Охотники поставили парня на колени перед изрядно облысевшем стариком, остатки седых волос которого спутались и свисали по обе стороны от морщинистого лица. На щеке его виднелся глубокий рубец, на левой руке, которой он пытался расчесывать светлую бороду, не хватало двух пальцев.

Охотники поставили парня на колени перед изрядно облысевшим стариком, остатки седых волос которого спутались и свисали по обе стороны от морщинистого лица. На щеке его виднелся глубокий рубец, на левой руке, которой он пытался расчесывать бороду, не хватало двух пальцев.

– Кто таков?

– Крил. От Больших лодок.

Старик подозрительно сощурился.

– Что за имя… – проворчал себе под нос, потом сказал громче: – Дурное там место!

Поймал за руку мальчишку, пробегавшего рядом.

– А ну, Вихрастый, позови-ка сюда Говорящего с небом. И пусть дизимер с собой захватит.

Снова повернулся к чужаку.

– Здесь-то ты чего?

– Ушел от своих, – Крил отвернулся, словно не хотел говорить об этом.

– Ушел? Или тебя ушли?

– Сам. Народ мой решил в нелюдей обратиться.

– А ты? – старик помолчал, давая возможность парню собраться с мыслями. Потом подсказал: – Страшно?

Крил кивнул.

– Страшно.

Седовласый сделал знак охотникам, чтобы те не стояли рядом, шли по своим делам.

– Меня Белым зовут, я здесь руководчик. Разрешаю тебе остаться с нашим народом. Уже хорошо, что не проповедник ты. Не проповедник же?

Парень мотнул головой из стороны в сторону.

– Ну вот. Мы одного тут, знаешь, зашибли по весне камнями. А так-то свежая кровь – она завсегда нужна.

Посмотрел на ладные ножи и арбалет со стрелами, отобранные у Крила и лежащие теперь поодаль.

– Охотился уже? Сколько тебе?

– Двадцать три. Охотился. Раньше. Только последний год чистый был. Ну, это они его так называли, мой народ. Нельзя охотиться перед обращением, надо очиститься…

– Знаю, знаю! Слыхал о таком. Сегодня вспоминать будешь, как оно – охотиться. Стая нелюдей совсем близко подошла, к ночи выступаем им навстречу и лишние руки нам не помешают. Покажешь, что к чему с твоими умениями.

Подошел худой, бледный мужчина в черной накидке. Посмотрел на Белого, потом на Крила. Потянулся к парню чем-то древним, явно оставшимся со времен прежних людей. Древность затрещала.

– Много грязи не принес.

Но взгляд у Говорящего был такой злой и пристальный, что можно было подумать – Крил принес в гнездо грязь всего мира.

Он развернулся, махнув накидкой, будто черными крыльями, ушел, не сказав больше ни слова.

– Вот и ладненько! – удовлетворился Белый и кивнул большелодочнику. – Поднимайся с колен, бери свое оружие и ступай пока. Отдохнуть мне надо.

Крил огляделся по сторонам. “Куда ступать?” Никого не знает, своего места в чужом гнезде у него нет. Впрочем, уже и не чужом. Признали, разрешили остаться.

На большой проплешине, расчищенной от деревьев и пней, горел костер. Рядом суетились женщины, бегали ребятишки. В стороне, под ветками ближайших сосен, приютились хижины – добротные, со знанием дела собранные. В глубине леса тоже виднелись дома. Большое гнездо! Наверное, самое большое на много дневных переходов вокруг.

Крил присел подальше от людей, чтобы не смущать их незнакомым лицом, не привлекать к себе лишнего внимания. Придет время – дадут и ему свой угол, или покажут, где можно построиться. Работы он не боялся.

– Держи!

К нему подошла девчонка, совсем еще юная, с конопушками на лице. В руке она держала глиняную тарелку, в которой дымилось что-то наваристое, с масляными разводами.

– Спасибо, – он принял еду.

– Не за что. Это Белый приказал тебя накормить.

– Ясно.

Девчонка не уходила, смотрела на него. Хотела удостовериться, что не выплеснет содержимое тарелки в кусты.

