакомый, пугающий монотонным звериным гулом.
– Совсем …, – повторил Митька в отчаянии.
* * *
– Тебя как звать?
Я хотел было выдать ФИО целиком, как привык на переговорах с партнерами по бизнесу, но осекся: дед старше меня черт знает на сколько лет, чего уж тут выпендриваться…
– Славик.
– А по батюшке?
– Бурлаков Вячеслав Игнатьевич!
– Чо ты мне в ухо орешь титулы свои… Сказал бы Игнатьич и все понятно. Ну а я, значит, Разумовский Вася.
– Уж и вы тогда по имени-отчеству, а то неудобно как-то.
– Василий Петрович, – он прищурился, посмотрел на светило, сравнил с положением лун. – Что-то долгонько Митяй… Сколько уже прошло?
Я поднял руку, посмотрел на эппл-вотч.
– Два часа. С половиной.
– Чой-то у тебя? Часы такие?
– Ага. Разрядятся скоро, черт…
– Ничего, зарядим.
– Ну да, конечно. Не вижу я здесь розеток и юэсби-портов! Не говоря уже про шнуры яблочные.
– Идем. Чего зря здесь торчать? Он как явится, сам прибежит.
– Куда идем? – я поспешил за стариком, который уже направился прочь от цветочного поля.
– Домой ко мне. Дело к вечеру, ужинать пора. Эплоч твой попробуем зарядить. Хоть я и не делаю проводов из яблок – до такого еще не дошел – но энергию от ветряка наладил.
Мы спустились по едва различимой тропинке с холма, миновали поле, засаженное чем-то похожим на злаковые, прошли через тенистую рощицу и оказались у опушки, на которой стоял добротный сруб классического деревенского дома. Сельскую идиллию дополнял ветряк, больше похожий на мельницу, чем на современный ветрогенератор.
– Заходи! Ноги вытирай только, а то Митька вчера полы мыл.
Я снял туфли от Бонтони, оставил их на крыльце. Вошел внутрь. В доме стоял едва уловимый запах дыма и еще чего-то, резковатого, похожего на аромат жареного мяса с чесноком.
Большая комната с печкой, стол, две лавки, в углу – широкая кровать. Над спальным местом, под потолком, я увидел картинку. В первую секунду решил, что икона, но разобрал в ней портрет усатого вождя. Картинка была самодельной, нарисована неумелой рукой и оттого вид имела карикатурный. Но Петрович перехватил мой взгляд и так сурово посмотрел, что я не посмел шутить над портретом.
– Садись, Славик. Сейчас тушеного прыгуна разогрею.
Дед чиркнул чем-то, раздул огонь. Зашумел тяжелой сковородой, передвигая с места на место, переворачивая на ней еду.
– Как же вы тут жили все эти годы, Василий Петрович?
Разумовский довольно крякнул, предвкушая, видимо, долгий рассказ о борьбе за светлое инопланетное будущее.
– Вот так и жил, товарищ Бурлаков! Ни тебе парткома, ни обкома, ни этого… – он прикусил язык, опасаясь, что “это” может быть везде, просто он не в курсе. – А с другой стороны – рыбалка, охота! И местные довольно дружелюбные создания. Отсталые, правда. Не хотят технологии развивать, все за свои плетеные дома держаться, да за примитивное сельское хозяйство. Нет чтобы интенсификацией заняться – удобрения там какие придумать, паровую машину соорудить… Не-е! Я уж и перестал их учить. Митяй вот только ко мне прибился, любопытный парнишка, смышленый. Может, с него толк и выйдет.
Он поставил на стол две глиняные тарелки с дымящейся едой, нарезал крупными ломтями ярко-желтый хлеб.
– Была у меня тут еще… – полез за печь, долго копался там, чертыхаясь и посылая кого-то по матери, будто кроме самого Петровича за печкой мог порыться неизвестный и все перепрятать. – Ага! Нашел!
Принес глиняный сосуд, похожий на бутылку, закупоренную кусочком деревяшки.
– Кружки! – поднял указательный палец, вспоминая, куда их положил. – Кружки, кружки… Вот они.
Отковырнул деревяшку, разлил горячительное.
– Ну, Славка, за знакомство, что ли?
– Ага, за знакомство. И трансгалактическое сотрудничество.
Я осторожно понюхал. Спиртом несло будь здоров, но отказываться как-то неудобно. Пригубил, а потом, осмелев, осушил до дна. Секунду улыбался, довольный своей смелостью и стойкостью – мол, русский мужик, он и на Альфа Центавра… Тут вдруг у меня в животе что-то взорвалось, но не горячим, а ледяным. Раскрыв рот и выпучив глаза я сидел, вытянувшись по струнке, не смея шелохнуться, чтобы от движения жидкость внутри не расплескалась по внутренним органам и не превратила их в ледышки.
– Это нормально, – успокаивал дед, протягивая мне деревянную ложку. – Ты закусывай. Сейчас пройдет.
Действительно, прошло. Хотя и отбило охоту накатить по второй. Зато под такое зелье еда ушла влет, я даже не успел толком разобрать вкус, понять – из чего, помимо загубленного прыгуна, состоит блюдо. Да оно и к лучшему. В чужой кухне, как говорится, главное не знать ингредиентов.
Довольные и осоловевшие мы вышли на крыльцо, присели, наблюдая привычный для Петровича, но такой удивительный для меня закат! Кольца огромной луны алели в лучах заходящего “Солнца”, ее маленькая сестра поднялась высоко в небо, оказавшись в окружении первых звезд, которые складывались в причудливые, незнакомые созвездия.
Я даже забыл на время о Земле, о том, что где-то там, в ангаре, пытается зарядить машину инопланетянин Митька. Что завтра утром, а точнее уже сегодня, у меня встреча с инвесторами. Что жена Маринка, наверное, беспокоится, думает, что меня, как в буйные девяностые, похитили рэкетиры… Все это отошло на второй план.
