Бежали наугад, постоянно проваливаясь в сугробы, не зная – взять правее, левее, или продолжить прямо? Конопатая думала, что почувствует, если их станут преследовать, но каждую секунду сомневалась: сердце могло екнуть, захолодеть в груди, будто опасность шла по пятам, но где же уверенность? В том, что рядом, не больше, чем в ста шагах, кто-то есть? Нет уверенности.

– Они увидят следы, – ворчала Маша.

– Иди, не останавливайся, – подгоняла ее Дашка.

Оружия с собой не взяли, только нож, отнятый у того, оставшегося лежать бездыханным в хижине. Если настигнут, надежда лишь на дашкины когти и зубы, на ее нечеловеческую силу и быстроту. Скольких она сможет завалить? Десятерых? А если их будет двадцать или больше? Если они придут с автоматами?

"О небо! Как же я устала!"

Оглянувшись, убедилась, что Маша права – следы глубокие, видно их хорошо, даже в ночи. И ничего с этим не поделаешь. Только обернуться нелюдем, залезть повыше и деревьями, деревьями… Это значит бросить Машу. Нет, не Машу. Не ее одну. Еще и того, кто у нее под сердцем.

Конопатая стиснула зубы, продолжая штурмовать сугробы. Неожиданно девушки кубарем скатились в овраг, по дну которого, должно быть, протекал ручей. Но только летом. Сейчас и эта лесная впадина была завалена снегом, потемневшем в некоторых местах от таяния, от журчащего под ним потока.

– Давай по оврагу, – предложила Маша и повернула налево.

Конопатая шла следом, хоть и ворчала:

– Не поможет. Ручей не открылся, следы все равно видно.

Что-то вылетело впереди из кустов, кувырком, как и они сами минуту назад, скатилось по склону, преграждая им дорогу. "Прозевала все-таки!" – Дашка вышла вперед, загораживая собой спутницу. Она не сразу разглядела, что или кто перед ней. Слишком маленькое для охотника и большое для… Кого? Зверей в лесу нет. Подошла ближе.

– Черт.

Это была девочка. Та, что так внимательно разглядывала Властительницу, когда пленницы еще стояли на коленях у большой хижины, ждали своей участи.

– Что ты здесь делаешь?

– Она следила за нами!

– Да зачем ей…

– Она одна из них. Давай кончим ее!

Конопатая обернулась на секунду, зло сверкнув в темноте глазами.

– Никого мы кончать не будем! Без надобности.

Снова повернулась к девчонке, повторила вопрос:

– Что тебе здесь надо?

– Я хотела с вами, – пробормотала тихо, но с каким-то стальным, взрослым упрямством в голосе.

– Вот видишь! – снова воскликнула Маша.

Дашка покачала головой.

– Возвращайся назад. С нами тебе нельзя. С нами ты погибнешь.

– Это вы без меня погибните, – девочка насупилась, косо поглядывая на Властительницу. – Куда идти не знаете, я вас в момент догнала. А они, – кивнула куда-то за спину, – еще быстрее догонят, как только хватятся.

Конопатая переглянулась с Машей.

– А ты что, знаешь? Куда надо идти?

Девочка пожала плечами.

– С собой возьмете – скажу.

– Да зачем нам тебя с собой!..

Даша подняла руку, призывая к тишине.

– Как зовут?

– Белка.

– И ты, Белка, правда знаешь, как нам уйти? Так, чтобы не догнали, чтоб не нашли?

Девочка кивнула.

Конопатая снова прислушалась к себе, пытаясь понять – идут ли уже за ними? Нет, тихо. И чувство опасности исчезло. Видно, оттого было беспокойство, что мелкая шла по пятам. А может и легкость в душе появилась потому, что она, мелкая, в самом деле должна вывести их из западни, указать единственно верный путь?

– Ладно, пойдешь с нами.

– О-о-о, – недовольно протянула Маша.

Белка на удивление резво, почти не проваливаясь в снег, забралась по склону на другую сторону оврага. Махнула рукой, призывая следовать за ней. Иногда нужно было приостанавливать ее окликом – больно уж шустро лавировала девчушка между деревьями, просачивалась сквозь заснеженные кусты. Лишь раз замерла, чтобы черпануть пушистой горсти снежинок, запихать их в рот.

Времени прошло не так много, но для Конопатой, а тем более для Властительницы эта пора тянулась бесконечно долго. Они все так же пробирались через лес, оставляя за собой следы, по которым их нашел бы даже самый зеленый, неопытный охотник. И не было ничего, что помогло бы им скрыться, запутать преследователей, которые вот-вот должны хватиться, броситься в погоню.

– Она дурит нам голову, – тихо сказала Маша. – Разве можно было довериться глупому ребенку?

Лес расступился, троица оказалась у поваленных, грубо отесанных деревьев, выложенных уходящим в бесконечность рядком, словно это была одна из тех древних дорог, что строили прежние. А впрочем, кто их знает, как выглядели те дороги?

Бревна были положены давно, успели потемнеть, но за последние теплые деньки оттаяли и на них совсем не было снега. Не на чем было оставить след. Пожалуй, только мутант смог бы почуять проходившего здесь человека.

– И что толку? – снова подала голос Властительница. – Понятно, что если наши следы привели к дороге, значит по ней и догонять станут.

– Там развилка, – спокойно ответила девочка, указывая вперед. – Из одной деревяшки отходят еще две. Я слышала от искателей, что летом тут болотина, самое узкое место в топи. Если обходить, то на несколько дней крюк. Потому и положили деревья.

– И все-то ты знаешь, – Маша сплюнула.

Впереди действительно показалась развилка – не слишком аккуратная, совсем не симметричная, но дающая путнику равноценный выбор из трех направлений.

– Разделятся они на три группы и все дела, – не успокаивалась Пришедшая.

– Налево не пойдут, – уверенно заявила Белка.

– Чего это не пойдут?

– Там даже зимой вода из болота поднимается, заливает округу.

Конопатая остановилась. Оглянулась еще раз, но ничего не почувствовала. Посмотрела на три ответвления.

– А нам какой резон в воду соваться? Утонем же.

– Только не говори, что знаешь, как по воде ходить, – усмехнулась Маша.

Девочка тоже смотрела на оставленные позади лесные заросли, опасалась, что могут появиться преследователи.

– Как по воде ходить не знаю. Но там и воды обычно с ладонь, – поставила свою ладошку ребром, показывая глубину. – А под ней лед.

– А подо льдом?

