Дзен-канал автора – https://dzen.ru/fantstories

Друзья! Если у вас есть желание и возможность поддержать работу сайта (который существует лишь за счет энтузиазма автора и администратора),

вы можете перейти по ссылке и отправить нам какой-нибудь дублон или тугрик.

Любая помощь, даже символическая, будет не лишней! Заранее спасибо!

 

Зона мутации

Содержание материала

 
Коллаж автора

Охотники поставили парня на колени перед изрядно облысевшем стариком, остатки седых волос которого спутались и свисали по обе стороны от морщинистого лица. На щеке его виднелся глубокий рубец, на левой руке, которой он пытался расчесывать светлую бороду, не хватало двух пальцев.

Охотники поставили парня на колени перед изрядно облысевшим стариком, остатки седых волос которого спутались и свисали по обе стороны от морщинистого лица. На щеке его виднелся глубокий рубец, на левой руке, которой он пытался расчесывать бороду, не хватало двух пальцев.

– Кто таков?

– Крил. От Больших лодок.

Старик подозрительно сощурился.

– Что за имя… – проворчал себе под нос, потом сказал громче: – Дурное там место!

Поймал за руку мальчишку, пробегавшего рядом.

– А ну, Вихрастый, позови-ка сюда Говорящего с небом. И пусть дизимер с собой захватит.

Снова повернулся к чужаку.

– Здесь-то ты чего?

– Ушел от своих, – Крил отвернулся, словно не хотел говорить об этом.

– Ушел? Или тебя ушли?

– Сам. Народ мой решил в нелюдей обратиться.

– А ты? – старик помолчал, давая возможность парню собраться с мыслями. Потом подсказал: – Страшно?

Крил кивнул.

– Страшно.

Седовласый сделал знак охотникам, чтобы те не стояли рядом, шли по своим делам.

– Меня Белым зовут, я здесь руководчик. Разрешаю тебе остаться с нашим народом. Уже хорошо, что не проповедник ты. Не проповедник же?

Парень мотнул головой из стороны в сторону.

– Ну вот. Мы одного тут, знаешь, зашибли по весне камнями. А так-то свежая кровь – она завсегда нужна.

Посмотрел на ладные ножи и арбалет со стрелами, отобранные у Крила и лежащие теперь поодаль.

– Охотился уже? Сколько тебе?

– Двадцать три. Охотился. Раньше. Только последний год чистый был. Ну, это они его так называли, мой народ. Нельзя охотиться перед обращением, надо очиститься…

– Знаю, знаю! Слыхал о таком. Сегодня вспоминать будешь, как оно – охотиться. Стая нелюдей совсем близко подошла, к ночи выступаем им навстречу и лишние руки нам не помешают. Покажешь, что к чему с твоими умениями.

Подошел худой, бледный мужчина в черной накидке. Посмотрел на Белого, потом на Крила. Потянулся к парню чем-то древним, явно оставшимся со времен прежних людей. Древность затрещала.

– Много грязи не принес.

Но взгляд у Говорящего был такой злой и пристальный, что можно было подумать – Крил принес в гнездо грязь всего мира.

Он развернулся, махнув накидкой, будто черными крыльями, ушел, не сказав больше ни слова.

– Вот и ладненько! – удовлетворился Белый и кивнул большелодочнику. – Поднимайся с колен, бери свое оружие и ступай пока. Отдохнуть мне надо.

Крил огляделся по сторонам. “Куда ступать?” Никого не знает, своего места в чужом гнезде у него нет. Впрочем, уже и не чужом. Признали, разрешили остаться.

На большой проплешине, расчищенной от деревьев и пней, горел костер. Рядом суетились женщины, бегали ребятишки. В стороне, под ветками ближайших сосен, приютились хижины – добротные, со знанием дела собранные. В глубине леса тоже виднелись дома. Большое гнездо! Наверное, самое большое на много дневных переходов вокруг.

Крил присел подальше от людей, чтобы не смущать их незнакомым лицом, не привлекать к себе лишнего внимания. Придет время – дадут и ему свой угол, или покажут, где можно построиться. Работы он не боялся.

– Держи!

К нему подошла девчонка, совсем еще юная, с конопушками на лице. В руке она держала глиняную тарелку, в которой дымилось что-то наваристое, с масляными разводами.

– Спасибо, – он принял еду.

– Не за что. Это Белый приказал тебя накормить.

– Ясно.

Девчонка не уходила, смотрела на него. Хотела удостовериться, что не выплеснет содержимое тарелки в кусты.

– Ешь, ешь! Ты ведь с заката пришел?

Он кивнул.

– А эти, – показала тонким пальчиком на солидные куски мяса, плавающие в бульоне, – с восхода. Так что нечего тут раздумывать.

Швыркая, обжигая губы, Крил отпил из тарелки. Вкус был знакомым и в то же время забытым. Как же давно ему не приходилось есть настоящий, крепкий мясной бульон! Он отбросил сомнения, выловил пальцами один кусок, расправился с ним, потом другой. С жадностью запил остатками наваристой жижи.

Девчонка сидела рядом, на корточках. Наблюдала за ним с улыбкой.

– Ну вот, – забрала пустую тарелку. – А то без мяса… сам знаешь. Дичают люди.

Она поднялась, собираясь уходить.

– Пить захочешь, ручей там, – вздернула подбородок, указывая взглядом. – Шагов сто. Найдешь, в общем.

Еще раз посмотрела Крилу в лицо, внимательно, оценивающе. Хмыкнула и упорхнула, скрывшись между хижинами.

Он привалился к сосновому стволу, источавшему смоляное благоухание, закрыл глаза. “Даже странно, почему сразу приняли? Не испытывали, не проверяли. А с другой стороны – охота лучшее испытание. И все равно… Странно…” Сытное варево в желудке перетягивало на себя все силы. Крил задремал.

Ближе к вечеру проснулся от суеты. Женщин с детьми уж и след простыл, а мужчины готовились, оружие проверяли. С вопросами к ним лучше не лезть, надо будет – позовут. У него-то оружие всегда в исправности: с тех пор, как решился оставить своих, Крил готов к любым поворотам судьбы.

Когда стемнело, к нему действительно подошли. Один из охотников, что привели Крила к руководчику, Острым его звали, махнул рукой, приглашая к костру. Там уже собрались все, кто должен отправиться в ночь за добычей. Встали кругом в несколько рядов.

Белый кинул в огонь кусок мяса на кости – остаток прошлой охоты. Задобрил кого-то из своих, неизвестных еще Крилу духов.

– Сегодня пойдем с новым человеком.

Кто-то подтолкнул чужака в спину, выталкивая на всеобщее обозрение.

– Оружие у него доброе, большелодочники известные мастера по этой части. И рука, я думаю, твердая.

– Как звать? – спросил кто-то из задних рядов.

– Имя у него свое, – старик опередил Крила с ответом, – но нам оно без надобности. Охота покажет, как будем называть.

И когда уже двинулись прочь от огня, выстраиваясь в длинную цепочку, Белый тихо окликнул новичка:

– Держись рядом. Не хочу, чтобы в сутолоке потерялся. Ищи потом по лесу твое тело.