– Красиво тут.
– И не говори, – согласился старик. – Хорошая планета. Кабы не тоска по дому, я бы отсюда и не рвался. Здесь так тихо, спокойно! Никогда ничего не происходит.
В вечернем небе сверкнуло. Звездочка, становясь все ярче и ярче, спускалась к поверхности планеты. Донеслись приглушенные раскаты, будто надвигалась гроза.
– Часто такое?
Дед будто не слышал моего вопроса: он встал, внимательно наблюдая за небесным явлением. Звездочка вдруг изменила траекторию, замедлила скорость снижения. Она явно летела к нам!
– Э, Петрович! Чего это? – пихнул его локтем.
– Это, Славка, империалистические хищники!
– Чево-о?
– Полицаи с Контруса, четвертой планеты системы. Залетают редко, но лучше им на глаза не показываться!
Впрочем, спасаться бегством было поздно. Объект превратился в космический корабль, который замедлил полет, взвыл дюзами, поднимая ворох листьев и лесной подстилки, а потом тяжело опустился прямо на рощу, частично подмяв, а частично превратив в обгорелые головешки с полсотни деревьев.
– Чего будем делать?
– Стой спокойно. Запрещенки у меня в доме нет, авось отбояримся.
В кормовой части корабля откинулся трап, по нему спустились трое: с первого взгляда их можно было принять за людей, разве что чуть ниже ростом, да тучнее телосложением. Одеты незваные гости были во все черное, явно защитного назначения – наверняка броня. Чем ближе они подходили, тем больше их лица казались мне похожими на мордочки поросят. Идущий первым остановился, окинул взглядом сначала меня, потом Петровича. Сказал что-то на непонятном языке, спохватился, щелкнул переключателем у себя на воротнике.
– Незарегистрированная переброска у вас была.
Дед почесал затылок, пожал плечами.
– Нет, начальник, не было. У нас тут и перебрасываться-то не на чем. Можете сами все осмотреть.
Полицай дернул головой, из-за его спины вышли двое, прошли в дом, отпихнув нас с Петровичем.
– Была переброска. Приборы зафиксировали, – упрямо продолжал он, – А этот вообще кто?
Указал пальцем на меня.
– Где твой билет на житье?
Я облизнул пересохшие губы.
– Ребят, может на месте разберемся? Договоримся как-нибудь, а?
Он смерил меня презрительным взглядом существа, отягощенного властью.
– Все понятно. Собирайтесь, оба.
– Куда? – спросил Петрович.
– На Контрус! До выяснения обстоятельств.
Часть 3
Митька не решился отходить далеко от ангара. Прошел с десяток метров в одну сторону, потом в другую… Он понятия не имел – где тот рубильник, который включает энергию? Кого звать на помощь? Да и стоит ли кого-то звать? А вдруг из него вяленую закуску к холодянке сделают? Или сразу съедят? С чужепланетниками не угадаешь…
Вернулся к машине, оставив дверь в ангар открытой, чтобы внутрь попадало хоть немного света от уличных фонарей. Еще раз обреченно попытался выдернуть и вставить кабель. Никакого эффекта. Митька забрался на заднее сиденье, свернулся там калачиком и, обуреваемый жалостью к самому себе, задремал.
– Славка! Славик, ты здесь?
Маленький гуманоид встрепенулся, но не нашел в себе смелости поднять голову, посмотреть – кто зовет оставшегося в тысячах световых лет отсюда Вячеслава Игнатьевича. Голос был не такой, как у нового хозяина машины или деда Василия. Митька вообще никогда не слышал столь нежный, завораживающий тембр. Ему хотелось, чтобы незнакомец сказал еще что-нибудь, но вместо слов вдруг вспыхнул бело-голубой свет. Луч с любопытством пробежался по внутренностям ангара, остановился на раритете, записанном в договоре, как модель масштаба один к одному.
– Ну, Славка! Если ты напился и уснул в машине…
Обладатель голоса подошел совсем близко, попытался увидеть что-нибудь через пыльное окно, потом открыл дверцу, осмотрел передние сиденья, задние…
Визг, раздавшийся в следующую секунду, чуть не разорвал инопланетянину барабанные перепонки – и нижние, и верхние.
– Ты, мать твою, что еще такое?!!
Он осторожно выбрался из автомобиля.
– Я Митька.
Молодая женщина, выпучив глаза, сделала два шага назад.
– Мить… Что? – она все еще была ошарашена такой встречей, но, совладав с первым испугом, сумела взять себя в руки. – Да ты бы в зеркало посмотрел, черт побери. Какой из тебя Митька?! Ты… Дарт Вейдер вообще! Только маленький… И где мой муж? Где Славик? Вы его похитили?
– Славик на Тихушке остался.
– Где?
– Это моя планета. Там дед Петрович живет. Он к нам на машине своей попал, только она реверснулась из-за короткого замыкания, а дед у нас завис. Славик машину зарядил немножко и тоже к нам. Но назад не получилось, тяжелый он, энергии бы не хватило. Так дед сказал. Отправили меня, чтобы я кабель включил. Я легкий и приключения люблю.
Несколько долгих секунд она смотрела на метрового гуманоида.
– Чего?
Митька обернулся, нашел в дрожащем свете фонарика кабель, поднял его.
– Вот. Это надо туда, – указал на самодельную розетку в корпусе не менее самодельной машины. – Зарядить. Чтобы Славик и дед вернулись.
– И?
– Нету энергии. Выключили. Заходил кто-то, сказал “отрублю к едрене фене, пускай заяву пишут”. Обиделся, наверное, на что-то. А вас как зовут? У вас голос красивый.
– Заткнись на минутку, а? – она опустила голову, зрачки ее лихорадочно перебегали с одной трещинки бетонного пола на другую. – Так… Так, так! Сейчас, надо сообразить.