– Топь. Но меня лед держит, думаю, что и вас выдержит, – поспешила она их успокоить. – Вот охотники – те боятся. Оно и правильно, тяжелые они.

Все трое топтались на месте, не решаясь выбрать направление. В другой раз инициативу взяла бы на себя Властительница, но теперь она понимала, что целиком зависит от Даши. Молчала, ждала, когда девушка-оборотень примет решение.

– Да чего уж… – Дашка повернула налево. – Можно подумать, что есть другие возможности. Ведь нет? Других?

Девочка просияла, будто ей сделали подарок.

– Не, какое там! Прямо или направо по деревяшкам почти день можно идти. Десять раз догнать успеют! А свернуть – опять следы в снегу.

Левая дорога из деревяшек закончилась гораздо быстрее, чем через день. Не прошли и тысячи шагов. Сначала бревна стали шевелиться под ногами, пропускать между собой воду. Потом пришлось перешагивать через проемы, где дерево встало дыбом, а то и вовсе ушло куда-то вглубь. Наконец дорога закончилась и перед ними осталось безбрежное поле, почти полностью покрытое водяным слоем, отдающим свое подземное тепло в холодный зимний воздух. В клубящихся испарениях тут и там торчали кривые стволы болотных деревьев и кустов.

– Я бы сюда по доброй воле не сунулась, – Маша топнула ногой, разбрызгивая воду, проверяя прочность льда. – Кто его знает – что это вообще за туман? Может им и дышать-то нельзя.

Дашка подтолкнула ее в спину.

– Надо отойти подальше, а то мало ли. Придут, увидят нас…

– И что? Следом пойдут?

– Не пойдут, а шмальнут тебе в спину из автомата и все дела! Шевелись!

Маша вздохнула, тоскливо посмотрела на небо, уже посветлевшее на востоке, и двинулась в указанном направлении.

Разбрелись друг от друга на расстояние шагов в десять-пятнадцать. У побега были и свои плюсы: никакой поклажи или тяжелого оружия, ничего им не мешало, не добавляло веса. Но все равно ступать старались осторожно, с опаской упираясь в скользкую поверхность. Одна только Белка ничего не боялась, готова была ускакать вперед. Насилу себя сдерживала, оглядывалась назад, поджидая отстающих спутниц.

Остановились, когда бревенчатый край оставленной дороги пропал в тумане.

– Не заплутаем? – с тревогой поинтересовалась Конопатая.

– Чтобы заплутать, надо потерять правильное направление, – ответила Белка.

Дашка прищурилась, еще не понимая, что девчонка имеет в виду.

– Это ты сейчас к чему сказала?

– К тому, что я не знаю, куда дальше и что там, впереди. Я ж не дура одна по болоту ходить – не проверяла, извините.

Маша выругалась, грубо, витиевато, смешивая слова людей, живущих в гнездах, с теми словами, что узнала когда-то от отца и из старых книг.

– Я ее утоплю, – она указала пальцем на Белку. Та посмотрела на Властительницу странно, почти как тогда, в лесном лагере. Так, будто перед ней возникло чудище из детских кошмаров.

– Стой, не двигайся, – сказала девочка Пришедшей.

Та не послушалась, шагнула вперед.

– Стой!

Но было поздно. Правая нога Властительницы провалилась по колено, потом что-то хрустнуло под левой и Маша в одно мгновение ушла под воду с головой. Конопатая бросилась к ней, остановившись лишь в нескольких шагах от полыньи. Дыра во льду чернела неровными краями. Трещины, расходящиеся во все стороны, прикрывались слоем мутной жижи: сделай еще хоть одно движение – лед проломится и под тобой. Дашка ждала, всматриваясь в воду, но Властительница не выныривала.

– Ветку! – крикнула она девчонке. – Сломай длинную ветку, покрепче!

Дальше ждать не стала, в два прыжка добралась до полыньи, чувствуя, как трещит под ногами и не задумываясь нырнула. Жидкий холод сомкнулся над ее рыжей макушкой. Света здесь почти не было. Грязная, непрозрачная вода. Можно рассчитывать лишь на те чувства, которые не принадлежали роду человеческому.

Конопатая повернулась кругом, отталкиваясь от струящейся между пальцев жижи. Не задумываясь рванула в выбранном направлении и почти сразу наткнулась на тело. Оно еще вздрагивало, кулаки ударялись в лед над головой, но, когда Дашка схватила Пришедшую и потащила к спасительному проему, та затихла.

Вынырнули вместе. Держать Властительницу на плаву было непросто, она гораздо тяжелее Конопатой. Рыжая подгребла к краю полыньи, постаралась на него опереться, но лед тут же сломался. Снова движение вперед и опять неудача. Еще несколько раз она пыталась забраться на скользкий край и, хотя ей казалось, что чем дальше, тем тверже становится лед, он все равно ломался.

– Белка-а! – крикнула она, чувствуя, как голос теряет силу, становится хриплым. – Белка, давай ветку!

Девчонки не было видно. Осталось совсем немного до того момента, когда придется выбирать – бросить Машу или уйти на дно вдвоем. И не поможет даже темная сторона. Замерзла Дашка, выбилась из сил, не получится у нее. У каждого организма есть свой запас прочности.

Подняла голову, уже не надеясь на спасение.

Девочка стояла напротив, шагах в пяти. Держала в руке длинное, кривое деревце. “Как и выломала его?” Конопатая протянула руку, но Белка не торопилась вытаскивать утопающих. Невозможно было поймать ее взгляд, потому что она неотрывно смотрела на бледное лицо Властительницы.

Наконец в ладонь Конопатой лег такой же холодный, как вода, кусок дерева. Она сжала его из последних сил, чувствуя, что с той стороны хрупкие ручонки тянут к себе. Еще несколько раз лед ломался, потом два промокших тела заскользили по твердой поверхности. Не решаясь встать на ноги, Дашка доверилась девочке – авось вытянет! Белка вытянула. Там, где уже можно было не опасаться нового провала, бросила деревяшку, прислонилась спиной к другому кривому стволу.

Конопатая несколько раз надавила Маше на грудь, заставляя воду с бульканьем выходить изо рта.

– Давай… Давай же, стерва! Живи!

Властительница захрипела, закашлялась. Повернулась на бок, продолжая выдавливать из легких, выплевывать остатки воды. Подняла веки, посмотрела мутным взглядом сначала на одну спутницу, потом на другую.

Чтобы спастись, всем троим нельзя было медлить, оставаясь здесь, на льду, в центре болота.

– Нужен костер, – сказала Дашка. – Как думаешь, далеко до леса?