– Если уж до того дойдет, то не надо искать. С телом лес справится, без вашей помощи.

– Дурак. Причиндалы твои мне жалко! – он посмотрел на ножи и болтающийся за спиной Крила арбалет. – Ты не смотри, что мы такие добрые. Накормили, оружие вернули… Если б не был я уверен, что деваться тебе некуда, ничего бы не отдали. Самим пригодится. Прав или не прав?

Во тьме, да еще среди зарослей, трудно было сказать, что там во взгляде у молодого парня. Но Белый, видимо, разглядел то, что ему было надо.

– Вижу, что прав.

Лес, пришедший на развалины города много лет назад, разросшийся вширь и ввысь, скрывший многое из того, что напоминало о цивилизации, недружелюбно зашумел.

По дороге Белый объяснял, что раньше на охоту ходили неделями, а то и месяцами. Но нынешним летом большая стая нелюдей сама пришла с востока и остановилась рядом – “за вокзалом”, как сказали искатели, которые ее выслеживали. От вокзала прямой линией, до реки, тянулись заросли секвохи. По зарослям стая и пойдет, другой дороги им нет. И до того места, где их можно будет перехватить, охотникам топать всего ничего, пара тысяч шагов.

– Видел Конопатую? – спросил Белый.

– Которая мне суп принесла? Ну.

– Зимой она встретит свой шестнадцатый снег, отдадим тебе в жены. Если заслужишь, конечно. И если Говорящий с небом разрешит.

– А может не разрешить?

– Может. Но когда свежая кровь – вряд ли. Какие тут препятствия? Лишь бы она готова была.

– К чему?

– Что ж ты, большелодочник, жизни-то не знаешь? Женщины они как ягоды. Не все в один момент созревают. И вообще, продление рода – это, брат, такая штука… С ним аккуратность нужна. А то не успеешь лопухом после важного дела подтереться – глядь, а твоего народа уже и нет! Вырождение.

Скоро руководчик остановился, посмотрел наверх, где должны быть верхушки секвох, вытеснивших привычные сосны. Верхушек не было видно, слишком высоко они, да и темно.

Позади безмолвно стояли охотники, все так же вытянувшись цепочкой. Ждали, что скажет старик. А он не торопился. Прислушивался, принюхивался… Для Крила место незнакомое, он бы и направление не угадал, откуда стаю ждать. Но руководчик свое дело знал хорошо: за несколько минут, не сказав почти ни единого слова, распределил – кому и где спрятаться, так, чтобы не осталось лазеек для нелюдей. На дерево ли залезть, или в кустах ждать. Кто с пикой хорошо управляется, а кто топор может метнуть, из арбалета выстрелить – про каждого понимал, каждому свое место назначил. Наконец прислонился к огромному дереву, закрыл глаза, будто чувствовал через ствол все заросли.

Секвохи – они для этих мест чужие деревья, издалека на север попали. Но и на родине за своих бы уже не сошли, потому как за сотни лет сильно все изменилось. Стали они проводниками для нечеловеческих стай. Разрастались не во все стороны, как в нормальном лесу, а ветвящимися направлениями, словно дорожная сеть. Да ведь и то сказать, через древние-то города они по улицам себе путь прокладывали. Росли, повторяя рисунок проспектов, аллей, бульваров.

– А откуда знаете, что сегодня пойдут? – шепотом поинтересовался Крил у Белого. – Почему ночью, а не днем?

– Это уж ты будь спокоен – знаем! Не первый год охота. Они сейчас пасутся за вокзалом – там, на болоте, краснокислица поспела. Силенок хотят поднакопить перед тем, как через реку перебираться. Ну и, раз уже третий день на месте топчутся, стало быть, ягоды должны были сожрать. Сегодня пойдут, точно говорю!

– Через реку? Они что – и плавать умеют?!

Крил понял, что ничего толком не знает про нелюдей. Народ Больших лодок известен своими мастерами, это правда, но хороших охотников среди них мало и, по всему видать, не только руководчик, но и любой пацаненок в здешних местах мог рассказать ему о добыче гораздо больше.

– Еще как плавают, – вставил свое слово один из сидевших рядом искателей. – И река обмельчала, секвохи прямо через нее растут, на месте упавшего железного моста.

Белый открыл глаза, шмыгнул носом.

– А ну-ка заткнулись все. Хватит разговоров.

Поднял трехпалую ладонь, на запястье которой повязана была темная лента. Кусок ткани шевельнулся.

– С подветру ждем. Хорошо.

В засаде наступила тишина. Острый протянул Крилу обломок жевательного стебля, тот принял с благодарностью, зажал между зубов. Во рту стало кисло и терпко. Говорят, сок этот успокаивает, дает охотнику сил. "Но что толку от спокойствия в схватке с нелюдем?" Крил убрал недожеванную палочку в карман. "После будем расслабляться. В кровавых делах ясная мысль важнее".

Жирная капля сорвалась с листа, холодным шлепком ударила его по затылку. От влаги блестела вся зелень вокруг и воздух пропитался запахом сырости, оставшемся после дождя. Ночью, должно быть, пройдет еще один – его зябкое дыхание чувствовалось в порывах восточного ветра. "И как эти твари перебираются по сырым секвохам?"

Шелест дождевых капель уже накатывался со стороны вокзала. Все ближе и громче, будто знакомая Крилу морская волна.

Белый подался вперед. Ловким движением достал тонкий, длинный нож. Остальные тоже напряглись, приготовили оружие. Большелодочник сообразил, что это не дождь приближается. Идет волна нелюдей!

Никто не узнал, чья стрела была первой, но вот тени в вышине закрыли собой редкие кусочки неба и черная туша твари, испустившей дух, свалилась вниз, ударяясь о ветки. Тотчас над лесом раздался протяжный вой, подхваченный десятками нечеловеческих глоток.

– У-у-у! У-ху-у! Йо-хо-хо-о-о!

С шумом, гиканьем стая неслась сквозь кроны деревьев, стараясь увернуться от летящих стрел и боевых топоров. Многие охотники карабкались наверх, рассекали живой поток, направляя добычу на другие засады.

Крил некоторое время не решался выстрелить из арбалета, потом тоже подпрыгнул, ухватился за ветвь, подтягиваясь выше.

– Куда?! – крикнул вслед ему Белый.

– Я не буду стрелять наугад! Мне нужно их видеть!

Где-то рядом, над его головой, раздался вопль одного из охотников. Волосы Крила обрызгало теплым. Но он не позволил себе дрогнуть, замешкаться – подтянулся еще выше, пока не понял, что пора стрелять: справа и слева мелькают тела, того и гляди кто-то врежется в него, вцепится когтями или зубами в горло.

Выставил перед собой арбалет, надавил на спусковой крючок… Тетива из хитрого материала, обращаться с которым умели только мастера Больших лодок, зазвенела, послав короткую, но толстую и прочную стрелу. Нечто, несущееся прямо на Крила, споткнулось. Пролетело по инерции еще пару шагов, злобно сверкнуло белками глаз и рухнуло вниз, не удержавшись среди ветвей.