– Ешь, ешь! Ты ведь с заката пришел?

Он кивнул.

– А эти, – показала тонким пальчиком на солидные куски мяса, плавающие в бульоне, – с восхода. Так что нечего тут раздумывать.

Швыркая, обжигая губы, Крил отпил из тарелки. Вкус был знакомым и в то же время забытым. Как же давно ему не приходилось есть настоящий, крепкий мясной бульон! Он отбросил сомнения, выловил пальцами один кусок, расправился с ним, потом другой. С жадностью запил остатками наваристой жижи.

Девчонка сидела рядом, на корточках. Наблюдала за ним с улыбкой.

– Ну вот, – забрала пустую тарелку. – А то без мяса… сам знаешь. Дичают люди.

Она поднялась, собираясь уходить.

– Пить захочешь, ручей там, – вздернула подбородок, указывая взглядом. – Шагов сто. Найдешь, в общем.

Еще раз посмотрела Крилу в лицо, внимательно, оценивающе. Хмыкнула и упорхнула, скрывшись между хижинами.

Он привалился к сосновому стволу, источавшему смоляное благоухание, закрыл глаза. “Даже странно, почему сразу приняли? Не испытывали, не проверяли. А с другой стороны – охота лучшее испытание. И все равно… Странно…” Сытное варево в желудке перетягивало на себя все силы. Крил задремал.

Ближе к вечеру проснулся от суеты. Женщин с детьми уж и след простыл, а мужчины готовились, оружие проверяли. С вопросами к ним лучше не лезть, надо будет – позовут. У него-то оружие всегда в исправности: с тех пор, как решился оставить своих, Крил готов к любым поворотам судьбы.

Когда стемнело, к нему действительно подошли. Один из охотников, что привели Крила к руководчику, Острым его звали, махнул рукой, приглашая к костру. Там уже собрались все, кто должен отправиться в ночь за добычей. Встали кругом в несколько рядов.

Белый кинул в огонь кусок мяса на кости – остаток прошлой охоты. Задобрил кого-то из своих, неизвестных еще Крилу духов.

– Сегодня пойдем с новым человеком.

Кто-то подтолкнул чужака в спину, выталкивая на всеобщее обозрение.

– Оружие у него доброе, большелодочники известные мастера по этой части. И рука, я думаю, твердая.

– Как звать? – спросил кто-то из задних рядов.

– Имя у него свое, – старик опередил Крила с ответом, – но нам оно без надобности. Охота покажет, как будем называть.

И когда уже двинулись прочь от огня, выстраиваясь в длинную цепочку, Белый тихо окликнул новичка:

– Держись рядом. Не хочу, чтобы в сутолоке потерялся. Ищи потом по лесу твое тело.

– Если уж до того дойдет, то не надо искать. С телом лес справится, без вашей помощи.

– Дурак. Причиндалы твои мне жалко! – он посмотрел на ножи и болтающийся за спиной Крила арбалет. – Ты не смотри, что мы такие добрые. Накормили, оружие вернули… Если б не был я уверен, что деваться тебе некуда, ничего бы не отдали. Самим пригодится. Прав или не прав?

Во тьме, да еще среди зарослей, трудно было сказать, что там во взгляде у молодого парня. Но Белый, видимо, разглядел то, что ему было надо.

– Вижу, что прав.

Лес, пришедший на развалины города много лет назад, разросшийся вширь и ввысь, скрывший многое из того, что напоминало о цивилизации, недружелюбно зашумел.

По дороге Белый объяснял, что раньше на охоту ходили неделями, а то и месяцами. Но нынешним летом большая стая нелюдей сама пришла с востока и остановилась рядом – “за вокзалом”, как сказали искатели, которые ее выслеживали. От вокзала прямой линией, до реки, тянулись заросли секвохи. По зарослям стая и пойдет, другой дороги им нет. И до того места, где их можно будет перехватить, охотникам топать всего ничего, пара тысяч шагов.

– Видел Конопатую? – спросил Белый.

– Которая мне суп принесла? Ну.

– Зимой она встретит свой шестнадцатый снег, отдадим тебе в жены. Если заслужишь, конечно. И если Говорящий с небом разрешит.