Белка растерянно развела руками.

– Я не знаю.

И, словно решая все их сомнения, показывая, что идти можно только вперед, раздался далекий треск автоматной очереди. Пули достигли того места, где троица застыла в нерешительности, пронеслись росчерками в предрассветной мгле, ломая попадающиеся у них на пути ветки. Конопатая спряталась за дерево, хотя понимала, что при точном попадании пуля пробьет и дерево, и того, кто за ним стоит. Но больше выстрелов не было. Над болотом снова повисла гробовая тишина.

– Ну вот, – сказала она тихо, поворачиваясь к Белке, – а ты говорила, что налево не пойдут.

– В топь все равно не сунутся, – упрямо доказывала свою правоту девочка. – Они нас не слышали, далеко же. Наугад стреляли, на всякий случай.

Дашка наклонилась, помогла Властительнице поднятся, хоть та и шевелилась с трудом.

– Идем. У нас с ней слишком мало времени, чтобы не окочуриться от холода.

Маленькая девочка, несмотря на то, что она вытащила их из полыньи, не могла сейчас оказать серьезную помощь. Машу, едва переставляющую ноги, Конопатая волокла на себе. Она чувствовала, как руки ее немеют и понимала, что даже если сейчас они выйдут к лесу, собрать что-то горючее и разжечь костер она все равно не сможет.

– У нее в кармане, – кивнула головой на правую сторону машиной куртки, – есть железная штука, зажигалка. Огонь не дает, но искрами сыпет исправно.

Белка кивнула.

Они бы не дошли, если бы день, разгорающийся благодаря взошедшему солнцу, не был по-весеннему теплым. И одежда, вопреки ожиданиям, не встала колом, не замерзла.

Болото закончилось неожиданно. Казалось, что только сейчас их окружали редкие, чахлые деревца и вдруг за ними показались разлапистые ели, а ноги перестали скользить по льду, хлюпать в воде.

Конопатая остановилась, позволила Маше свалиться в снег. Она ничего больше не могла сделать – ни для себя, ни для нее…

Кажется, прошла вечность, прежде чем она снова открыла глаза. Непонятно – день еще, или снова наступила ночь? Все тело вздрагивало, ее бил озноб. И даже языки пламени, которые плясали совсем рядом, обдавая ее жаром, не могли помочь. Чьи-то маленькие ручонки протянули кружку с теплой водой. Конопатая сделала несколько глотков и снова впала в забытье.

Сначала ей снился злой разговор, с угрозой, на повышенных тонах. Впрочем, слов она не понимала. Потом пришел тот самый голос – одинокий, спокойный:

“Та, что лежит рядом, не оправдала надежд. Мы думали, что она справится, добавляли в ее мысли злобу, а в головы остальных желание ей подчиняться”.

“С чем она должна была справится?”

“С большой чисткой. Но помогать – ошибка. Этого недостаточно. Требуется полное слияние. Ты же знаешь, как зрение и слух могут становиться острее. Знаешь, как здорово нащупывать чужих и себе подобных на расстоянии. Все это усилится во множество раз!”

Во сне стало, наконец, тепло, а до чужих слов – пригрезившихся или настоящих – ей не было дела.

Дашка болела дольше Маши. С удушающим, надоедливым кашлем, со свистом в груди. Мелкая приносила какие-то коренья, говорила, что они полезные. Какая разница? Жрать все равно нечего, так пусть будут корешки. Несколько раз Белка ловила в самодельные силки птиц – с таких мясом не разживешься, зато бульон не пустой, с наварчиком.

Когда болезнь стала отступать и Конопатая просыпалась уже не для того лишь, чтобы попить и поесть, она заметила, что в их тесной компании что-то произошло. И Белка, и Маша разговаривали с ней, как ни в чем не бывало. Но между собой они не общались.

– Она меня ненавидит, – сказала Властительница, когда девочка снова ушла в лес. – Поздравляю, вас теперь двое.

– За что ненавидит?

– Ты разве ее не узнала? Не показалась тебе знакомой ее маленькая рожица?

Дашка задумалась на мгновение, пожала плечами. Мало ли с кем она могла встречаться. В гнезде Говорящего или на Южном базаре…

– В гнезде, – подсказала Маша. – Ее отец… Он как-то раз дал по морде моему охраннику. Ну и я… приказала утопить его в проруби.

Конопатая раскрыла рот от удивления, посмотрела по сторонам – действительно ли девчонка ушла, не топчется ли еще неподалеку? Убедившись, что ее нет рядом, подсела ближе к Властительнице.

– Так она пошла с нами для того, чтобы…

– Для того же, для чего и ты, – Маша спокойно смотрела ей в глаза, казалось, что она даже улыбается. – Да, не дала мне утонуть. Но, я так думаю, только для того, чтобы сделать все своими руками. Пару дней назад я проснулась, а она сидит у меня на груди и тычет в шею ножом.

Маша отодвинула край воротника, показывая порез.

– Но, как оказалось, убить человека непросто. Особенно если ты от горшка два вершка и делаешь это впервые.

Дашка шумно вздохнула, до хруста сжала пальцы сначала на одной руке, потом на другой.

– Она попробует снова?

– Можешь не сомневаться.

Некоторое время тишину нарушал лишь треск костра и порывы теплого, весеннего ветра. Потом Конопатая опустила голову и застонала.

– М-м-м… Ну почему? Почему?! Сначала эта бессмысленная война, а теперь, когда мы наедине друг с другом и в любой день можем сдохнуть от голода, холода или чужой пули, у нас в голове лишь месть? Идем рядом для того, чтобы… Это неправильно. Так не должно быть!

– Если продолжим идти к космодрому, вам не придется меня убивать. Там я перестану быть собой, – в глазах Маши мелькнуло нечто, похожее на суеверный ужас. – Даже не знаю – что хуже?

Они не придумывали себе иной путь. Теперь, когда отобранный смарт валялся где-то в охотничьем лагере, путь к намеченной цели занимал гораздо больше времени и требовал совсем иных усилий. Много раз им приходилось скрываться, пропуская отряды – иногда числом меньше десяти человек, а иногда и в несколько десятков. Надеяться на то, что людей станет меньше, можно было только рядом с одной из зон. Выбора не оставалось.

Снег в лесу почти растаял, весна вступила в свои права. Уже повсюду зеленело и под ногами стали появляться первые цветы, распускающиеся маленькими желтыми солнышками.