За спиной, в кожаном колчане, было еще три десятка стрел. Парень с сожалением думал о том, что все выпущенные потом найти не получится. “Настругаю деревянных”. Он бросился вслед за потоком нелюдей, отправляя железную смерть лишь тогда, когда был уверен в своей точности.

– Уходят! На левую руку уходят!

– Факел сюда!

– Оторвите его от меня! Оторвите! А-а-а!

– У-ху-у!

Странные деревья – секвохи. Будто специально созданные для того, чтобы те, у кого есть руки и ноги, могли стаями перебираться по ветвям, подниматься выше, к самому небу, или спускаться к земле, оставаясь незамеченными среди листьев. Даже Крил, выросший на берегу большой, студеной воды, не имевший возможности ползать по высоким деревьям, сейчас смело перескакивал с одной, едва видимой во мраке ветви, на другую. Не было опасения, что сорвется, что не допрыгнет. Заросли будто сами подставлялись, помогая быстро перемещаться от одного дерева к другому.

И все-таки опыта большелодочнику не хватало. Неожиданно он провалился на два своих роста, застрял в переплетении ветвей, а когда выбрался, встал на ноги, оказался в центре жестокой схватки.

Нелюди наскочили на одну из боковых засад: крики смешивались с рычанием, зубы впивались в плоть, красным обагрились клинки. По плечу Крила кто-то полоснул когтем. Он бросил драгоценный арбалет – в ближнем бою толку от него чуть, обузой лишь станет. “Если выживу, спущусь потом, подберу”.

А сейчас выхватил из-за пояса кое-что другое, сверкнувшее острым лезвием. Нож его, в отличие от местных клинков, невозможно было погнуть или сломать. Парня с головой накрыло знакомое чувство, как в прежние времена, когда и ему доводилось охотиться. Он яростно, с воплями размахивал оружием, не задумываясь ни на секунду о том, что или кто перед ним и заслуживает ли сострадания темное нечто, скалящееся окровавленными клыками.

Его прижали к стволу. Сильная рука схватила за запястье, не позволяя ударить ножом. В нескольких сантиметрах от своего лица Крил увидел морду нелюдя. Жуткое создание! Черная, дубовая кожа, покрытая мехом лишь там, где и у человека росли волосы. Да и рожей тварь удивительно походила на человека, только изуродованного, будто неуклюжий мастер лепил игрушку для ребенка.

Нелюдь встретился взглядом с противником – он готовился впиться в него зубами. На его черной шее что-то тускло блеснуло. Крил увидел цепочку и пластинку из мягкого металла. Показалось ему, или правда на той пластинке были древние символы? Еще бы мгновение, чтобы рассмотреть получше!

Охотник, вонзивший деревянную пику в плечо твари, не оставил ему этого мгновения. Нелюдь взревел, отмахнулся от нападавшего, и, отпустив Крила, мощным прыжком взлетел сразу на два яруса выше, скрываясь среди ветвей.

– Пусть уходит! – крикнул охотник. – Надо закончить с теми, кого сбросили на землю.

Люди стали спускаться, но Крил еще стоял, задрав голову, смотрел на заросли. Ему ужасно хотелось пойти следом, догнать раненого нелюдя, чтобы посмотреть на его странное украшение. Ведь не может он носить такое, потому что нет у него человеческих мозгов, нет человеческих желаний.

– Эй, ты! Как тебя? Без имени! Спускайся…

– Найдите арбалет, он внизу. Отдайте Белому.

– А ты чего?

– Я скоро вернусь!

Он подпрыгнул, хоть и не так высоко, как чудовище, едва не убившее его. Стал пробираться выше, преодолевая ярус за ярусом. Еще минута и вот уже Крил на верхних ветках секвохи. Уперся ногами и руками, чтобы не свалиться с макушки дерева.

Где-то позади, на линии горизонта, разгоралась полоса будущего восхода. Тлеющая заря не могла разогнать ночной мрак, но уже видны были очертания зарослей, полосой протянувшихся от вокзала до реки.

“Куда он двинется? По секвохам до берега, а там налево, до моста? Или срежет, пройдет по диагонали, через малый лес, скрывающий развалины города?”

Крил посмотрел вниз. Оттуда доносились голоса, изредка видны были отсветы факелов. Скоротечная битва подошла к концу: люди не собирались пускаться в погоню за остатками стаи, теперь она – поредевшая, напуганная – не представляла серьезной угрозы и вряд ли когда-нибудь вернется. А добытого на охоте мяса гнезду хватит надолго.

Было бы здорово присоединиться к остальным, не забивать голову глупыми вопросами, ответы на которые все равно не найти. Отдохнуть, подобрать арбалет и, может, тогда…

– Спущусь за арбалетом – не пустят обратно, – сказал Крил сам себе. Выудил из кармана жевательный стебель, в задумчивости стал перекатывать его из одного уголка рта в другой.

Решившись, он покинул макушку дерева. Аккуратно, не рискуя зря, стал спускаться в сторону, противоположную от приютившего его гнезда. “Не пойдет черномордый по диагонали. Среди секвох ему привычнее. Он где-то там, впереди. К реке пробирается”.

Спустившись на землю, Крил еще раз оглянулся.

– Ладно, посмотрим, что там за древние закорючки. Если не померещилось.

Он пошел через малый лес. Хоть и говорят разное о старом городе, но иначе нелюдей ему не догнать. А искать дорогу среди заросших развалин Крил научился еще в гавани Больших лодок.

По деревьям и кустам можно судить о том, что было здесь раньше. Если ровной линией растут, как секвохи, значит улица. А бессмысленным нагромождением – то выше, то ниже – это уж развалины домов. И какие здесь были дома, никому теперь не прознать. Где для жилья, а где для работы. У древних много чудного строилось, это вам не хижины из сосен складывать.

Некоторое время Крил пробирался по “улице”, потом взял еще левее, через лесистые холмы – под ними, видать, покоились останки невысоких строений. Небо светлело, идти становилось легче. И, хотя местности он не знал, но любой человек, родившийся у холодного моря, набирался ума от стариков, которые умели объяснить главные приметы города, предупредить. Например о том, что не стоит совать нос на территорию инвирситета. Большой там кусок земли, много каменных домов стояло. И в некоторых древние такое творили, что по сию пору невидимая опасность живет.

Крил замедлил шаг, остановился.

– А вот и понятная, видимая беда.

Перед ним расстилался белесый, будто затянутый светлым мхом пустырь. Пористая поверхность казалась твердой, окаменевшей, но парень знал, что если ступить на нее – провалишься к жукам. Там они, внизу. Просто холодно сейчас, оттого и к свету не выбираются.

Выплюнул огрызок жевательного стебля. Посмотрел на темное пятно среди мшистой поверхности: кто-то уже угодил в ловушку, по неопытности, а может в темноте. Кто? Человек, или… один из нелюдей. Третьего быть не может.

Обошел опасное место, решив продвигаться к реке – хватит с него малого леса. Да и инвирситетская территория не пропустит: вон она, впереди крутыми каменистыми холмами поднимается.