Потом вскинула голову, словно додумавшись до чего-то.
– Стой здесь! Никуда не уходи, понял?
Она бросилась к выходу из ангара, в дверях остановилась, крикнула ему еще раз:
– Только никуда не уходи, хорошо?
* * *
Трюм полицейского корабля трясло так, будто это старый ЛиАЗ, везущий меня и Петровича на дачу в Переделкино, а не на таинственный Контрус. Империалистические хищники, как назвал их дед, уединились в рубке, нисколько не озаботившись судьбой задержанных. Хватит ли нам воздуха, не разобьем ли мы головы, ударившись о что-то во время очередного толчка – им было наплевать. Все, чем нас облагодетельствовали, так это ошейниками, помогающими понимать и говорить с обладателями неизвестного нам языка. Надо полагать, что они же выполняли и функции охранных устройств, не дающих пленникам сбежать.
В гул двигателей стал вплетаться вой рассекаемой атмосферы. В стеклах двух иллюминаторов, которые неизвестный конструктор снисходительно позволил установить под самым потолком, замелькали оранжевые отсветы.
Все смолкло в одно мгновение. Полет выровнялся, тряска прекратилась. Еще несколько секунд и, вздрогнув в последний раз, корабль коснулся поверхности Контруса. Было слышно, как потрескивает остывающий металл. Я озирался по сторонам, в то время как Петрович спокойно сидел на полу, уставившись в одну точку, понуро ожидая своей участи.
– Давай на выход! – скомандовал кто-то через динамики внутренней связи.
Со скрежетом опустилась аппарель, пропуская яркий свет местного солнца и порыв горячего воздуха, в котором чувствовались странные, незнакомые запахи.
– Пошевеливайся! – решил подбодрить нас стоявший на площадке рядом с кораблем свинообразный охранник.
Петрович вздохнул, встал на ноги – тяжело, скривившись от усилий. Я хотел помочь, протянул руку, но он лишь отмахнулся.
– Лишнего не болтай. Ты не знаешь, что тут к чему, – тихо сказал он мне перед тем, как выйти из корабля.
Я лишь пожал плечами в ответ.
Нас провели по бетонке, окруженной со всех сторон причудливыми деревьями, втолкнули в приземистое одноэтажное здание. Я на секунду зажмурился. “Неужели это все правда? И происходит сейчас со мной? Я на чужой планете, вместе со стариком, который еще в середине прошлого века изобрел машину мгновенного перемещения в пространстве?”
Открыл глаза. Передо мной стол, за которым сидит еще один “империалистический хищник”. Он заполняет бумагу, высунув от усилия язык. Значит не приснилось, не померещилось!
– Задержаны на Тихушке, – доложил писаке один из сопровождающих.
– Синеголовики? – спросил тот, не поднимая глаз.
– Не, чужие.
Полицейский бюрократ оторвал, наконец, взгляд от документа, посмотрел на нас изучающе.
– И что с ними?
– Этот, – конвоир указал на меня пальцем, – без билета на житье. А второй организовал незарегистрированную переброску.
– Я не… – хотел было возразить Петрович, но ему дали тычка и он смолк.
– Незаконная переброска это плохо, – хозяин кабинета со знанием дела причмокнул. – Без государственной дозволительной – как же? Нельзя!
Жестом показал конвойным, доставившим нарушителей, чтобы они убрались восвояси. Оставшись наедине с землянами, откинулся в кресле, скрестил на груди пухленькие ручонки. “Взятку ждет” – решил я про себя. Не дождавшись, он нахмурился, стукнул два раза по бумажке, с которой тут же стерлось написанное и появилась какая-то новая форма на неизвестном мне языке.
– Тогда будем оформлять! А что делать? Нарушение есть нарушение. Обоим по пятнадцать суток вразумляющего труда. Полетите на Центрус!
– Начальник! – снова подал голос Петрович, – Как же на Центрус? Да еще пятнадцать суток? За что?!
Свиноподобный не обращал на него внимания, выводил на бумаге закорючки.
– Мы ведь ничего плохого не сделали, начальник! Ну, может было что-то непонятное, вломился кто-то на Тихушку, разорвал пространственно-временной континуум, но мы тут ни при чем! А билет на житье он потерял. Пьяный был, вот и потерял. Он и сейчас-то не очень трезвый. Ну-ка, дыхни на товарища начальника!
Я неуверенно дыхнул и поросячья морда “товарища начальника” скривилась.
– Хватит болтать! Сказано пятнадцать суток на Центрусе, значит… Значит так тому и быть.
Он завизировал протокол плевком, который тут же впитался в бумагу, подтвердив, вероятно, личность оформлявшего по его ДНК. Выдвинул ящик стола, достал из него что-то.
– Маски возьмите.
– Зачем? – я с любопытство посмотрел на два полупрозрачных пакетика.
– Эпидемия ведь на Центрусе, не знаешь что ли?
– Ого, опасная? – в голосе у меня чувствовалась насмешка, полный игнор опасности той ситуации, в которой я оказался.
– Если на твоей планете еще не случилась, то скоро случится.
– Почему это?
– Террористы из группировки “Руки вверх” распространили эту дрянь по всей галактике. Почти везде карантин. Держи, говорю, маску. И старику возьми. Стоимость потом с вас вычтут. Все, судебное заседание закончено, пошли вон!
На улице нас встретили те же конвойные. Корабль улетел и мы вынуждены были сесть на краю бетонной площадки, куда дотягивалась тень от деревьев. Я наклонился к Петровичу.
– И вот это называется суд? Ну ладно, дед! Чего приуныл? Отработаем пятнадцать суток, помашем метлами, или чего у них там… Вернемся на твою Тихоню! К тому времени, глядишь, парнишка и машину пригонит.