Конопатая опасалась, что уж после злосчастного купания в холодной проруби Маша наверняка потеряет ребенка. Но живот у Властительницы округлился и продолжал увеличиваться. Как она сама сказала – “оно вцепилось в меня мертвой хваткой”. А в один из пасмурных, дождливых дней, когда стояли втроем под большим деревом, она ойкнула, нащупывая что-то под самым пупком.

– Шевельнулся.

Дашка переглянулась с Белкой. Если та и хотела отомстить Властительнице, то у Конопатой это желание притупилось, стало маленьким, провалилось на самое дно ее измученной души.

“В самом деле”, – думала она, – “если мы дойдем до зоны, Маша трансформируется. Да ведь и мелкая тоже. Они станут безмозглыми, одинокими нелюдями, которых не защищает стая. В конце концов их прикончат охотники. Разве этого я хочу?”

Но охотники гнали их в зону уже сейчас. Иногда в лесу можно было слышать дикие, нечеловеческие вопли, издавать которые – и все трое это прекрасно понимали – могли только люди. Люди, на которых обратилось зло других людей. В лесах севера царил безудержный, лютый послевоенный хаос, в котором невозможно было чувствовать себя в безопасности.

– Вы знаете, что с вами будет. Там, на космодроме.

Конопатая не могла идти дальше, не сказав это вслух, не получив одобрения или отказ. Ей не хотелось брать на себя ответственность, быть человеком, ведущим остальных за собой, тем, кто все решил за других.

– А что там, на космодроме? – спросила Белка.

– Не знаю. Но там зона. Люди на космодроме перестают быть людьми. Они становятся мутантами.

– Я бы посмотрела, – Белка сорвала желтое солнышко, сунула себе за ухо.

Конопатая оглянулась на Властительницу, поглаживающую живот. Теперь был ее черед высказаться. Но она молчала. Долго молчала. Когда, наконец, подняла взгляд, Дашка увидела в нем все тот же суеверный ужас.

– Врать не буду – страшно. Но ведь трансформация не мгновенная, правда?

– Правда. Даже без черного мяса люди в зоне обращались неделями.

– То есть я успею? – она снова посмотрела на живот, погладила его.

– Да. Думаю – да.

Напрямик выйти не удалось. Заплутали. Когда наткнулись на широкую полосу секвохи – самую широкую, которую когда-либо видели – решали, где космодром, севернее или южнее? Повернули направо, двигаясь на север. Угадали: в начале следующего дня стали появляться почти разрушенные, поглощенные лесом остатки человеческой мощи – развалины бетонных сооружений, стальных конструкций… А потом уж явились и приметы нынешнего времени, оставленные теми, кто хотел обратиться, кто добровольно приходил в зону – зарубки на деревьях, говорящие о том, сколько прошло человек, сколько среди них было мужчин, женщин, детей; идолы, вырубленные из тех же деревьев; иногда и кости тех, кто не дошел.

– Давай тормознем, – Маша вытерла пот со лба. Идти ей было еще труднее, чем несколько недель назад. Да и солнце припекало, заставляя снимать с себя лишнюю одежду, давно превратившуюся в лохмотья.

– Давай, – согласилась Конопатая.

Остановились у ручейка, к прозрачной воде которого долго, с наслаждением прикладывались, словно дикие животные в незапамятные времена.

– Странно, – заметила Маша, откинувшись на зеленую траву. – Мне казалось, что в зоне я сразу что-то почувствую.

– Что именно?

– Да черт его поймет. Изменения какие-нибудь. Странности в голове. Желание перестать быть человеком. А тут все такое же, как и везде, ничего особенного. И желания те же – нажраться, напиться, поваляться в тенечке.

– Вот и валяйся, не забивай голову ерундой.

– Хорошенькая ерунда! Может, это мои последние… – Маша заставила себя замолчать, прикусила губу.

Можно было остаться там, у ручья, ведь территории космодрома они уже достигли. Но Конопатая решила идти дальше, увлекая за собой остальных.

Нигде в лесу не было так тихо, как в этом странном месте. Ветви огромных секвох едва шевелились, в воздухе чувствовался сладкий привкус цветущего, пробудившегося от зимней спячки мира. И никого вокруг на многие дни пути! Мутанты ушли, а люди – те, что хотели оставаться собой – здесь не появлялись.

– Думаешь найти что-то особенное? – снова подала голос Властительница. – Искали и до тебя, ничего не нашли. И вообще, разве можно понять, что мы добрались до сердцевины? Все вокруг одинаковое. Деревья и трава, трава и деревья…

– Увидим, – ответила Дашка и уже через несколько минут указала рукой вперед.

Их глазам открылся просторный участок, на который почти не покушались деревья. Сложенные из камней прямоугольные глыбы, поставленные то вплотную друг к другу, то на расстоянии, образовывали круглый лабиринт. Несложный, его мог бы пройти любой – сооружение имело чисто символическое значение. В центре лабиринта возвышались останки чего-то монументального, похожего на башню, собранную из разномастных, хитро переплетающихся элементов.

– Господи боже… – Маша смотрела на стальную конструкцию, прикрываясь ладонью от солнца. – Это же стартовая площадка! Была когда-то.

Двинулись мимо каменных глыб, местами украшенных выцветшими тряпицами. Пространство между ними зарастало не обычной травой, а пестрой в своем разнообразии смесью растений. Они лишь недавно выползли из земли, показали первые листья, поэтому сложно было сказать – что это? Цветы? Кустарник? А может, сами секвохи?

Решено было устроиться на первом, бетонном ярусе стартовой площадки. Все-таки возвышение, дает обзор ближайших окрестностей. Еще выше было бы опасно, там изрядно проржавевший металл.

Конопатая до вечера таскала ветки, чтобы сложить на бетоне подобие шалаша, накидать еловых лап. Сильный дождь найдет и в этом укрытии щели, но лучше такое, чем совсем ничего. Когда солнце зашло и обитатели только что построенного домика повалились на его пахнущий хвоей пол, Дашка, дождавшись умиротворенного сопения девочки, спросила:

– Срок уже должен выйти. Разве нет?

– Думаю, что давно вышел, – ответила Маша. – Но то наш, людской срок. А сколько носила бы самка мутанта, если бы они могли давать потомство? Мы с тобой не знаем.

– Ты думаешь, что носишь…

– Тут и думать нечего. Спи! Тебе надо больше отдыхать. От нас с мелкой много помощи не дождешься, уж извини.

Но сон на новом месте приходил к Конопатой с трудом. Ни в эту ночь, ни в другую. Даже когда жилье удалось обустроить, укрепить, добавить в нем простора и уюта, спала она беспокойно, словно не под крышей и на еловых ветках, а в холодной яме посреди леса. И это казалось ей странным, ведь она была единственной, на кого зона никак не должна воздействовать.