Вышел на очередную “улицу”, двинулся по ней к берегу, внимательно оглядываясь по сторонам.

– Ну что, пробежал ты вперед меня, шея с цепочкой? – рассуждал Крил вполголоса. – Или не пробежал? Стоишь где-нибудь у горы-высотки, смотришь на край реки, где секвохи не растут, и гадаешь – идти по открытому берегу до моста или следующей темноты дождаться?

Того ума, что у каждого человека есть, нелюди не имеют. Но как прятаться, какой дорогой идти, они соображают хорошо.

Крил решил закончить дело – обогнал его нелюдь или нет – неважно. Зато не будут мысли всякие по ночам мучить. Вот, мол, мог узнать и не узнал, обратно с половины пути свернул. Ведь в самом деле – откуда цепочка? Ну не носят же нелюди украшений! И что на пластинке металлической выбито? Имеет ли это значение? А если имеет, то какое?

“Родила тебя мамка любопытным дураком”. Крил сплюнул и ветер ответил ему порывом, бросив в лицо опавшие листья. Становилось холодно. Серые тучи, которые ночью проливались дождем, сейчас висели низко, будто потолок в старой хижине. Хотелось закутаться теплее, но накидка была сшита по-летнему, из тонкой материи. Север прощупывал одинокого путника и ему оставалось только прибавить шагу, чтобы хоть чуть-чуть согреться.

“Сейчас бы тарелку того супа, что приносила мне Конопатая!”

Кусты внезапно расступились, перед Крилом открылось серое ничто… Когда вгляделся, “ничто” разделилось на стального цвета речную воду, тонкую полосу противоположного берега и скрытый облаками небосклон. Ветер здесь был еще крепче, он вышибал слезу, трепал волосы, щекотал ноздри запахом водорослей.

Крил повернул налево. Там, шагах в семистах, виднелись остатки железной конструкции, давно рухнувшей в воду, но еще не изъеденной ржавчиной окончательно. Мост был прикрыт секвохами, проложившими себе путь по мелководью. Огромные деревья раскачивались на ветру и казалось невозможным перебраться по ним через реку, но… от нелюдей всего можно ожидать.

Спустившись по песчаным дюнам ближе к реке, Крил пошел в сторону моста. Когда-то высокий уступ из искуственного камня окаймлял берег, теперь от него остались лишь валуны и пригорок. Но и этого хватало, чтобы быть под прикрытием, не маячить на берегу одинокой фигурой. Вблизи, конечно, заметят, а вот издалека – вряд ли.

Иногда Крил останавливался, смотрел, утирая слезы, на мост, потом оглядывался назад, не идет ли кто следом. Но никого вокруг не было, даже следов на песке.

– Неужели так осторожничают, что еще и до реки не добрались?

Он рискнул выйти из под прикрытия камней, приблизился к самой воде, высматривая хоть намек на движение в стороне горы-высотки. Берег здесь изгибался подковой, все причалы вдоль которой истлели, разрушились, оставили после себя лишь неровности. Лесной охотник, не привычный к открытым пространствам, мог и не приметить тварь, шевелящуюся в складках мертвого города. Но жизнь Крила прошла именно на таких вот просторах, он и птицу видел за сотни метров.

Парень погладил рукоять ножа. Отсутствие опасности порой настораживало сильнее, чем встреча с ней лицом к лицу. Он еще раз протер глаза, прикрывая лицо от ветра. Нет, ничего. Разочарованно повернулся к мосту, собираясь продолжить путь и… замер.

Там, на самом краю хитрого переплетения стальных балок, что-то двигалось. Крил медленно отошел к валунам, присел.

– Как они могли обойти меня?! На песке следов нет, значит по берегу не шли. Через малый лес тоже, я ведь сам там пробирался – услышал бы, заметил. Если только…

Вытянул шею, посмотрел на земляной вал, с которого когда-то начинался мост.

– Если только вожак не повел их совсем другой дорогой, которой они обычно не ходят. Ох, не нравится мне такой вожак!

Крил был уверен, что это именно тот, чуть не убивший его в лесу нелюдь, украшенный цепочкой.

Он вжался в камни. Не стоило ему идти в одиночку, надо было Белому все рассказать. Отправили бы отряд опытных охотников, пусть даже им пришлось бы преследовать нелюдей на левом берегу – не через день, так через два или три нагнали бы потрепанную стаю и разъяснили вожака. А что он сейчас один сделает?

Снова высунулся из-за камня. Увидел, что по раскачивающимся секвохам перебиралось несколько темных пятен. Но одно оставалось на прежнем месте, в начале моста. Существо словно ожидало, пока его соплеменники перейдут на другую сторону.

– Отпустить их? Не связываться? Пусть уходят, мне-то что…

Но он не повернул обратно. Вскарабкался на пригорок и сквозь заросли кустов пошел к ржавому сооружению.

Еще месяц назад жизнь Крила текла неспешно, в окружении родных и друзей. И, хотя скорый уход народа к месту обращения висел над ними тревожным ожиданием, все воспринимали это как освобождение от людских проблем, соединение с новым миром, не имеющим ничего общего с прошлыми людьми. Где они сейчас – его мать, отец? Старшие братья? Идут на юг с остальными, чтобы стать такими же, как… Он высунулся из-за кустов, мельком взглянул на мост, где до сих пор перебирались на другую сторону нелюди, а их вожак ждал на том же месте, пока последняя тварь не уйдет на левый берег.

Крил вынул из-за пояса нож.

Теперь у него другая жизнь. И чем меньше он будет вспоминать о прошлом, тем легче будет жить в настоящем. Выбор сделан.

Подобравшись так близко, как только было возможно, чтобы не обнаружить себя, Крил затаился. Последние нелюди карабкались на мост, чтобы перебраться с него на привычные им секвохи и уже по деревьям на другую сторону реки, а парень прикидывал, как ему самому незаметно и быстро оказаться рядом с вожаком. Порой даже казалось, что он видит тусклый блеск на шее чудовища.

Грузный, мускулистый нелюдь обеспокоенно вертел головой. Видимо все, кто остался цел после нападения на его стаю, покинули этот берег. Сейчас и он развернется, перелезет на ближайшую секвоху.

Крил выскочил из своего укрытия, в несколько прыжков преодолел расстояние, отделяющее его от воды. Теперь на железную балку, наверх, по ржавой, но еще крепкой лестнице! Нелюдь заметил его, когда между ними оставалось несколько шагов. Он взревел, злобно оскалившись.

Теперь все, один на один. И, хотя Крилу была нужна лишь пластина, твари этого не объяснишь. Снять ее получится только с мертвого чудовища. А справится ли большелодочник? Охотник он не самый лучший и в лесу нелюдь его чуть не порешил.

Крил сглотнул. Он вдруг понял и другое: стая, оставшаяся без вожака, обречена. Сейчас он решает судьбу двух десятков существ. Странных, враждебных, но так же жаждущих жить, как и он сам. Стоит ли это металлической пластинки с неведомыми символами? Может, все-таки уйти? Отпустит его тот, оскалившийся?