– А может не разрешить?

– Может. Но когда свежая кровь – вряд ли. Какие тут препятствия? Лишь бы она готова была.

– К чему?

– Что ж ты, большелодочник, жизни-то не знаешь? Женщины они как ягоды. Не все в один момент созревают. И вообще, продление рода – это, брат, такая штука… С ним аккуратность нужна. А то не успеешь лопухом после важного дела подтереться – глядь, а твоего народа уже и нет! Вырождение.

Скоро руководчик остановился, посмотрел наверх, где должны быть верхушки секвох, вытеснивших привычные сосны. Верхушек не было видно, слишком высоко они, да и темно.

Позади безмолвно стояли охотники, все так же вытянувшись цепочкой. Ждали, что скажет старик. А он не торопился. Прислушивался, принюхивался… Для Крила место незнакомое, он бы и направление не угадал, откуда стаю ждать. Но руководчик свое дело знал хорошо: за несколько минут, не сказав почти ни единого слова, распределил – кому и где спрятаться, так, чтобы не осталось лазеек для нелюдей. На дерево ли залезть, или в кустах ждать. Кто с пикой хорошо управляется, а кто топор может метнуть, из арбалета выстрелить – про каждого понимал, каждому свое место назначил. Наконец прислонился к огромному дереву, закрыл глаза, будто чувствовал через ствол все заросли.

Секвохи – они для этих мест чужие деревья, издалека на север попали. Но и на родине за своих бы уже не сошли, потому как за сотни лет сильно все изменилось. Стали они проводниками для нечеловеческих стай. Разрастались не во все стороны, как в нормальном лесу, а ветвящимися направлениями, словно дорожная сеть. Да ведь и то сказать, через древние-то города они по улицам себе путь прокладывали. Росли, повторяя рисунок проспектов, аллей, бульваров.

– А откуда знаете, что сегодня пойдут? – шепотом поинтересовался Крил у Белого. – Почему ночью, а не днем?

– Это уж ты будь спокоен – знаем! Не первый год охота. Они сейчас пасутся за вокзалом – там, на болоте, краснокислица поспела. Силенок хотят поднакопить перед тем, как через реку перебираться. Ну и, раз уже третий день на месте топчутся, стало быть, ягоды должны были сожрать. Сегодня пойдут, точно говорю!

– Через реку? Они что – и плавать умеют?!

Крил понял, что ничего толком не знает про нелюдей. Народ Больших лодок известен своими мастерами, это правда, но хороших охотников среди них мало и, по всему видать, не только руководчик, но и любой пацаненок в здешних местах мог рассказать ему о добыче гораздо больше.

– Еще как плавают, – вставил свое слово один из сидевших рядом искателей. – И река обмельчала, секвохи прямо через нее растут, на месте упавшего железного моста.

Белый открыл глаза, шмыгнул носом.

– А ну-ка заткнулись все. Хватит разговоров.

Поднял трехпалую ладонь, на запястье которой повязана была темная лента. Кусок ткани шевельнулся.

– С подветру ждем. Хорошо.

В засаде наступила тишина. Острый протянул Крилу обломок жевательного стебля, тот принял с благодарностью, зажал между зубов. Во рту стало кисло и терпко. Говорят, сок этот успокаивает, дает охотнику сил. "Но что толку от спокойствия в схватке с нелюдем?" Крил убрал недожеванную палочку в карман. "После будем расслабляться. В кровавых делах ясная мысль важнее".

Жирная капля сорвалась с листа, холодным шлепком ударила его по затылку. От влаги блестела вся зелень вокруг и воздух пропитался запахом сырости, оставшемся после дождя. Ночью, должно быть, пройдет еще один – его зябкое дыхание чувствовалось в порывах восточного ветра. "И как эти твари перебираются по сырым секвохам?"

Шелест дождевых капель уже накатывался со стороны вокзала. Все ближе и громче, будто знакомая Крилу морская волна.

Белый подался вперед. Ловким движением достал тонкий, длинный нож. Остальные тоже напряглись, приготовили оружие. Большелодочник сообразил, что это не дождь приближается. Идет волна нелюдей!