Несколько недель ничего не менялось. Не было ни единого признака трансформации – ни у девочки, ни у Маши. Только живот Властительницы продолжал округляться и расти.

Однажды ночью Дашка, измученная бессонницей, вышла на открытое пространство среди каменных блоков, забралась на один из них и раскинула руки в стороны, будто надеясь подключиться к самим небесам. Стояла так несколько минут, задрав голову, но не открывая глаз. Ее не интересовали созвездия, она ждала. Ждала, когда снова вернется ее тихое безумие, голос в голове.

“Хочешь стать мною?”

Она вздрогнула, но не открыла глаз, не сошла с места.

“Ты говорил про большую чистку. Что еще за чистка?”

“Ты знаешь… В большой чистке нуждается вся планета. И мы пробовали. Но вы разбегаетесь, как насекомые, и еще умудряетесь придумывать новые и новые способы размножения”.

Конопатая облизнула пересохшие губы. Нет, это не сумасшествие! Кто-то стоит за странным голосом, кто-то реальный. И она нужна ему. Нужна для… Да, для чего-то нехорошего – в этом она убеждалась все сильнее.

Опустила руки, открыла глаза. Спустилась на землю и пошла к их обиталищу. Но голос догнал ее: “Люди говорят – не можешь победить, возглавь. Мы так и поступим. Теперь не стравливая вас, а забирая под свое крыло”.

Конопатая легла, однако задремать ей удалось лишь под самое утро. А к полудню Маша принесла букет из листьев.

– Ты не поверишь, – произнесла она торжественно, таким тоном, будто и сама не верила.

– Да мне все равно, – ответила Дашка, лишь на мгновение отвлекаясь от штопанья прохудившейся одежки. – Если так важно – уверую во что угодно.

Маша села на пол, показала один лист:

– Это томат.

Достала из букета другой:

– Огурец.

Еще один:

– Кажется, мята. Но я не уверена. А вот ростки смородины, малины… Этот, ветвистый, укроп. И там еще куча всего!

Конопатая смотрела на зелень, пытаясь понять, что все это значит?

– Оно не должно расти в нынешнем мире, да?

– Бинго, детка. Не должно! Если только кто-то не притаранил семена со Шпицбергена, в чем я сильно сомневаюсь.

Дашка взяла один лист, осторожно понюхала. Хотела даже откусить, но передумала.

– А почему тогда выросло?

Маша потянулась к ней, едва не касаясь ее носа своим.

– А почему мы с девчонкой еще не стали волосатыми, безмозглыми уродами?

– Слушай, не говори загадками. Я ничего не понимаю. Если знаешь – объясни!

Властительница отодвинулась, опустив голову. Бросила все листья на пол, разворошила их, разглядывая.

– Не буду утверждать, что знаю. Но я бы сказала, что здешняя зона тормознула. Она свои функции не выполняет. Как все это выросло – я объяснить не могу. Но зона не препятствовала растениям, как раньше, когда они уничтожались неизвестно чем, вместе с животными. И она, похоже, не собирается превращать нас с Белкой в нелюдей.

Они оглянулись, потому что у входа послышался шорох.

– Подслушиваешь?

– Вас и подслушивать не надо. Луженые глотки у обеих.

Белка положила двух птиц, вынутых из силков.

– А что, это правда? – она смотрела на девушек с надеждой. – Мы не изменимся?

Конопатая вздохнула, забрала добычу, собираясь готовить обед.

– Я бы зря не надеялась. Это, может, и не насовсемное происшествие. Обманываться бывает очень горько.

Она принялась выдергивать из птиц перья.

Трудности с едой оставались, да и вообще обустроить житье в таком месте было непросто, но после войны зона на космодроме казалась единственным правильным выбором. И Маша, и Конопатая, да и Белка впервые за долгое время обрели здесь покой. Несмотря на злые превратности судьбы, собравшие эту троицу вместе, несмотря на былое их отношение друг к другу, им казалось, что так теперь будет всегда. Или, по крайней мере, умопомрачительно долго. Они очень хотели, чтобы долго.

И только Конопатая знала, чувствовала всеми своими человеческими и нечеловеческими фибрами души, что неизвестная, злая сила ходит вокруг них постоянно, выжидает удобного момента, чтобы вершить злые дела.

Дашка посмотрела на мирно спящую Машу, мысли которой в последнее время крутились только вокруг беременности. Невозможно было представить, что еще недавно она командовала армией, приказывала убивать и разрушать.

Выскочив на улицу, Конопатая вдохнула свежего ночного воздуха. Быстро спустилась по самодельной лестнице на землю, встала на четвереньки и, на ходу превращаясь в нелюдя, бросилась к лесу. Она мчалась среди деревьев, огибая пространство, занятое каменным лабиринтом и стартовой площадкой. Всматривалась, прислушивалась. В какой-то момент уцепилась за ствол секвохи, забралась почти до самой верхушки.

Ничего. Ни малейшего намека на присутствие человека или мутанта. Лишь двое, спящие в хижине.

– Кто меня создал? – спросила она лесную тьму. Спросила тихо, потому что знала – если ей захотят ответить, то громкого вопроса для этого не потребуется. Можно было спрашивать и вовсе не открывая рот.

Но никто не отвечал.

– Эй!

И вдруг – буквально через мгновение – “не мы”.

Дашка озиралась в ночи, надеясь понять – кто здесь может быть? Такой, что способен проникать в ее мозг?

“Мы создали простых мутантов. Ты – дело рук человека. Умных людей, среди вас всегда были такие. Они взяли наш рецепт мутации и усложнили его, усовершенствовали. Думали, что это – спасение цивилизации от большого заражения, которое мы устроили. Но заражение оказалось шустрее.

“Вы устроили? Что ж… Кто бы вы ни были, я не желаю становиться частью ваших гнилых задумок! Отстаньте от меня!”

“Печально. Ради нового плана мы схлопнули все точки трансформации. Восстановить их будет сложно. Да и нет такого желания. Весь интерес в новых экспериментах, в жестком управлении. Не отказывайся! Нам нужен управляющий. Будешь на вершине нового мира”.

“Какой бы меня не создали, я – человек. А вы нет. Вы пришли к нам не с миром. Вы захватчики. Как я могу быть с вами?”

В этот момент Конопатая не просто понимала чьи-то мысли, она чувствовала чужие эмоции. Что-то неприятное, будто над ней смеялись.