Нет, не отпустит. Нелюдь встал на все четыре конечности и прыгнул на человека.

Тело его было столь мощным, что он мог бы снести любого противника. Крила спасло лишь ранение вожака в плечо, из-за которого тот не рассчитал силу броска. Парень успел увернуться, стал карабкаться по витиеватой конструкции моста, надеясь на свое здоровье и легкость тела. Ему казалось, что он смог бы гонять эту тварь до тех пор, пока она не выдохнется. Но когти с жутким скрежетом царапнули металл в том месте, где только что была крилова ступня – нелюдь не желал отступать, ему хотелось во что бы то ни стало убить человека, не оставлять его за спинами уходящей стаи.

– Что ж ты… – парень перебирался с одной балки на другую, перепрыгивал так быстро, как только мог. – Быстрый какой!

Крил понял, что скорее сам выбьется из сил, чем сможет загнать своего преследователя. Он выбрал место, где можно было упереться спиной и ногами, развернулся. Нелюдь сразу же оказался рядом, навалился…

Жуткое существо с хрипом стало оседать, так и не добравшись до человеческого горла. Нож выскользнул из его тела. Не было сомнений, что ранение смертельное, что сейчас искра жизни покинет эту груду мышц и она полетит вниз, к стальной, холодной воде.

Крил потянулся к пластинке. Черная рука перехватила его ладонь, но вождь уже ничего не мог сделать – взгляд его затуманился, цепочка на шее разорвалась. С громким всплеском он упал в реку, снова показался на поверхности и, уже неподвижный, медленно поплыл по течению, оставляя за собой красные разводы на серой поверхности.

Крил откинулся на ржавое железо, закрыл глаза. Сердце его все еще бешено колотилось, дыхание было прерывистым. Он сжимал дрожащей рукой добычу, ради которой чуть не расстался с жизнью и даже не знал – стоило ли оно того?

Медленно раскрыл ладонь, испачканную чужой кровью. Протер пальцами пластинку, стараясь разобрать символы. Они были похожи на то, что когда-то показывал ему отец, который заставлял Крила и его братьев зубрить звуки, скрывающиеся за каждой закорючкой – мол, в жизни пригодится, потому что прежние люди именно так передавали слова. А к их словам стоит прислушиваться.

– С-с… е… р… сер… г… Сер-гей, – с трудом прочитал большелодочник. Выдохнул и принялся за второе слово: – К… о… н… д… конд… ра… т…

Значение следующей закорючки он толком не понимал, поэтому пропустил ее.

– Рат… е… в… Сер-гей конд-рат-ев.

Что это значит? Слова казались ему бессмысленными.

– Имя.

Он еще раз глянул на темное пятно, уже покинувшее мелководье с секвохами и медленно уплывающее вдаль.

– Это его имя.

Но разве могут быть имена у нелюдей? Да еще выбитые на металлических пластинках?

Крил стал спускаться к воде, спрыгнул вниз, добрел до берега.

– Он был таким же, как я. Как мой народ, отправившийся в зону обращения. Но зачем-то оставил при себе имя.

Это казалось странным, даже нелепым. И в то же время Крил чувствовал, что в поступке Сергея есть смысл, который ему хотелось понять. Тем более, что в душе его свербило чувство вины, ответственности за загубленную жизнь. И даже не одну. Сможет ли он дальше спокойно существовать с этим чувством? И еще… Сможет ли он есть суп? Ведь известно, что тот, кто не ест мясо нелюдей, сам медленно и мучительно превращается в нечеловека!

На широкой “улице” из секвох, где охотники Белого устраивали засаду, никого уже не осталось. Лишь поломанные кусты, да измятая трава. Крил прикинул – в какой стороне гнездо. Благо идти недалеко и промахнуться, заплутать, было почти невозможно.

Ближе к месту он услышал голоса, повернул в нужную сторону. Охотники, наверное. Стоят на подступах к селению, несут охранную службу. Работы у них теперь немного, другая стая появится очень нескоро.

Загодя крикнув “я свой!” большелодочник вышел к караулу. Двое, только что рассуждавшие про свои охотничьи дела, замолчали. Один поднял пику.

– Да свой я, свой! Опусти. В ночь же с вами ходил!

Но не только поднятая пика не опустилась, а и второй караульный выставил заряженный арбалет.

– Он?

– Он. Тот, что без имени. Ну-ка, покажи нам свой клинок. Медленно!

Ничего не понимающий Крил достал испачканный в крови нож – позабыл он о том, что оружие в чистоте и готовности должно быть, расслабился, став частью большого народа.

– Точно. Такого острого в гнезде больше нет.

Его ударили пикой под коленями, заставляя упасть на землю.

– Зачем Белого убил?

 
Коллаж автора

 

– Машенька, что с дровами?

– Машенька на всю зиму дров натаскала. Что тебе еще нужно?

– Я про сейчас. В камине догорает.

– То есть я должна ради “сейчас” все бросить и шуровать за дровишками? Тебе это нужно?

Пожилой мужчина поправил плед на коленях, поворошил кочергой головешки. Проворчал:

– Я сам не знаю, чего мне надо. Или нет, знаю. В Питер хочу. Постоять на развалинах Исакия перед смертью.

– Ой, пап, давай только без нытья, а? Это обычная простуда, скоро поправишься.

Она спряталась за створкой шкафа, скинула с себя домашнюю одежду. Натянула термобелье, комбинезон.

– В общем, если станет холодно – включи обогреватель. Генераторы не подведут.

– Ползают еще?

– Ползают.

– А ты куда?

– Мне надо в поселок.

– Опять?

Он задал бы еще сотню вопросов, лишь бы она не уходила, но Маша уже закрыла за собой тяжелую дверь тамбура.

Зима не скоро и, если бы они жили хоть немного южнее, на какую-нибудь тысячу километров, то не было бы смысла натягивать на себя столько одежды. А здесь, на стыке Кольского и Скандинавии… Она поежилась, застегнула воротник повыше.

До поселка идти чуть меньше часа. Даже пистолет Маша брать поленилась, бояться теперь некого – людей и зверей нет, мутанты так далеко не забираются. Можно было бы и вовсе переехать в поселок: там и остатки деревянных строений, идущие на дрова, и компьютерный центр. А у маяка, где они жили с отцом, только теплицы да хлев. Но вдвоем перенести все добро в поселок трудно. Да какое там "вдвоем"... Отец постоянно хандрил и даже когда здоровье позволяло – чего ждать от семидесятилетнего?

Была и другая причина, по которой Маша не хотела, чтобы они с отцом жили в заброшенном селении. Не стоило старику показывать лабораторию и то, чем она там занимается.

К полудню появились на пригорке остатки жилых строений, многие из которых Маша самолично разбирала на топливо. Чуть дальше виднелась посеревшая сфера дальней связи – там, в подвале, и была обустроена лаборатория.

Добравшись до места, села на крыльцо передохнуть. Внизу, у каменистого берега, накатывались пенными бурунами морские волны. Ветер дул с севера, в левое ухо, заставляя ее прикрываться рукой. Слишком много времени она проводила в доме, теплицах. В лаборатории. Поэтому каждый выход на улицу Маша старалась продлить хоть на пять минут.