Никто не узнал, чья стрела была первой, но вот тени в вышине закрыли собой редкие кусочки неба и черная туша твари, испустившей дух, свалилась вниз, ударяясь о ветки. Тотчас над лесом раздался протяжный вой, подхваченный десятками нечеловеческих глоток.

– У-у-у! У-ху-у! Йо-хо-хо-о-о!

С шумом, гиканьем стая неслась сквозь кроны деревьев, стараясь увернуться от летящих стрел и боевых топоров. Многие охотники карабкались наверх, рассекали живой поток, направляя добычу на другие засады.

Крил некоторое время не решался выстрелить из арбалета, потом тоже подпрыгнул, ухватился за ветвь, подтягиваясь выше.

– Куда?! – крикнул вслед ему Белый.

– Я не буду стрелять наугад! Мне нужно их видеть!

Где-то рядом, над его головой, раздался вопль одного из охотников. Волосы Крила обрызгало теплым. Но он не позволил себе дрогнуть, замешкаться – подтянулся еще выше, пока не понял, что пора стрелять: справа и слева мелькают тела, того и гляди кто-то врежется в него, вцепится когтями или зубами в горло.

Выставил перед собой арбалет, надавил на спусковой крючок… Тетива из хитрого материала, обращаться с которым умели только мастера Больших лодок, зазвенела, послав короткую, но толстую и прочную стрелу. Нечто, несущееся прямо на Крила, споткнулось. Пролетело по инерции еще пару шагов, злобно сверкнуло белками глаз и рухнуло вниз, не удержавшись среди ветвей.

За спиной, в кожаном колчане, было еще три десятка стрел. Парень с сожалением думал о том, что все выпущенные потом найти не получится. “Настругаю деревянных”. Он бросился вслед за потоком нелюдей, отправляя железную смерть лишь тогда, когда был уверен в своей точности.

– Уходят! На левую руку уходят!

– Факел сюда!

– Оторвите его от меня! Оторвите! А-а-а!

– У-ху-у!

Странные деревья – секвохи. Будто специально созданные для того, чтобы те, у кого есть руки и ноги, могли стаями перебираться по ветвям, подниматься выше, к самому небу, или спускаться к земле, оставаясь незамеченными среди листьев. Даже Крил, выросший на берегу большой, студеной воды, не имевший возможности ползать по высоким деревьям, сейчас смело перескакивал с одной, едва видимой во мраке ветви, на другую. Не было опасения, что сорвется, что не допрыгнет. Заросли будто сами подставлялись, помогая быстро перемещаться от одного дерева к другому.

И все-таки опыта большелодочнику не хватало. Неожиданно он провалился на два своих роста, застрял в переплетении ветвей, а когда выбрался, встал на ноги, оказался в центре жестокой схватки.

Нелюди наскочили на одну из боковых засад: крики смешивались с рычанием, зубы впивались в плоть, красным обагрились клинки. По плечу Крила кто-то полоснул когтем. Он бросил драгоценный арбалет – в ближнем бою толку от него чуть, обузой лишь станет. “Если выживу, спущусь потом, подберу”.

А сейчас выхватил из-за пояса кое-что другое, сверкнувшее острым лезвием. Нож его, в отличие от местных клинков, невозможно было погнуть или сломать. Парня с головой накрыло знакомое чувство, как в прежние времена, когда и ему доводилось охотиться. Он яростно, с воплями размахивал оружием, не задумываясь ни на секунду о том, что или кто перед ним и заслуживает ли сострадания темное нечто, скалящееся окровавленными клыками.

Его прижали к стволу. Сильная рука схватила за запястье, не позволяя ударить ножом. В нескольких сантиметрах от своего лица Крил увидел морду нелюдя. Жуткое создание! Черная, дубовая кожа, покрытая мехом лишь там, где и у человека росли волосы. Да и рожей тварь удивительно походила на человека, только изуродованного, будто неуклюжий мастер лепил игрушку для ребенка.