“Захватчики? Нет. У нас честный бизнес. Мы купили вашу планету”.

“Купили?! Как это возможно? У кого?”

“У кого можно купить планету людей, как не у самих людей? Вы очень предприимчивая раса. Те, кто занимал в вашем обществе высокое положение, вас и продали. Теперь они живут рядом с другой звездой. Но это не важно, важен лишь твой ответ. Соглашайся!”

“Кто вы?”

“Соглашайся. Плохо, если придется думать над иными решениями”.

“Но кто вы?!”

“Соглашайся. Терпение наше не безгранично”.

Она слезла с секвохи, оглянулась еще раз и, никого так и не увидев, медленно побрела обратно. Преодолев полпути встала на ноги, отряхнула розовые ладони от лесного мусора. Конопатая не знала – влезут ли они в ее голову снова, если она этого не захочет? Читают ли они вообще ее мысли? И что будет, если она перестанет им отвечать? Насколько могущественны те, кто присвоил себе Землю? Где границы их возможностей? Ведь не зря они пытаются внедрить новый план освоения, поставив крест на предыдущем. Значит, можно бороться?

Маша сразу заметила, что с Конопатой не все в порядке: немногословная, задумчивая, с темными кругами вокруг глаз. Она была не похожа на саму себя.

– Плохо спала?

Дашка смотрела на лес и не сразу ответила.

– Да. В зоне я вообще плохо сплю.

– Тебе надо… Ох! Ой-ой-ой…

Маша присела на корточки, схватившись за живот.

– Что? – Конопатая подскочила к ней, взяла за руку.

– Похоже, начинается. Без объявления…

– Идем внутрь. Я помогу, держись!

В доме стояли три самодельных ведра, неуклюже сделанных из коры. Дашка знала, что вода может понадобиться в любой момент, поэтому старалась держать их полными.

– Все хорошо, не переживай, – пыталась она успокоить подругу, которая когда-то была ее врагом. – Женщины делали это и до тебя, будут и после. Так что ничего нового. Садись.

Обернулась на испуганную Белку, шикнула:

– Выйди! Надо будет – позову.

Она заметила, что под роженицей появилось кровавое пятно. “Лишь бы кровотечение не было слишком сильным. Как мы его тут будем останавливать?”

Маша зажмурилась, закричала.

– Все хорошо, все хорошо, – приговаривала Конопатая, не выпуская руки Властительницы. – Знаешь, а я думаю вы обе правы. Нет больше никаких зон, не работают они. И ты, и Белка ни в кого не превратитесь!

На бледном машином лице мелькнула улыбка.

– Зоны… – пробормотала она. – Зона мутации только одна.

– Что?

– Одна… Зона… Вся эта чертова планета – одна сплошная зона мутации. Думаешь, случилась бы на Земле эволюция, если бы не мутировали зверюшки, насекомые, растения? Да и люди… А-а-а! О, боже… Здесь все мутирует с момента появления первых водорослей… Миллиарды лет эволюции. И ради чего? Чтобы каждый раз получалось одно и то же – кто-то убивает кого-то. Мутируем, чтобы убивать эффективнее. Посмотри на нее, – Маша едва заметно кивнула на девочку, подсматривающую за ними с крыльца. – Вырастет, станет такой же, как я. А то и почище.

– Нет, – возразила Конопатая, – она не будет такой.

– Будет, будет. Видишь, как сверкают глазенки? Станет новым витком развития. О-о-о, ч-черт! Ах ты…

Краем глаза Конопатая заметила, что кровавая лужица стала больше.

– А знаешь… – Властительница слизнула с верхней губы капельки пота. – Принесите мне тот огурчик. Ты же видела его, правда? Да, он еще совсем маленький, но я так хотела… настоящий… М-м…

– Белка!

Девчонка тут же оказалась рядом.

– Ты слышала? Принеси огурец!

– Что?

– Ну зеленый такой! – Конопатая попыталась показать руками форму маленького огурца. – Ты же видела!

Девочка испугалась. Но это был нехороший страх. Не тот, при котором взгляд устремляется на причину происходящего. У мелкой глаза бегали ни на чем не останавливаясь. Так переживают не за себя или друга, а за важное, попавшее под угрозу дело.

– Не помню. Я правда не помню! Не знаю, где он.

– Тьфу! Сейчас вернусь!

Она сорвалась с места, выскочила из хижины, перепрыгивая ступеньки на крыльце. Бегом, бегом! Чертов лабиринт! Зачем его построили? Только мешает!

Ветер трепал ее рыжие волосы, задувал в порванную в нескольких местах рубашку.

Поворот, еще один! Кажется, здесь. Нет? Да где же он?! Чуть назад… Ах, вот где ты спрятался!

Думала отрезать аккуратно, ножом, но в кармане ножа не оказалось. Похлопала себя по одежде, посмотрела вокруг – не выпал ли на землю? Нет. И в тот момент, когда уже сорвала овощ рукой, услышала короткий, пронзительный вскрик. У Дашки словно оборвалось все внутри.

– Что же я наделала…

Она побежала обратно, во всю свою человеческую прыть, забывая хватать ртом воздух, перепрыгивая некоторые глыбы, чтобы не обегать их кругом. Взлетела по крыльцу, нырнула в полумрак хижины.

Белка стояла с окровавленным ножом в правой руке, левой она придерживала темный комочек. Маша сидела рядом, прислонившись к стене. В ее глазах, казалось, еще тлеет искра, но она быстро угасала.

Опустившись на колени, Конопатая подхватила голову подруги. Но та уже ничего не могла ей сказать, лишь коснулась выдохом щеки, усеянной конопушками.

Дашка посмотрела на Белку.

– Ты… зачем?

– Я только перерезала пуповину.

Комочек на руках у девочки заерзал, выдал первый, скрипучий крик.

– Очень много крови, – добавила Белка.

– Прости. Я подумала…

– Знаю. Ничего.

Конопатой хотелось верить, что никто больше и никогда не потащит ее решать судьбы мира. Двух детских судеб ей более, чем достаточно – Белки, да крикливого мальчишки, первого живорожденного среди своих соплеменников. Его она никогда не назовет нелюдем. Никогда.

Несколько дней смерть топталась вокруг их скромного жилища, бывшего когда-то грандиозной стартовой площадкой, венцом творения рук человеческих, примером могущества исчезнувшей цивилизации. С нынешними возможностями они – взрослый и маленький мутанты, человеческий ребенок – ничего не могли сделать. Не было у них сил отогнать старуху с косой. Ни лекарств, ни растворов, восполняющих потерю крови. Конопатая даже не смотрела на бледное тело, потому что не верила в счастливый исход. По правде говоря, она уже приглядывала на территории лабиринта место для могилы. А вот Белка упрямо держала Машу за руку, оставаясь рядом с ней часами.