– Ох, дурья твоя башка, Вячеслав Игнатьевич… Ведь день на Центрусе почти как год на Земле!
Улыбка медленно сползла с моего лица.
– Как… год? У меня же встреча с инвесторами.
– А вот так! И не метлы там, а дерьметановые рудники. Помахали ручкой тебе инвесторы!
Тут уж мы оба приуныли. Да еще жара эта… Воды не дают, не говоря уже про жратву. Что с нами будет? Что будет со мной? С Маринкой, которая, наверное, больницы обзванивает…
– Что ж ты, дед – “лишнего не болтай, не знаешь, что к чему”! А сам? Ни бе, ни ме, ни кукареку. Я думал, ты понимаешь, как с местными договариваться. Эх! – махнул на него рукой и перевел взгляд на конвоира, который стоял поближе ко мне. – Але, офицер. Поди сюда, чего покажу.
Тот смерил меня презрительным взглядом, но сделал шаг навстречу.
– Ну?
– Смотри, какой у меня продукт инопланетных технологий, – я снял с запястья эппл-вотч. – Могу подарить. У вас тут ни у кого такого синхрофазотрона нет. Один будешь щеголять с диковинкой.
– Смарт-часы, что ли?
Надежда удивить сотрудника органов, тлевшая внутри меня, почти угасла. Но я не сдался и отважно продолжил врать:
– Ну, ты что! Какие часы? Время, впрочем, тоже показывают. Но фишка в том, что любую эпидемиологическую опасность в твоем организме на раз вычисляют.
В глазах собеседника мелькнуло любопытство и я воодушевленно продолжил:
– Тут несложно, сам во всем разберешься. Я только зарядку потерял, но это тебе в любом торговом центре подберут. На, носи на здоровье!
И, понизив голос, добавил:
– Только ты это, водички нам принеси. И если есть чего пожрать – тоже не откажемся. А главное… – я перешел на шепот. – Главное посади нас на какой-нибудь корабль до Тихушки. Мы пятнадцать суток там отработаем. Честно! Можем даже двадцать суток. А на Центрусе нам не климат, видишь – дед больной совсем!
Служивый удалился, через минуту принес пластиковую бутылку. Судя по мутному содержимому, вряд ли это был нарзан, но брезговать мы не стали, честно поделили на двоих, с жадностью опустошив сосуд.
И тут в вышине, в белесом, выцветшем небе, загрохотало. Через минуту появилась черная точка, разрослась до пятна, которое превратилось в заходящий на посадку корабль. Нам пришлось встать, прижаться ближе к деревьям, чтобы не зацепило ненароком.
Из раскрывшегося люка выскочил правоохранитель повыше и более тощий, чем местные, похожие на поросят.
– Из-за ваших зэков еще крюк пришлось делать! А ну, давай их сюда, быстро! Времени у меня в обрез.
Подтолкнули в спину, направляя к кораблю.
– Это на Тихушку? – шепнул я конвоиру.
– Топай. На Тихушку сам билет купишь. Через пятнадцать центрусианских суток.
Часть 4
Митька послушно дождался возвращения молодой женщины, назвавшейся женой Славика. По лицу ее было понятно, что дела плохи.
– Нет никого в правлении кооператива, – в сердцах сообщила она, глядя то на машину, то снова на Митьку. – Закрыли избушку на клюшку и – фьють! Усвистали по своим делам. Наверное, потому, что пятница.
Обошла раритет, с тоской посмотрела на бесполезный силовой кабель.
– Славка точно на другой планете? Ты мне не врешь? Это не розыгрыш?
Митька отрицательно покачал головой.
– Что такое розыгрыш?
– Ясно… Значит так. Сейчас едем домой – одного я тебя здесь не оставлю. Постараюсь вызвонить кого-то из друзей Славика, чтобы они помогли оттащить машину туда, где ее можно зарядить. Придется, конечно, наврать с три короба…
– А может подождем? Когда праздник пятницы кончится и вернется правление?
Она посмотрела на него так, что Митька сразу понял – женщина ждать не станет.
Его усадили на заднее сиденье серого Форда, чтобы “скрылся за тонированными стеклами и не отсвечивал синей физиономией”. Но Митьке сложно было заставить себя не выглядывать. Не каждый день попадаешь с родной планеты на чью-то другую, да еще в центр густонаселенного мегаполиса. Он смотрел во все глаза, скрываясь только на светофорах, когда рядом останавливались другие автомобили и ему казалось, что водители и пассажиры смотрят прямо на него.
– Тебя правда Димой зовут?
– Митькой. Это дед так прозвал, ему удобнее. На вашем языке мое настоящее имя трудно произнести.
– Угу. А я Марина, будем знакомы. Я извиняюсь, просто не знаю, как у вас взрослые и дети выглядят, поэтому не могу понять – тебе лет-то вообще сколько?
– Скоро уж праздник зеленых бубенчиков.
– И… Что это значит?
– Дед сказал, что военкомат повестку пришлет. Отец в мои годы третью самку в дом…
– Ладно! Эти подробности опустим.
Машина съехала с оживленной магистрали, влилась в поток на одном из бульваров спального района. Вокруг вздымались многоэтажные корпуса жилых комплексов, нижние уровни которых пестрели вывесками то пивных, то булочных.
Марина хотела притормозить у одной из башен, но вынуждена была проехать дальше.
– Черт, здесь ни днем ни ночью места для парковки не найти. Хотя… Дома все равно шаром покати, надо в магазин заглянуть. Там и остановимся.
Она потянула ручной тормоз, выключила зажигание.
– Я быстро, туда и обратно. Ты из машины не выходи, на себя внимания не обращай, ни с кем не говори. Понял?
Митька кивнул. Уже выскочив из автомобиля, Марина повернулась, заглянула снова.
– А ты чего ешь?