Вздохнула, поднялась. Приложила руку к замку, с готовностью открывшему для нее дверь. Тратить энергию на вентиляцию казалось нецелесообразным, поэтому внутри ее каждый раз встречал затхлый воздух и Маша оставляла двери открытыми, если только на улице не бушевала метель.

– Сначала поглядим на мир.

В компьютерной мерцало несколько мониторов. Она сразу заметила, что крайний справа, в прошлый раз исправно выдававший картинку, сейчас уныло сообщал – “нет сигнала”. Маша постучала по клавиатуре, попыталась перезагрузить систему. Никакого эффекта.

– Минус еще один. Осталось три. Печалька.

Информацию с трех оставшихся спутников она впитывала с неподдельным интересом, так, что даже рот приоткрыла. Кое-что распечатала на синтетической бумаге – решила показать отцу. Наконец встала, подобрала брошенный на пол рюкзак, спустилась по лестнице в подвал.

В темном помещении что-то шевельнулось, заклокотало.

– Это я, – бросила она во мрак.

Нащупала рукой выключатель, зажгла свет.

– Здравствуй, Антоха. Как твои дела? Жрать, небось, хочешь?

Мутант с ревом кинулся на решетку, ударился о нее один раз, другой. На третий силы тратить не стал, только зубы скалил и продолжал рычать.

Маша вытерла чужую слюну, попавшую ей на щеку.

– Хочешь сказать, что я сучка? – она улыбнулась. – Знаю, дорогой. Такие времена.

Достала из рюкзака пластиковый контейнер, сняла с него крышку. Просунула в отверстие между прутьями, на уровне пола.

– Не пролей. Другого супа у меня для тебя нет.

Мутант с жадностью принялся лакать жидкость, вылавливая из нее куски. Маша наблюдала за ним с минуту, потом натянула латексные перчатки, взяла дистанционный инъектор. Вставила в него капсулу.

– Все? Сожрал? Молодец. Теперь делом займемся.

Она подошла ближе, почти вплотную к решетке. Прицелилась. С глухим щелчком инъектор выпустил капсулу, которая впилась в бедро мутанта, заставив его зло рявкнуть. Черная туша почти сразу осела на пол, взгляд существа стал потерянным, а рык превратился в тихое, недовольное бульканье.

Для верности Маша выждала еще минуту, потом открыла звериную клетку, вошла внутрь. Мутант лежал на полу. Он оставался в сознании, но не проявлял желания нападать или сопротивляться.

– Ладно, дружок. Попробуем снова.

Написала на стикере, наклеенном на колбу: “образец №7”.

Когда совершила задуманное, подхватила контейнер из под супа и все свои инструменты, заперла решетку. В подвальной лаборатории была еще одна комната, чистая, сверкающая белым пластиком под яркими точками освещения. Один из углов ее занимал операционный стол, другой – гинекологическое кресло.

Маша разделась, опустила кресло, так, чтобы было удобнее сесть. “Образец №7” загнала в особенный, непохожий на другие шприц.

– Ну, вперед.

Ставить опыты на себе было ужасно неудобно. Иногда она пользовалась ультразвуковым датчиком, иногда камерой в самом шприце, а чаще – тем и другим вместе.

Отбросила инструмент на металлический столик, тыльной стороной ладони вытерла испарину на лбу.

– Ф-фух! – шумно выдохнув, Маша сдернула перчатки. Услышала из-за двери недовольное ворчание. – Даже не знаю, друг Антоха, стоит ли продолжать, если снова ничего не выйдет. Хреновый из тебя производитель!

Ворчание стало громче, видимо, действие психотропной инъекции заканчивалось.

– Ладно, ладно – ты тут ни при чем. Не исключено, что совместимости вообще быть не может.

Она сползла с кресла, стала одеваться.

– Но надо же было убедиться. Хоть и с седьмого раза.

Все, что стоило зафиксировать после эксперимента, она записала в бумажный журнал. Сначала Маша пользовалась компьютером, но в мире догнивающей цивилизации электронные мозги вызывали у нее все меньше и меньше доверия. А бумажки хоть и кажутся хрупкими, но читать по ним можно без электричества и запчастей они не требуют. Данные же с флэш-диска поди наковыряй, если не останется ни одного рабочего компа.

Когда вернулась домой, на улице уже стемнело. Комната выстудилась, отец спал в том же кресле, у едва тлеющего очага. Маша выругалась одними губами, пошла в сарай – все равно придется тащить охапку дров, чтобы биогенератор оставался в тепле.

Раздула огонь, сложила вокруг него несколько лучин, чтобы пламя разыгралось, смогло взяться за поленья. Сама подсела ближе к дыму и приятному треску.

– Что… Кхм… Нового? Кхм-кхм…

Проснувшийся отец закашлялся и ей пришлось ждать, пока он справится с приступом.

– Четвертый спутник – все. “Нет сигнала”.

– Перезагружала?

Махнула рукой.

– Что я, девочка сопливая? Ты бы еще спросил – воткнула ли в розетку. Конечно перезагружала! Нету спутника, отлетался. Над нами осталось три. Сколько они еще будут работать? Год? Десять? Пятьдесят?

– Или завтра накроются.

– Спасибо, оптимист.

Ненадолго воцарилась тишина. Старик и девушка смотрели на огонь, наслаждались волнами тепла.

– Давай-ка я пива принесу. Зря что ли пшеницу с острова везли?

– Когда везли, я про хлеб думал.

– А я про пиво.

Она принесла большую бутыль, разлила янтарную жидкость в стеклянные, помутневшие от времени и царапин стаканы. Вместе с пивом подала отцу несколько листков синтетической бумаги.

– Вот, погляди. Последнее племя из Северодвинска ушло. Видишь точки? Групповая цель, спутник тепловизором вел. Снимки сделаны позавчера, вчера, и сегодня утром. Ушли с базы подводных лодок, у них там обиталище было.

– Куда?

Дочь посмотрела на отца. Молчанием хотела показать, что вопрос риторический.

– К ближайшей зоне мутации, куда же еще.

Он снова кашлянул, отпил из стакана.

– Пап, надо валить отсюда. Скоро на севере совсем людей не останется. Пока есть возможность – перехватить хоть кого-нибудь, создать свою группу… В Архангельске вот еще большое племя.

– Разве нам здесь плохо?

Маша не выдержала, со злостью поставила стакан на пол, расплескав почти половину.

– Ну да, конечно! То тебе надо на развалины Исакия…

– Это была прихоть.

– …то "не хочу уезжать от Шпицбергена".

– На острове морозильник с семенами и генетическим материалом.

– Но мне-то что делать, пап? Ты проживешь еще, дай бог, сколько? А потом? Что мне делать? С кем я останусь?

– Вот потом и уйдешь на юг.

– Бл… – она хотела швырнуть стакан о стену, но сдержалась. – Я хочу об этом сейчас думать, а не потом! Потом поздно будет! У всех станут черные рожи и большие клыки.