Нелюдь встретился взглядом с противником – он готовился впиться в него зубами. На его черной шее что-то тускло блеснуло. Крил увидел цепочку и пластинку из мягкого металла. Показалось ему, или правда на той пластинке были древние символы? Еще бы мгновение, чтобы рассмотреть получше!

Охотник, вонзивший деревянную пику в плечо твари, не оставил ему этого мгновения. Нелюдь взревел, отмахнулся от нападавшего, и, отпустив Крила, мощным прыжком взлетел сразу на два яруса выше, скрываясь среди ветвей.

– Пусть уходит! – крикнул охотник. – Надо закончить с теми, кого сбросили на землю.

Люди стали спускаться, но Крил еще стоял, задрав голову, смотрел на заросли. Ему ужасно хотелось пойти следом, догнать раненого нелюдя, чтобы посмотреть на его странное украшение. Ведь не может он носить такое, потому что нет у него человеческих мозгов, нет человеческих желаний.

– Эй, ты! Как тебя? Без имени! Спускайся…

– Найдите арбалет, он внизу. Отдайте Белому.

– А ты чего?

– Я скоро вернусь!

Он подпрыгнул, хоть и не так высоко, как чудовище, едва не убившее его. Стал пробираться выше, преодолевая ярус за ярусом. Еще минута и вот уже Крил на верхних ветках секвохи. Уперся ногами и руками, чтобы не свалиться с макушки дерева.

Где-то позади, на линии горизонта, разгоралась полоса будущего восхода. Тлеющая заря не могла разогнать ночной мрак, но уже видны были очертания зарослей, полосой протянувшихся от вокзала до реки.

“Куда он двинется? По секвохам до берега, а там налево, до моста? Или срежет, пройдет по диагонали, через малый лес, скрывающий развалины города?”

Крил посмотрел вниз. Оттуда доносились голоса, изредка видны были отсветы факелов. Скоротечная битва подошла к концу: люди не собирались пускаться в погоню за остатками стаи, теперь она – поредевшая, напуганная – не представляла серьезной угрозы и вряд ли когда-нибудь вернется. А добытого на охоте мяса гнезду хватит надолго.

Было бы здорово присоединиться к остальным, не забивать голову глупыми вопросами, ответы на которые все равно не найти. Отдохнуть, подобрать арбалет и, может, тогда…

– Спущусь за арбалетом – не пустят обратно, – сказал Крил сам себе. Выудил из кармана жевательный стебель, в задумчивости стал перекатывать его из одного уголка рта в другой.

Решившись, он покинул макушку дерева. Аккуратно, не рискуя зря, стал спускаться в сторону, противоположную от приютившего его гнезда. “Не пойдет черномордый по диагонали. Среди секвох ему привычнее. Он где-то там, впереди. К реке пробирается”.

Спустившись на землю, Крил еще раз оглянулся.

– Ладно, посмотрим, что там за древние закорючки. Если не померещилось.

Он пошел через малый лес. Хоть и говорят разное о старом городе, но иначе нелюдей ему не догнать. А искать дорогу среди заросших развалин Крил научился еще в гавани Больших лодок.

По деревьям и кустам можно судить о том, что было здесь раньше. Если ровной линией растут, как секвохи, значит улица. А бессмысленным нагромождением – то выше, то ниже – это уж развалины домов. И какие здесь были дома, никому теперь не прознать. Где для жилья, а где для работы. У древних много чудного строилось, это вам не хижины из сосен складывать.

Некоторое время Крил пробирался по “улице”, потом взял еще левее, через лесистые холмы – под ними, видать, покоились останки невысоких строений. Небо светлело, идти становилось легче. И, хотя местности он не знал, но любой человек, родившийся у холодного моря, набирался ума от стариков, которые умели объяснить главные приметы города, предупредить. Например о том, что не стоит совать нос на территорию инвирситета. Большой там кусок земли, много каменных домов стояло. И в некоторых древние такое творили, что по сию пору невидимая опасность живет.

Крил замедлил шаг, остановился.

– А вот и понятная, видимая беда.

Перед ним расстилался белесый, будто затянутый светлым мхом пустырь. Пористая поверхность казалась твердой, окаменевшей, но парень знал, что если ступить на нее – провалишься к жукам. Там они, внизу. Просто холодно сейчас, оттого и к свету не выбираются.