– Пельмени. Но только из прыгунов, не из жабиков.
– Из жабиков я и сама не очень.
Дверь захлопнулась. Секунду Марина еще думала – ставить ли на сигнализацию? Но почему-то вспомнила страшные истории об издохших в запертых автомобилях питомцах и кнопку брелка нажимать не стала.
Митька откинулся на заднем сиденье, сполз пониже, чтобы макушка его головы не торчала. В тот же момент с улицы донесся нарастающий вой. Он становился все громче, надвигался на землю откуда-то сверху. Митька выглянул в окно, увидел большой воздушный корабль, изящно раскинувший крылья.
– О-о… – потянул за ручку, выполз из машины.
Корабль не шел ни в какое сравнение с неказистыми, чемоданоподобными аппаратами, прилетавшими на Тихушку из космоса. Изящные линии этой птицы просто завораживали!
Сзади чавкнула грязь под чьим-то башмаком.
– Пацан, э-э! Слышь? Ну-ка иди сюда…
* * *
Снова громыхающий трюм корабля, похожий своим удобством на старый советский автобус. На этот раз в чреве полицейского перевозчика находились не только мы с Петровичем. Рядом с нами на длинной скамье разместилась еще дюжина странных существ с арестантскими ошейниками. Кто-то из них смахивал на человека, а кто-то… Честно говоря, мне хотелось отодвинуться подальше, но скамью братья по разуму заняли полностью и двигаться было уже некуда.
Я наклонился к самому уху деда:
– Как думаешь, Петрович, есть шанс сбежать с этого Центруса?
Он в задумчивости пошамкал, потом изрек:
– Ценное у тебя еще что-нибудь есть?
Я похлопал себя по карманам – ни кошелька, ни даже телефона, все на Земле осталось.
– Не-а.
– Это плохо. Можно, конечно, продать…
– Чего ж мы продадим, если у нас ничего нет?
– Потроха-то твои при тебе? Даже ногу или руку продать можно. Центрус по этой части известная барахолка! Народу там, понимаешь, много живет. Лишнего. Вот и торгуют. Твои потроха, кстати, поценнее моих будут, – дед захихикал.
Подумав минуту, я решил, что все свое лучше оставлю при себе. Самому пригодится!
– Не, Петрович. Меня такой вариант не устраивает. Давай какой-нибудь план Б.
– Нету у меня плана Б. Тут за все платить нужно. Капиталисты проклятые… Хочешь, чтобы стража твой ошейник деактивировала? Дай на лапу. Чтобы из зоны выпустили? Гони монету! Чтобы до нужной планеты довезли? Ну, ты понял…
Мы надолго замолчали. Я пытался сосредоточиться на поиске выхода из сложившейся ситуации, ведь вся моя предыдущая жизнь учила, что безвыходных положений не бывает. Но каждый раз размышления сводились к одному и тому же – “это все неправда, я сплю, или меня сбила машина и я сейчас в больнице, лежу в коме”. Несколько раз закрывал и открывал глаза, надеясь, что вокруг хоть что-то изменится. Но нет: все тот же вздрагивающий на космических кочках полицейский корабль и цирк уродцев на одной скамейке со мной.
На место мы прибыли через несколько часов. Всех вытолкали из трюма на взлетно-посадочную площадку. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось бетонное поле космопорта, переходящее вдалеке в каменные джунгли городских кварталов. Ни единого зеленого росточка, ни травинки, ни деревца. А климат, в отличие от предыдущей планеты, гораздо прохладнее.
Зябко поежившись, я посмотрел на пасмурное небо, из которого вот-вот мог политься холодный дождь.
– Чего встали? А ну бегом в автобус!
Оказывается, открытая платформа, висевшая в воздухе на высоте полуметра – это автобус. А я было подумал, что она нужна для перевозки мусора.
– Залезай, залезай!
Помог деду, забрался сам. Никаких сидений, просто грязное дно большого металлического корыта. Постарался выбрать место почище, но сесть мне не дали. Один из арестантов – совсем мелкий, ниже Митьки – прогнусавил противным голосом:
– Твое место у глушителя, – и сплюнул мне под ноги.
Я глянул на остальных. Не похоже, чтобы нахальный тип был здесь со своей бандой, он сам по себе. Усмехнувшись, я надвинулся на малорослика откормленной фаст фудом тушей.
– Славик, не надо, – пробурчал Петрович, хватая меня за рукав, но было уже поздно.
– Слышь, ты – хоббит… – я протянул руку, чтобы подтянуть к себе выскочку за грудки его серой рубашонки.
Что было дальше – помню плохо. Удар, звездочки перед глазами… Лицо Маринки, ласково улыбающейся, протягивающей мне руку и постепенно превращающейся в Петровича.
– Говорил же – не надо. Эх, Славик. То ж киксерианец! Нашел, с кем связываться.
Под нами затарахтел выпускной системой антигравитационный автобус. Дернулся, поплыл над бетонкой, набирая скорость. Вдоль кромки космопорта мы летели около получаса, потом свернули, пролевитировали над песчаной насыпью и, ускоряясь, помчались среди каменистой степи к поднимающейся на горизонте горной гряде.
На носу платформы сидели два вооруженных конвоира, еще двое – сразу за спиной у меня и Петровича. Они оставались совершенно спокойными, хотя арестанты не были скованы по рукам и ногам и превосходили охрану числом больше, чем в два раза.
Даже если служаки не встречали в своей жизни других представителей хомо сапиенс, они не видели во мне и Петровиче источник опасности. Да и не мог я сейчас думать о побеге. Только поглаживал фингал, наливающийся фиолетовым пятном под левым глазом.
– Оклемался? – дед с тревогой посмотрел мне в лицо.
– Вроде того. Откуда ж мне было знать, что мелкий – каратист. У него на лбу не написано.