Однажды ночью она поднялась, нащупала спрятанный в кармане у Конопатой кусок заточенной стали. Долго смотрела на Дашку, обнимающую черного, покрытого пушком отпрыска Властительницы.

Если бы не сомкнутые губы, можно было бы подумать, что Белка с кем-то разговаривает. Она то хмурилась, то криво улыбалась. И все крепче сжимала рукоять ножа. Потом вышла на улицу, направилась прочь от дома, шлепая по холодной траве босыми ногами. Она шла к лесу.

– Белка? – Конопатая подняла голову, посмотрела на вход, за которым уже занимался рассвет. – Бельчонок, ты где? Эй!

Встала, подхватила новорожденного, который тоже заворочался, закряхтел. Вместе вышли на улицу. Она сразу увидела девочку, сидящую в траве у кромки леса. Заметила и еще кое-что. Это нельзя было не заметить.

Когда подошла ближе, остановилась. Между стройных рядов секвох и пространством, занятым лабиринтом, за одну ночь выросло нечто. Кольцо переплетающихся ветвей – толстых, жилистых, вооруженных острыми шипами и образующих ограду в два раза выше человеческого роста. В одном месте на ветках Даша увидела множество отметин. В середину зарубок был воткнут нож.

– Что это?

Девочка повернулась к ней. На ее руках виднелось множество ссадин.

– Не пролезть. И ножом никак, – Белка вздохнула. – Они спросили – “хочешь стать мною?”

Лицо Конопатой, и без того не румяное, стало почти белым.

– А я им наврала всякого, – девочка улыбнулась, – заболтала. Думали, что маленькая, глупая, – она зло, по-взрослому прищурилась, – но я умная. Только когда поняли, что я их обманываю, они вырастили это – не хотят нас теперь выпускать.

Белка подползла ближе к Конопатой, потянулась к ее уху:

– Зато я узнала, кто они.

Дашка сглотнула.

– И… кто?

Детская ручонка указала сначала на ту секвоху, что была к ним ближе всего, потом на соседнюю и дальше на все высокие деревья, что находились вокруг обширного поля со стартовой площадкой.

– Каждое дерево – это один из них.

Что-то попыталось вломиться в ее разум, но Конопатая уже понимала, что она сильнее, она не пустит их в свою черепную коробку!

Протянула девочке свободную руку, заставила подняться с травы и, отталкивая Белку назад, пряча ее за спину, попятилась к дому. Она зло озиралась по сторонам, снова чувствуя себя как в том тупике, на Южном базаре.

– Что ж, теперь понятно, зачем вам нужны живые. Сами-то вы ни на что не способны, кроме как пудрить людям мозги. Ну ничего, мы найдем топор. Если надо, я лично найду топор для каждого из вас! Пусть даже на вырубку уйдут столетия. Я могу, вы меня знаете.

Днем она развела костер, прямо под краем колючей ограды. И долго, хмурясь, наблюдала, как проклятые ветки шипят, исторгая из себя сок, чернеют, но не желают гореть.

– Вот бы в дерево кинуть, – подсказала Белка, – там ветки пушистые, сразу бы занялось.

– Думаешь? – Конопатая посмотрела на секвохи. – Да, но отсюда нам даже маленький факел не докинуть. Все равно придется прорубать заросли. Поди-ка в дом.

– Почему?

– Присмотри за малым.

– Он спит, только что проверяла.

– Я сказала – иди в дом! Не хочу, чтобы это… у тебя на глазах…

Недовольная Белка повернулась и, надув губы, пошла к хижине, несколько раз успев оглянуться. Поднялась по лестнице, вошла внутрь. Хитрить и подглядывать через многочисленные щели в стене не стала. Уселась рядом с лежанкой, взяв Машу за руку.

С улицы послышался рев, потом хруст, и это повторялось несколько раз, пока Белка не отвлеклась на другое – она заметила, что веки Властительницы приоткрылись, зрачки стали искать что-то, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую.

– Где он? – раздался слабый, едва слышимый голос, совсем не похожий на зажигательную речь над старым стадионом.

– Тут он, рядом. Спит.

Белка подвинула сверток, в котором мирно посапывало дитя. Маша долго смотрела на сморщенное, темнокожее личико, потом перевела взгляд на девочку.

– Спасибо, – она сжала белкину ладошку, прижалась к ней лбом. – Ты прости меня. Если сможешь.

Белка кивнула.

Их было четверо. Младенец, маленькая девочка, женщина, едва выкарабкавшаяся с того света, и Конопатая – единственный сильный организм на всю компанию. То, что этот организм сумел сделать с колючими зарослями, на следующий день заросло еще больше. Их окружили со всех сторон и не выпускали. Еще надеялись переманить на свою сторону? Или просто заперли, дожидаясь, пока смерть придет к каждому? А, может, придумывали какую-то иную хитрость, почище колючек, которая расправится с маленькой группой и навсегда похоронит истину о секвохах, искру возможного сопротивления. Дело нехитрое – всего-то четыре существа…

– Я пойду, попробую снова.

– Не надо, – Маша остановила Конопатую, приподнявшись на своей лежанке, схватив подругу за руку. – В прошлый раз ладонь себе проткнула, вся израненная пришла.

– В черном теле быстрее заживает, – упрямо процедила Дашка и вышла из хижины.

Маша покачала головой, потом сказала Белке:

– Иди с ней, помоги, чем сможешь. Я тут одна управлюсь.

Конопатая уже не обращала внимания на то, что Белка смотрит на нее, когда она в темном обличье бросается на колючие ветки, ломает их, прижимает к земле. Кольцо зарослей медленно нарастало и каждым утром становилось чуть ближе к лабиринту, заставляя делать больше работы. Шаг вперед – два назад. Даже для мутанта это было сложно.

Истекающая кровью от многочисленных порезов, Дашка иногда отходила в сторону, чтобы отдышаться. Со злобным рычанием она смотрела на неприступные заросли, порой хватала из костра головешку и швыряла ее в отдаленные секвохи. И даже в тех редких случаях, когда сильной руке удавалось докинуть, попасть в пушистые ветви не получалось ни разу. Надо было подойти ближе. Но пробиться ближе не хватало сил.