– Может, оно и к лучшему.

Маша смотрела на отца долго, с разочарованием и тихой яростью.

– Ясно… Ясно-понятно!

Одним глотком допила пиво.

– Знаешь, пап, когда мы ходили на нашем утлом баркасике к Шпицу, мы зациклились на продуктах и домашних животных. А надо было – надо! – думать о том, чтобы прихватить ящик человеческой спермы!

Она бросила в его сторону обиженное “я спать” и хлопнула дверью.

Поднялась в маленькую, совсем не прогретую каморку на втором этаже. Хотя помещение и считалось ее комнатой, Маша здесь почти не спала – они с отцом предпочитали ночевать в каминном зале. Но только не сегодня, не сейчас. Злость душила ее и – нет, она даже не думала расплакаться! Это не в ее характере. Маша злилась на пропасть между отцовским безразличием и ее стремлением жить. Она требовала от себя действий, а расслабленное созерцание конца света ее раздражало. И все же она не могла бросить отца. Плюнуть на все, сбежать. Он для нее – последний родной человек.

Маша подошла к маленькому, квадратному оконцу. Послушала завывание ветра. Внизу, у входной двери, раскачивался единственный светодиодный фонарь, почти не способный разогнать тьму. Можно было бы подключить и другие, но зачем? Пустая трата ресурсов.

Источник энергии – биогенератор – шевелился в огромном корыте, в чулане. Емкость притулилась к стене, кирпичная кладка которой согревалась камином. Копошащиеся одноклеточные казались зеленым пюре, разделенным на две секции, в каждой из которых скрывалось по дюжине высоковольтных кабелей.

Сто лет, двести – это пюре могло производить электричество дольше, чем ядерный реактор. Когда-то такие генераторы, аккуратно упакованные в полимеры, выпускались в промышленных масштабах. Сейчас Маша и ее отец довольствовались неказистым корытом – грубо и неэстетично, зато эффективно.

Она включила обогреватель. Легла в постель. Спать не хотелось: на улице темно не потому, что поздно, а потому, что солнце садилось в этих широтах все раньше и раньше. Скоро оно закатится за горизонт надолго, не выйдет до самой весны, каждое утро намекая о своем существовании лишь слабой зорькой вдали.

Маша думала про Антоху. “Что теперь с ним делать?” Она, конечно, дождется результата седьмой попытки. Пара недель и все будет ясно. Но сама понимала, что это тупиковый эксперимент. “Эволюции придется выбирать – мы или они. Чего-то среднего не получится”.

Достала пистолет, проверила магазин.

– Придется убирать друга Антоху.

Она усмехнулась. Сама больше полугода назад дала ему это имя, когда во время одной из вылазок выследила мутанта, отставшего от стаи. Привезла на пикапе, всадив по дороге с десяток инъекций. Написала на клетке “Антоний”, в честь любовника Клеопатры. Ну в самом деле – не Цезарем же, куда ему.

Снова спрятала пистолет, откинулась на подушку. Несмотря на холод снаружи и завывающий ветер комната быстро наполнялась теплом от обогревателя. И вместе с выпитым это расслабляло, тянуло, наконец, в сон.

– Еще две недели. А потом… Разберусь с животным, и… надо будет решать. Уговорить… Отца…

К назначенному сроку понесло снег. Маша даже думала достать лыжи, но хлопья, летящие сверху, были мокрыми и тут же таяли. Пошла к лаборатории в зимних ботинках. Суп в этот раз с собой не взяла, зато на бедре ее болталась кобура. Девушку одолевали противоречивые чувства.

– Да на кой он мне сдался?! Особенно теперь, – убеждала она саму себя. – Привыкла? Ну и дура, если привыкла. Антоха не человек и нужен был только для эксперимента. А эксперимент официально признан неудачным!

Не стесняясь поправила комбинезон в промежности, под которым скрывалась тряпица, заменяющая ей прокладку. Остановилась, тряхнула головой. Посмотрела наверх, открыв рот, стараясь поймать снежинки.

Пошла дальше, с каждым шагом нервничая все сильнее. По правде сказать, Маше приходилось убивать мутантов. Не то, чтобы часто, но пару раз, для самозащиты – было.

– Отвратительно. Терпеть ненавижу такие сомнения! Как будто я должна кому-то. Мол, приручила – ответственна! Да он бы на куски меня порвал, если его без дозы из клетки выпустить!

Она снова остановилась. Медленно повернулась, прислушиваясь к царящему вокруг бледному мороку, в котором ничего, кроме плеска волн и подвывания ветра, быть не должно. "Показалось!"

Уже поднимаясь на возвышенность, увенчанную сферической антенной, Маша достала оружие, сняла с предохранителя. Но, не дойдя до входа в лабораторию каких-нибудь десяти шагов, услышала со стороны моря отчетливое – “тук-тук-тук-тук-тук…” Сквозь падающий снег проступал темный силуэт корабля. Не слишком большого, но с двухэтажной палубой и рубкой.

– Вот зараза!

Маша сорвалась с места, побежала ближе к берегу, стараясь укрыться за развалинами портовых строений. Она прекрасно понимала, что людей, умеющих управляться со старыми кораблями, самолетами, машинами – да с чем угодно! – стоило опасаться больше, чем мутантов, чем дикарей, кидающих друг в друга заточенные палки. Знала это по себе, ведь разрядить магазин в незнакомого ей человека было даже проще, чем в безоружного Антоху. Почему нет, если он покажется опасным?

Корабль ткнулся носом в остатки каменного пирса, заглушил двигатель. Послышались голоса. Осторожно выглянув из укрытия, Маша увидела высаживающихся людей. “Мужики. Один, второй, третий…” Насчитала пятерых. Двое вооружены автоматами, у остальных оружия не видно, но это ничего не значит.

“Плохо дело. Когда залезут в лабораторию и компьютерную, а они туда залезут, догадаются, что здесь кто-то живет. Будут нас искать”. Она прислушивалась, стараясь разобрать чужие голоса.

– Се да рюнд…

– Это сателлит?

– Может, еще работает…

В разговор чужаков вклинился еще один звук – назойливое жужжание. Маша покрутила головой, пока не заметила крестообразное нечто, плывущее в воздухе на небольшой высоте. Она уже поняла, что это, старалась не шевелиться, но ее красный комбинезон вряд ли ускользнет от взгляда человека. Если только дрон не автономный.

– Опа, яй фант нуэн!

Нет, не автономный.

– Там, за развалинами!

– Обходите, расскере! А то убежит, – раздался смех.

Через минуту девушка оказалась в окружении незнакомых мужчин. Она еще целилась в них из пистолета – то в одного, то в другого – но понимала, что против пятерых, да еще с автоматами, не совладать.

– Брось пистолет, дура.

Слова у незнакомца выходили чуть коряво, неестественно. Видно, машин язык ему не родной, хоть и знает он его хорошо.