Автобус-платформа начал замедляться. До гор мы еще не доехали, но в поле зрения появились вышки и забор, огораживающий значительный кусок степи. Еще минута и вот уже железные створки ворот, покрытые ржавыми пятнами, со скрипом разошлись в стороны, пропуская нас на территорию зоны.
По сторонам – приземистые бараки и административные здания. Везде вооруженная охрана. На отдельных стоянках машины, в которых можно опознать горнорудную технику. Типичный лагерь каторжников, только на современный, инопланетный манер. Думаю, для деда, сбежавшего когда-то из пятьдесят девятого года, все это должно быть близко и понятно. Но точно не для меня! Я и представить себе не мог, чтобы провести здесь год или даже месяц, не говоря уже о пятнадцати центрусианских сутках.
Платформа остановилась. Четверо охранников спрыгнули на землю, арестантов заставили спускаться по очереди, через проем, обозначенный стрелками – вход-выход.
Я увидел, что малорослик замешкался, остановился у того места, где минуту назад сидел один из конвоиров. Киксерианец пропускал вперед остальных и, улучив момент, когда на него никто не смотрел, быстро поднял с пола блестящую вещицу размером с грецкий орех. К моему удивлению он сунул штуковину в рот и с усилием проглотил. Никто не заметил его манипуляций. Кроме меня. И коротышка это понял, стрельнув глазами в мою сторону. Несколько раз он оглядывался, пока мы спускались, выстраивались в линию.
Один из охранников вдруг засуетился. О чем-то спрашивал товарищей, смотрел на землю, потом запрыгнул на платформу, стал искать там, шаркая ботинком по грязному дну. Из разговора конвоиров до меня долетело слово “ключ”.
Рассерженный, он спустился, подошел к нам, зло посмотрел на всех – справа налево. Нас стали обыскивать, беззастенчиво обшаривая, заглядывая под одежду. Но тщетно.
– У кого найду, – проворчал охранник, – голову сверну. Но если кто сам скажет, отправлю на кухню работать вместо рудников.
Все молчали.
– Да в раздевалке, наверное, обронил, – похлопал его по плечу напарник. – В крайнем случае напишешь рапорт об утере, выдадут новый. Эти не могли забрать, мы бы нашли.
Рассеянный конвоир бросил на нас последний испепеляющий взгляд и махнул рукой:
– Уводи.
По пути к бараку коротышка ускорил шаг, поравнявшись со мной. Прошептал так тихо, что автоматический переводчик, встроенный в ошейник, едва смог справиться с задачей.
– Почему не выдал?
Часть 5
Митька обернулся. Из сумрака городской окраины проступили три фигуры.
– Сюда, говорю, подошел!
“Может, ребятам помощь нужна?” Он настороженно улыбнулся, сделал шаг по направлению к незнакомцам. Свет фонаря, мерцающего старой, натриевой лампой, выхватил его большую голову и тщедушное тело.
– Твою ж мать…
– Ну и урод!
Они обошли его с трех сторон. Кто-то брезгливо сплюнул, другой хотел дать тычка, но не решился трогать низкорослика.
– С такой харей только в цирк.
Все трое глумливо захохотали.
– Чо, бомжуешь, брат? Одежонка-то у тебя аховая, – самый плечистый решился дернуть пришельца за домотканую рубаху. – Ну ладно, пацаны! Харэ ржать. Он по ходу больной, а над больными грешно смеяться. Видел я таких, по каналу “Дискавери”. Синдром этого… Как его… Обиженный природой, короче.
Митька продолжал улыбаться, потому что не знал – стоит ли ему вступать в разговор. А может, рвануть следом за Мариной, в магазин? Нет, жизнь научила его не провоцировать хищников бегством. Он обернулся на серый Форд, в котором было так уютно пять минут назад и из которого ему было сказано не высовываться.
– Жрать хочешь?
Он кивнул – скорее из вежливости, чем от чувства голода.
– Айда с нами в подвал, там сегодня тусич!
Не решившись противится, Митька пошел с троицей парней, разодетых, словно в униформу, в темные спортивные костюмы. По дороге его угостили сигаретой и он снова не стал отказываться – втянул в легкие порцию пахучего дыма. На инопланетные мозги никотин подействовал умиротворяюще и лабиринт панельных многоэтажек казался уже забавным аттракционом, квестом, достойным того, чтобы в него ввязаться.
Меньше чем через минуту Форд пропал из поля зрения. Сколько Митька ни вертел головой, как ни пытался запомнить приметы пройденного маршрута, он быстро понял, что самостоятельно обратную дорогу не найдет. Вздохнул, решил про себя, что добрые аборигены ему непременно помогут.
Но в шумном подвале, наполненном добрыми аборигенами, ему предложили выпить. Он выпил. Потом еще… Неожиданно его прорвало и он, взобравшись на стул, стал признаваться в любви к землянам и всем разумным существам во вселенной, потом что-то говорил о справедливости, любви к ближнему – это уже запомнилось плохо.
– На, попей.
Кто-то пихал ему в губы край пластикового стаканчика. Митька скривился, хотел отодвинуть руку с пойлом.
– Минералка это. Пей давай.
Не зная еще, что такое минералка, он поверил, что это не жгучая жидкость, обжигавшая ночью его внутренности. Сделал глоток прохладного, пузырящегося напитка, сам взял стакан в руку, осушил его до дна. Медленно открыл глаза.
Скамейка неподалеку от входа в подвал, рядом плечистый парень. Солнце уже показалось из-за зубчатого гребня спальных районов. Свежий ветерок приносил облегчение и желание снова жить.
– Оклемался? Помнишь, как меня зовут?
Митька пошевелил плохо ворочающимся языком и решил, что говорить может.
– Гена.
– Точно! – довольный парень просиял. – Ты, братан, вчера такую речь забубенил, что мы все ох… офигели!