Выплюнул огрызок жевательного стебля. Посмотрел на темное пятно среди мшистой поверхности: кто-то уже угодил в ловушку, по неопытности, а может в темноте. Кто? Человек, или… один из нелюдей. Третьего быть не может.

Обошел опасное место, решив продвигаться к реке – хватит с него малого леса. Да и инвирситетская территория не пропустит: вон она, впереди крутыми каменистыми холмами поднимается.

Вышел на очередную “улицу”, двинулся по ней к берегу, внимательно оглядываясь по сторонам.

– Ну что, пробежал ты вперед меня, шея с цепочкой? – рассуждал Крил вполголоса. – Или не пробежал? Стоишь где-нибудь у горы-высотки, смотришь на край реки, где секвохи не растут, и гадаешь – идти по открытому берегу до моста или следующей темноты дождаться?

Того ума, что у каждого человека есть, нелюди не имеют. Но как прятаться, какой дорогой идти, они соображают хорошо.

Крил решил закончить дело – обогнал его нелюдь или нет – неважно. Зато не будут мысли всякие по ночам мучить. Вот, мол, мог узнать и не узнал, обратно с половины пути свернул. Ведь в самом деле – откуда цепочка? Ну не носят же нелюди украшений! И что на пластинке металлической выбито? Имеет ли это значение? А если имеет, то какое?

“Родила тебя мамка любопытным дураком”. Крил сплюнул и ветер ответил ему порывом, бросив в лицо опавшие листья. Становилось холодно. Серые тучи, которые ночью проливались дождем, сейчас висели низко, будто потолок в старой хижине. Хотелось закутаться теплее, но накидка была сшита по-летнему, из тонкой материи. Север прощупывал одинокого путника и ему оставалось только прибавить шагу, чтобы хоть чуть-чуть согреться.

“Сейчас бы тарелку того супа, что приносила мне Конопатая!”

Кусты внезапно расступились, перед Крилом открылось серое ничто… Когда вгляделся, “ничто” разделилось на стального цвета речную воду, тонкую полосу противоположного берега и скрытый облаками небосклон. Ветер здесь был еще крепче, он вышибал слезу, трепал волосы, щекотал ноздри запахом водорослей.

Крил повернул налево. Там, шагах в семистах, виднелись остатки железной конструкции, давно рухнувшей в воду, но еще не изъеденной ржавчиной окончательно. Мост был прикрыт секвохами, проложившими себе путь по мелководью. Огромные деревья раскачивались на ветру и казалось невозможным перебраться по ним через реку, но… от нелюдей всего можно ожидать.

Спустившись по песчаным дюнам ближе к реке, Крил пошел в сторону моста. Когда-то высокий уступ из искуственного камня окаймлял берег, теперь от него остались лишь валуны и пригорок. Но и этого хватало, чтобы быть под прикрытием, не маячить на берегу одинокой фигурой. Вблизи, конечно, заметят, а вот издалека – вряд ли.

Иногда Крил останавливался, смотрел, утирая слезы, на мост, потом оглядывался назад, не идет ли кто следом. Но никого вокруг не было, даже следов на песке.

– Неужели так осторожничают, что еще и до реки не добрались?

Он рискнул выйти из под прикрытия камней, приблизился к самой воде, высматривая хоть намек на движение в стороне горы-высотки. Берег здесь изгибался подковой, все причалы вдоль которой истлели, разрушились, оставили после себя лишь неровности. Лесной охотник, не привычный к открытым пространствам, мог и не приметить тварь, шевелящуюся в складках мертвого города. Но жизнь Крила прошла именно на таких вот просторах, он и птицу видел за сотни метров.

Парень погладил рукоять ножа. Отсутствие опасности порой настораживало сильнее, чем встреча с ней лицом к лицу. Он еще раз протер глаза, прикрывая лицо от ветра. Нет, ничего. Разочарованно повернулся к мосту, собираясь продолжить путь и… замер.

Там, на самом краю хитрого переплетения стальных балок, что-то двигалось. Крил медленно отошел к валунам, присел.