– Если просто жить, пусть даже в окружении этих… – Белка кивнула головой в сторону, когда поздно вечером смазывала раны Конопатой самодельным снадобьем. – Сюда же залетают птицы и я по-прежнему могу их ловить. Повырастало кой-чего, – она протянула Маше зеленый огурец, уже не первый, успевший подрасти гораздо больше, чем на размер ее пальца. – С голоду не помрем, правда? Да и вообще… Откуда вы взяли, что эти деревья не начнут шипеть и темнеть вместо того, чтобы гореть ясным пламенем?

– Секвохи горят, я видела, – возразила Даша, которая за эти дни растеряла в человеческом облике свою юность и казалась теперь ровесницей Властительницы. – Горят за милую душу! Это уж свои чудо-колючки они создали такими, чтобы огонь не мог их сразу сожрать. Не быстрее, чем вырастут новые. О небо, как же вы не понимаете?! Они не дадут нам жить. В пределах лабиринта даже простых деревьев для костра не хватит, их здесь всего штук пятнадцать, чахлых сосенок-березок. Если не отвоевать свободу, не уйти, рано или поздно нас прикончат. Ночью колючками дотянутся или еще как – не знаю…

Белка посмотрела на свои пальцы, испачканные снадобьем, пошла на улицу мыть руки.

– Все равно за ней правда, – сказала Маша. – Кажется, нам придется адаптироваться к этой реальности. А кроме того… Ты долго не выдержишь. Еще день или два… Может быть пять. А потом окровавленная упадешь на землю, совсем без сил. И умрешь.

– Ну вас к черту. Вы обе не понимаете.

Конопатая устроилась на лежанке, отвернувшись к стене.

Весь следующий день, не жалея себя, она продирались сквозь заросли. Очень хотелось сказать "это в последний раз". Но она гнала прочь такие мысли, потому что они мгновенно делали ее слабой, а сил теперь требовалось больше. Даже если это и последнее сражение с проклятыми растениями. Тем более – если оно последнее.

"Как глупо – проиграть неподвижным деревьями и их отростками!"

К вечеру оставалось совсем немного. Во всяком случае ей так казалось – метров десять колючих веток или даже меньше. Позади – неровный, довольно узкий коридор, в котором и размахнуться-то было сложно, чтобы швырнуть огнем в ближайшую секвоху. И кому бросать? Конопатая лежала на древесных обломках, грудь ее тяжело вздымались.

“Зря. Все зря. Война, Крил… Зона эта дурацкая… Белка с Машкой и ее отпрыском…”

Она покосилась на девочку, которая стояла рядом, смотрела на нее, а потом попробовала вытащить из костра одну из заготовленных деревяшек, специально уложенных так, чтобы горела только половина. Размахнулась, бросила. Деревяшка не пролетела и половины того расстояния, что было необходимо, застряла в колючках, погорела еще немного и, затухнув, испустила жалкую струйку дыма. Белка попробовала еще раз – с тем же успехом. Зло топнула ножкой.

– Подержи, – рядом с ней стояла Маша, протягивала новорожденного.

– Зачем встала? Тебе еще лежать надо.

– Поговори мне… Сама же не можешь докинуть.

– Я пробовала. Я не могу, я маленькая.

Бывшая Властительница долго выбирала поленце, наполовину поглощенное костром. Чтобы и не тяжелое, и горело хорошо.

Конопатая шевельнулась, тоже хотела сказать ей, чтобы шла обратно в дом и ничего не трогала, но слова застряли в горле – дыхание еще не восстановилось. Снова став человеком, она перевернулась на спину, бессовестно растянувшись на земле в чем мать родила.

Маша, наконец, выбрала себе факел. Прошла мимо лежащей подруги до того места, где заканчивался тоннель из разломанных, разодранных в щепки зарослей. Сделала шаг назад, прикидывая – как ей размахнуться.

– Это… наш… Мир! – процедила сквозь зубы.

Маленькая Белка с ребенком на руках и лежащая на земле Дашка наблюдали, как факел взмыл в воздух, полетел на фоне голубого неба. Теряя раскаленные угольки и словно замедляя своим полетом время, он плавно кувыркался, оставляя сизый дымный след.

Вспыхнуло!

На короткий миг всем показалось, что они услышали истошный визг, но вокруг по-прежнему было тихо, только огонь с жадным треском пожирал дерево.

– Надо отойти, – сказала Маша. – Сейчас другие займутся, будет жарко.

Они помогли встать Конопатой, кое-как доковыляли до хижины. Становилось действительно жарко: секвохи тесно сплетались друг с другом ветвями и желтые языки пламени беспрепятственно перескакивали с одной на другую. Скоро лабиринт и стартовую площадку окружило огненное кольцо. Яркое, нестерпимо горячее! Чужие сгорали с гулом работающей доменной печи, в которой можно плавить железо.

Ближние секвохи сгорели, но пожар покатился по лесу дальше и еще долго нельзя было высунуться из-под бетонного основания, до самого восхода солнца, до начала нового дня.

Дашка прикоснулась к поседевшей колючке. Высокая температура изгнала весь сок из зарослей, превратила их в хрупкий остов и теперь они разваливались от любого прикосновения.

Спустя время остыли и угли на земле – теперь можно уходить. Конопатая не представляла, куда они пойдут. Не понимала, что им делать со своими знаниями, как уберечься от злых людей. Но очень хотела верить, что, если уж дарована ей долгая жизнь, то когда-нибудь она увидит, как все изменится к лучшему. Жаль только, что уже не будет с ней тех, кто сейчас рядом.

Она посмотрела на Белку. Та ковыряла ногой обгорелые останки.

– Хотел быть мною? – девочка с наслаждением вдавила башмак в пепел. – Будешь грязью на моих подошвоньках.

 

* * *

 

Кипяток, заливая дольку лимона и конвертик с чаинками, наполнил прозрачную кружку. Старуха ухватилась за нее своей морщинистой рукой, поставила на подоконник – пусть остывает.

Жизнь ее теперь измеряется чайными пакетиками. Она покупает их коробками, по сто бумажных пакетиков в одном картонном боксе. В расход идет три-четыре штуки за день. Сначала кажется, что их внутри много, но стройные ряды редеют, разваливаются, пока не обнаруживается, что пора снова идти в чайную лавку.

Старуха не смотрит на часы, на календарь. Зачем? Ей уже столько лет, что надоело наблюдать за течением времени. И потом, на кухне есть картонная коробка и бумажные пакетики. А из окна квартиры, арендованной на окраине Северного базара, видны каменные дома, магазины и широкая просека.