– Марина, – тихо произнес Митька. – Ищет меня. Я обещал… А сам…
– С бабами потом разберемся.
Парень засуетился, пихнул минералку в рюкзак, закинул его за спину.
– Нам с тобой в одно место надо.
По дороге Митька хотел было пораскинуть мозгами – почему это ему надо “в одно место”? Но после вчерашнего мозги и без того были основательно “пораскинуты”. Он решил плыть по течению, не противясь обстоятельствам. И, возможно, на чужой для него планете это было лучшим решением.
Табличка у входа в здание, напротив которого они остановились, сообщала, что здесь располагается штаб-квартира партии “Честная Правда”. Впрочем, по-русски Митька читал плохо и вникнуть в смысл надписи не успел.
Внутри суетилось, спешило множество людей. С бумагами, портфелями, серьезными лицами и устройствами для болтовни, прижатыми к ушам. Кто-то проходил мимо, некоторые брезгливо поглядывали на парня в спортивках, еще брезгливее – на чудика с большой головой.
Странная парочка проследовала по длинному коридору, они попали в приемную, где строгая дама, сосредоточенно изучавшая монитор компьютера, узнала Геннадия и кивнула ему на деревянную дверь. За ней – просторный, светлый кабинет. Монументальный стол и такой же монументальный человек в сером костюме.
– А, это ты… – хозяин кабинета сверкнул очками. – Давай по-быстрому, у меня встреча через пять минут. И денег больше не дам.
– Арнольд Самуилович – вот!
– Чего – вот? – Арнольд Самуилович не удостоил его повторного взгляда.
– Вы просили фрика какого-нибудь, с хорошо подвешенным языком. Из глубинного народа.
– Ну?
– Гляньте, какого колоритного бомжа я привел.
Самуилыч встал, осмотрел Митьку с головы до ног.
– Издеваешься? – он снял очки в золотой оправе, небрежно бросил их на стол. – Ох, зарекался я иметь дело с гопотой…
– Щас! – успокоил его Генка и вывел обитателя Тихушки на середину комнаты. Подумал, поставил рядом стул, помог Митьке забраться, словно готовил его к прочтению стишка для Деда Мороза.
– Помнишь, о чем вчера трепался? – спросил вполголоса. – Там, в подвале? Про справедливость, человеко… это… любие. Помнишь?
Митька помнил плохо, но неуверенно кивнул.
– Вот и выдай сейчас. В том же духе.
Пришелец переминался с ноги на ногу, смотрел в потолок, беззвучно шевеля губами, вспоминая, подбирая нужные слова.
– Кругом воры… Коррупция… – шепотом подсказал ему Геннадий.
– А. Ну да. Значит, я вам вот что скажу. Пока будет продолжаться этот полицейский произвол с Контруса, пока они не перестанут обирать нас, честный трудовой народ, ничего на планете к лучшему не изменится! Сколько можно терпеть? Назрели реформы, товарищи! А ведь Петрович давно предупреждал – империалисты не остановятся на достигнутом.
Брови большого начальника поползли вверх, он уже смотрел на Митьку с неподдельным интересом.
– Хм. Неплохо. Именно тот бред, который сейчас нужен! А что за Петрович? И что за Контрус? Впрочем, неважно. Но товарищей из риторики исключить – неактуально.
Генка, довольный произведенным эффектом, потирал руки.
– Митька еще и не так могет, Арнольд Самуилович!
– Полпроцента электората он нам даст, это к гадалке не ходить. Рожа у него только какая-то… не наша, что ли.
– Врожденное, Арнольд Самуилович. Синдром.
– Синдром чего?
– Да хрен его знает.
* * *
Барак, в который нас затолкали, пропах плесенью. Влажный климат медленно, но верно разрушал ветхое строение. У входа штабелями были сложены доски. Как я понял – чтобы каждый мог самостоятельно соорудить себе настил. Зэки, собранные из множества миров, имели самый разнообразный вид и комплекцию, строить всем одинаковые нары было нецелесообразно.
– Ну так почему не донес? – продолжал допытываться коротышка, когда мы на новом месте расположились с тем уютом и комфортом, которые можно было ожидать от неотесанных досок.
– Я хоть и не привлекался – там, у себя дома – но простые правила знаю и доносить вертухаям на своих не стану. Нет такой привычки.
Киксерианец цокнул языком, с уважением кивнул.
– Меня зовут Бо. Я с планеты Кикс.
– Знаю, пояснили уже.
Бо заглянул мне в лицо, совсем по-человечески поморщился.
– Извини, что… – ткнул длинным пальцем себе под глаз, намекая на мой фингал.
– Да ничего, сам виноват. Я Славик, с Земли.
На следующий день, когда нас первый раз погнали на работу, особо въедливый охранник налепил мне на рукав кусок оранжевой ленты. Зэки сказали, что за фингал. Подрался – значит склонен ко всяким безобразиям. Да и черт с вами! Хоть с ног до головы меня оранжевым обмотайте, а о побеге думать не перестану.
К счастью, мысли такие посещали не меня одного. Петрович – тот по-советски, с минимальными усилиями и максимальной демонстрацией усердия, помахивал киркой. Крамольные разговоры не разговаривал. А вот Бо охотно поддерживал болтовню на тему побега.
– Хитростью отсюда не выбраться, – говорил киксерианец. – В горы бежать смысла нет, некуда там… Ни живности, ни растений. Сдохнем. Топать до взлетной площадки или до города тоже сомнительное удовольствие. Несколько часов как на ладони. Заметят, шмальнут из пулемета.
– И чего ты предлагаешь?
– Ничего. У меня, землянин, вариантов нету.
Я прекратил долбить камни, сухо сплюнул.
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день. Опять землянин должен планировать побег из Шоушенка!
– Что, есть опыт?
– Фильмы смотрел.