– Как они могли обойти меня?! На песке следов нет, значит по берегу не шли. Через малый лес тоже, я ведь сам там пробирался – услышал бы, заметил. Если только…

Вытянул шею, посмотрел на земляной вал, с которого когда-то начинался мост.

– Если только вожак не повел их совсем другой дорогой, которой они обычно не ходят. Ох, не нравится мне такой вожак!

Крил был уверен, что это именно тот, чуть не убивший его в лесу нелюдь, украшенный цепочкой.

Он вжался в камни. Не стоило ему идти в одиночку, надо было Белому все рассказать. Отправили бы отряд опытных охотников, пусть даже им пришлось бы преследовать нелюдей на левом берегу – не через день, так через два или три нагнали бы потрепанную стаю и разъяснили вожака. А что он сейчас один сделает?

Снова высунулся из-за камня. Увидел, что по раскачивающимся секвохам перебиралось несколько темных пятен. Но одно оставалось на прежнем месте, в начале моста. Существо словно ожидало, пока его соплеменники перейдут на другую сторону.

– Отпустить их? Не связываться? Пусть уходят, мне-то что…

Но он не повернул обратно. Вскарабкался на пригорок и сквозь заросли кустов пошел к ржавому сооружению.

Еще месяц назад жизнь Крила текла неспешно, в окружении родных и друзей. И, хотя скорый уход народа к месту обращения висел над ними тревожным ожиданием, все воспринимали это как освобождение от людских проблем, соединение с новым миром, не имеющим ничего общего с прошлыми людьми. Где они сейчас – его мать, отец? Старшие братья? Идут на юг с остальными, чтобы стать такими же, как… Он высунулся из-за кустов, мельком взглянул на мост, где до сих пор перебирались на другую сторону нелюди, а их вожак ждал на том же месте, пока последняя тварь не уйдет на левый берег.

Крил вынул из-за пояса нож.

Теперь у него другая жизнь. И чем меньше он будет вспоминать о прошлом, тем легче будет жить в настоящем. Выбор сделан.

Подобравшись так близко, как только было возможно, чтобы не обнаружить себя, Крил затаился. Последние нелюди карабкались на мост, чтобы перебраться с него на привычные им секвохи и уже по деревьям на другую сторону реки, а парень прикидывал, как ему самому незаметно и быстро оказаться рядом с вожаком. Порой даже казалось, что он видит тусклый блеск на шее чудовища.

Грузный, мускулистый нелюдь обеспокоенно вертел головой. Видимо все, кто остался цел после нападения на его стаю, покинули этот берег. Сейчас и он развернется, перелезет на ближайшую секвоху.

Крил выскочил из своего укрытия, в несколько прыжков преодолел расстояние, отделяющее его от воды. Теперь на железную балку, наверх, по ржавой, но еще крепкой лестнице! Нелюдь заметил его, когда между ними оставалось несколько шагов. Он взревел, злобно оскалившись.

Теперь все, один на один. И, хотя Крилу была нужна лишь пластина, твари этого не объяснишь. Снять ее получится только с мертвого чудовища. А справится ли большелодочник? Охотник он не самый лучший и в лесу нелюдь его чуть не порешил.

Крил сглотнул. Он вдруг понял и другое: стая, оставшаяся без вожака, обречена. Сейчас он решает судьбу двух десятков существ. Странных, враждебных, но так же жаждущих жить, как и он сам. Стоит ли это металлической пластинки с неведомыми символами? Может, все-таки уйти? Отпустит его тот, оскалившийся?

Нет, не отпустит. Нелюдь встал на все четыре конечности и прыгнул на человека.

Тело его было столь мощным, что он мог бы снести любого противника. Крила спасло лишь ранение вожака в плечо, из-за которого тот не рассчитал силу броска. Парень успел увернуться, стал карабкаться по витиеватой конструкции моста, надеясь на свое здоровье и легкость тела. Ему казалось, что он смог бы гонять эту тварь до тех пор, пока она не выдохнется. Но когти с жутким скрежетом царапнули металл в том месте, где только что была крилова ступня – нелюдь не желал отступать, ему хотелось во что бы то ни стало убить человека, не оставлять его за спинами уходящей стаи.

– Что ж ты… – парень перебирался с одной балки на другую, перепрыгивал так быстро, как только мог. – Быстрый какой!

Крил понял, что скорее сам выбьется из сил, чем сможет загнать своего преследователя. Он выбрал место, где можно было упереться спиной и ногами, развернулся. Нелюдь сразу же оказался рядом, навалился…

Жуткое существо с хрипом стало оседать, так и не добравшись до человеческого горла. Нож выскользнул из его тела. Не было сомнений, что ранение смертельное, что сейчас искра жизни покинет эту груду мышц и она полетит вниз, к стальной, холодной воде.

Крил потянулся к пластинке. Черная рука перехватила его ладонь, но вождь уже ничего не мог сделать – взгляд его затуманился, цепочка на шее разорвалась. С громким всплеском он упал в реку, снова показался на поверхности и, уже неподвижный, медленно поплыл по течению, оставляя за собой красные разводы на серой поверхности.

Крил откинулся на ржавое железо, закрыл глаза. Сердце его все еще бешено колотилось, дыхание было прерывистым. Он сжимал дрожащей рукой добычу, ради которой чуть не расстался с жизнью и даже не знал – стоило ли оно того?

Медленно раскрыл ладонь, испачканную чужой кровью. Протер пальцами пластинку, стараясь разобрать символы. Они были похожи на то, что когда-то показывал ему отец, который заставлял Крила и его братьев зубрить звуки, скрывающиеся за каждой закорючкой – мол, в жизни пригодится, потому что прежние люди именно так передавали слова. А к их словам стоит прислушиваться.

– С-с… е… р… сер… г… Сер-гей, – с трудом прочитал большелодочник. Выдохнул и принялся за второе слово: – К… о… н… д… конд… ра… т…

Значение следующей закорючки он толком не понимал, поэтому пропустил ее.

– Рат… е… в… Сер-гей конд-рат-ев.

Что это значит? Слова казались ему бессмысленными.

– Имя.

Он еще раз глянул на темное пятно, уже покинувшее мелководье с секвохами и медленно уплывающее вдаль.

– Это его имя.

Но разве могут быть имена у нелюдей? Да еще выбитые на металлических пластинках?

Крил стал спускаться к воде, спрыгнул вниз, добрел до берега.

– Он был таким же, как я. Как мой народ, отправившийся в зону обращения. Но зачем-то оставил при себе имя.

Это казалось странным, даже нелепым. И в то же время Крил чувствовал, что в поступке Сергея есть смысл, который ему хотелось понять. Тем более, что в душе его свербило чувство вины, ответственности за загубленную жизнь. И даже не одну. Сможет ли он дальше спокойно существовать с этим чувством? И еще… Сможет ли он есть суп? Ведь известно, что тот, кто не ест мясо нелюдей, сам медленно и мучительно превращается в нечеловека!

На широкой “улице” из секвох, где охотники Белого устраивали засаду, никого уже не осталось. Лишь поломанные кусты, да измятая трава. Крил прикинул – в какой стороне гнездо. Благо идти недалеко и промахнуться, заплутать, было почти невозможно.

Ближе к месту он услышал голоса, повернул в нужную сторону. Охотники, наверное. Стоят на подступах к селению, несут охранную службу. Работы у них теперь немного, другая стая появится очень нескоро.

Загодя крикнув “я свой!” большелодочник вышел к караулу. Двое, только что рассуждавшие про свои охотничьи дела, замолчали. Один поднял пику.

– Да свой я, свой! Опусти. В ночь же с вами ходил!

Но не только поднятая пика не опустилась, а и второй караульный выставил заряженный арбалет.

– Он?

– Он. Тот, что без имени. Ну-ка, покажи нам свой клинок. Медленно!

Ничего не понимающий Крил достал испачканный в крови нож – позабыл он о том, что оружие в чистоте и готовности должно быть, расслабился, став частью большого народа.

– Точно. Такого острого в гнезде больше нет.

Его ударили пикой под коленями, заставляя упасть на землю.

– Зачем Белого убил?