Но сколько блокбастеров я в уме не перебирал, какие только книжки не вспоминал, толку от этого было мало. День за днем тянулась каторжная жизнь: подъем, баланда, каменоломни, вечерняя порция баланды, после которой хотелось лишь доползти до своих любимых досочек. А потом снова – подъем…
– Начинаю думать, что попасть под пулеметную очередь или сдохнуть в горах – не такая уж и плохая мысль, – я закашлялся. Видимо, простыл. – Ты хоть ключ надежно спрятал? Бо?
– Он еще со мной.
– В смысле? Они же обыскивают!
– Мы, киксерианцы, какаем раз в месяц, – не без гордости заявил он.
Я посмотрел на его тщедушное тельце, представляя, как оно там все утрамбовывается.
– Поздравляю.
О том, что ключ снимает наши ошейники, я и сам догадался. Если б только придумать, как сбежать… А то, что ошейник не только маячок, но еще и переводчик, так черт с ним! Придумали бы, как друг с другом общаться.
– Слышь, Петрович!
– Оу?
Я подошел к нему ближе, проговорил едва слышно, на ухо:
– А давай ты восстание организуешь? Ты же советский человек, из тех времен, когда “паровоз летит” и все такое.
– Я перед войной родился. Через двадцать лет после революции.
Однако по виду приосанившегося Петровича было видно, что идея запала ему в душу. Глаза искрились, горели яростным огнем. Даже не по себе стало: я пошутил, а он… Что удумает? Затаился в его душе огонек, не потух.
Стал я замечать, что Петрович шепчется, как бы мимоходом, то с одним зэком, то с другим. Порой и в чужие бараки стал наведываться. Поэтому когда Бо все-таки разродился ключом, а дед совсем уж откровенно стал проводить агитацию среди каторжан, я решил его подрывную деятельность тормознуть.
– Ты смотри, доиграешься. Настучат. Тебя в расход, а всем остальным усиление режима. Еще и ключ найдут у Бо. Совсем мы в невыгодном положении окажемся! Так что давай отец – прекращай. Я ведь пошутил тогда, про восстание.
– Как это пошутил? – Петрович смотрел на меня с искренним непониманием. – Завтра уже выступаем, все согласовано. Парни на штурмовые отряды разбились, двух пилотов я нашел – любым кораблем управлять могут. И группу из вээр сколотил, для отвлечения внимания. Они первыми на охрану попрут.
– Вээр?
– Ага. Блаженные с планеты Всеравно. У них отсутствует чувство самосохранения, смерти не боятся. Им реально все равно.
Я присел на обжитые досочки. Петрович похлопал меня по плечу – надеялся успокоить.
– Не дрейфь, земеля! Завтра мы им – ух! По первое число! По самое не балуйся! Главное вышки захватить, пулеметные гнезда. А там уж и до автобуса доберемся.
Паскудное чувство: ты пошутил, а утром из-за этой шутки многие разумные существа с жизнью расстанутся. Мне снова хотелось зажмуриться – как тогда, при включении пяти тумблеров в старой машине, переместившейся черт знает на сколько световых лет. Зажмуриться и открыть глаза уже в своем ангаре, на территории московской промзоны. И чтобы не было барака, баланды, каменоломни… Да и Петровича чтобы не было, пусть бы доживал век на Тихушке, с этим… Как его? С Митькой.
На войне я, конечно, не был. Бог миловал. Поэтому, когда пули засвистели над головой, не на шутку струхнул. Если б не эти двое – Бо с Петровичем, подталкивающие, хватающие меня то за рукав, то за шкирку, остался бы я там, между бараками.
– Слева, слева заходи!
– Отберите у него автомат!
– Северная вышка захвачена!
– Разворачивай пулемет!
Вокруг творился киношный кошмар, который не мог быть реальностью. Не должен быть. Но пули продолжали свистеть и тела падали в центрусианскую грязь.
Остатки недобитой охраны едва не угнали наш автобус-платформу. Пулеметная очередь распугала их, заставила броситься врассыпную, улепетывать по степной равнине в сторону города. Вслед стрелять не стали.
Почему власти решили не сбивать корабль, которым мы поживились в порту и который теперь был набит взбунтовавшимися зэками? Петрович говорит – слабохарактерные они там все, на Центрусе. А Бу, которого мы высадили через несколько дней на его родной планете, утверждал, что не было у местных для этого никаких средств, давно сдали на металлолом.
До Тихушки добрались втроем – я, Петрович и пилот. Последнему было все равно, куда лететь. Покачивая в раздумьях хоботом, он так и не смог объяснить, к какой расе принадлежит, где его родина. Галактический сирота, одним словом.
Домик дедовский оставался невредим. Можно было жить, смирившись с тем, что рано или поздно за нами явятся. Ну а как иначе? Сумасшедший же шухер устроили… Наверное, так бы оно и случилось. Но одним прекрасным утром, выйдя на улицу, чтобы облегчиться, я увидел Гелендваген. Самый настоящий, так его растак, лакированный Гелендваген, отсвечивающий на утреннем солнце всеми своими рублеными гранями! Дойчен УАЗик – один из любимых автомобилей московских мажоров. Он появился у меня на глазах.
Задняя дверца распахнулась, кто-то вышел – невысокий, в дорогом костюме.
– Митька?
За ним суетливо следовал человек в золотых очках, имевший весьма растерянный вид, если не сказать – ошарашенный.
– Здравствуй, Славик, – Митька улыбнулся. – Вот, переделали из старой машины. Красивое, да?
Я кивнул.
– Пожалуй.
– А меня ведь выбрали, – он поправил полосатый галстук. – Во втором туре.
– Кем выбрали? – удивился я. – Кто?!
– Президентом. Народные массы, так сказать, население. Электорат! А у вас тут что? Центрусианский корабль? Это хорошо… Думаю, на Центрусе тоже реформы назрели.