– Нам с тобой играть не интересно. Если на счет три не бросишь, ла осс дреп тебя и все дела. Раз… Два…

Она швырнула оружие им под ноги. “Ну вот, Машка! Ты же сама этого хотела? И ящик со Шпицбергена не нужен”. Но было в этой ситуации что-то настолько для нее отвратительное, что она бы не огорчилась, если бы чужаки забрались обратно на борт корабля и убрались туда, откуда приплыли! И пусть ей с отцом снова грозит одиночество, пусть не будет шансов на продолжение рода, зато… Не так. Не с этими.

– Одна тут?

К ней подошел бородатый – кажется, главный в группе. Разглядывая, бесцеремонно схватил ее за щеки.

– Одна, – выдавила из себя Маша.

– Ва е де? Там что?

– Компьютерная.

– А связь?

– Три спутника рабочих. Только над этой зоной. С остальными связи нет.

Он подтолкнул ее, направляя к двери.

– Иди вперед. Посмотрим.

Маша открыла дверь, вошла внутрь. Двое мужчин остались снаружи, трое последовали за ней. Бородатый с любопытством наклонился сначала к одному компьютеру, потом к другому.

– Неплохо устроилась.

– Олав, давай ее аккюрат хаер но.

– Успеется, Снор.

Снизу, из подвального помещения, раздался рык. Чужаки тотчас вскинули оружие, направляя стволы на лестницу.

– Там мутант. Он заперт, – попыталась объяснить Маша.

– А говоришь одна… Спускайся! Живо!

Девушка, проклиная все на свете, стала спускаться в лабораторию. Внизу тот, которого звали Снор, присвистнул.

– Смотри-ка, саннхетн эр эн мютант! Зачем он тебе? Скрасить женское одиночество? – мужчина гадко улыбнулся, подмигнул ей. – И что, нравится?

Маша сжала зубы, стиснула кулаки. Она мельком посмотрела на Антоху и тот, будто понимая что-то, ответил ей молчаливым взором.

Бородатый пнул решетку. То ли проверяя ее на прочность, то ли для того, чтобы позлить запертое существо. Потом схватил девушку за волосы, подтащил к железным прутьям, поставив к себе спиной.

– Как думаешь, понравится ему смотреть?

Стал стягивать с нее комбинезон. Маша видела, что дактилоскопический замок, разблокирующий решетку, находится прямо перед ней. Нужно лишь протянуть руку…

– Что ж на тебе столько шмоток-то, а?

Она еще раз поглядела на Антоху, которого шла убивать. Есть ли в его страшной башке хоть какие-то мысли?

Опустила ладонь, прижимая к датчику замка, прошептала:

– Давай, друг Антоний.

Раздался щелчок, металлические прутья отскочили от бетонной стены на пару сантиметров. Пришлые замерли.

– У-а-а-а!

Взревев, Антоха кинулся на решетку, толкнул ее с такой силой, что она снесла бородатого, Машу и зацепила Снора. Третий успел выстрелить из автомата, но не попал – мутант уже добрался до него, подмял, стал рвать зубами.

Маша, не обращая внимания на боль в руке, по которой пришелся удар железных прутьев, вцепилась в оружие Олава, стараясь перетянуть его на себя. Тот надавил на спусковой крючок, несколько пуль ударились в потолок, отрикошетили, но никого не задели. Антоха тем временем взялся за Снора: лаборатория наполнилась визгом – матерый мужик верещал, как ребенок.

Те двое, что оставались наверху, так и не решились спуститься. Маша еще тянула автомат на себя, когда мутант подскочил к ней и бородатому, выдернул из их рук оружие, с силой швырнув о стену. Олав попятился назад, глаза его были широко раскрыты. Антоха схватил чужака за горло, поднял в воздух и со всей дури приложил к решетке. Снова, и снова… Маше казалось, что она слышит хруст – девушка сжалась в комок, закрыла глаза.

Через мгновение все стихло. Лишь глухое, злобное рычание где-то рядом. Она заставила себя поднять веки. Мутант был на лестнице, смотрел на нее. Но не стал возвращаться, прыжком преодолел несколько ступенек, с грохотом стал ломиться через компьютерную.

Дрожащей рукой девушка вытащила из-за пояса Олава свой пистолет, спустила предохранитель. Мужчина еще был жив и пытался что-то сказать, но в горле у него булькало, просачивалось изо рта красной струйкой. Она навела оружие.

Бах, бах, бах!..

Стреляла, пока не решила – хватит. “Кажется, все”. Направилась к лестнице, на ходу передергивая затвор. “Нет, еще один патрон”. Вернулась и со злостью всадила его в человека, который несколько минут назад стаскивал с нее одежду.

– Теперь все.

Достала из потайного кармана запасной магазин, перезарядила. Поднявшись по лестнице, осторожно прошла через компьютерную, на ходу застегивая и поправляя одежду.

На улице по-прежнему валил снег и он даже перестал таять, оставаясь на земле холодным белым ковром. Прямо у входа “ковер” был испачкан кровью, следы тянулись к берегу. Маша разглядела две фигурки – одна поддерживала другую – они шли к кораблю. Повернулась в противоположную сторону и успела увидеть, как в снегопаде скрывается что-то темное, убегающее на всех четырех.

Скоро со стороны моря раздалось знакомое “тук-тук-тук-тук-тук” – корабль завел двигатель и медленно разворачивался, отходя от берега кормой вперед.

– Вернутся, ублюдки.

Она зашла в компьютерную. На одном из спутников еще работало облачное хранилище и Маша выгрузила на него всю информацию, которую собрала за последние годы – результаты экспериментов, личные записи, видео, фотографии… С собой на смартфоне взяла только библиотеку.

Из сверкающей белым пластиком комнаты Маша вынесла целый мешок лекарств. Какие-то давно просрочены, но сейчас нет времени разбираться. Бывает такое, что и просроченным рад.

Нашла в кладовке канистру с мутной жидкостью – что-то смазочное, для пикапа было припасено. Еще в прошлом году старая машина растеряла на колдобинах всю подвеску и теперь ее вряд ли можно починить. В общем, не пригодится. Маша расплескала жидкость в компьютерной, на подвал уже не хватило. Да и черт с ним! Главное связь со спутниками уничтожить. Не хватало только, чтобы эти подонки получили доступ к камерам и тепловизорам, смогли бы отслеживать передвижение других людей.

От зажигалки занялось, но без охоты, неторопливо. Тут бы не смазку, а бензин, да где ж его возьмешь? Даже в последние годы перед Инфекцией все ездили на электрокарах. А это было задолго до ее рождения.

Но разгорелось. Побитая, испачканная Маша стояла и смотрела, как до боли знакомое строение охватывает огонь. Вот и сферический колпак антенны, сделанный из какого-то пластика, полыхнул, обнажая стальной остов.

“Надо идти домой. Не на что тут смотреть!”

Она развернулась, побрела известной дорогой, перекинув мешок через плечо.

Хлопья уже не сыпались с неба, но оно оставалось серым, в любую минуту готовое разродиться снежным зарядом или дождем. Как было бы хорошо развалиться сейчас у камина, выпить, согреться! Будет ли у них в другом месте домашний очаг? Будет ли вообще другое место?

– Пап.

– М?

– Собирайся. Мы уходим.

Он поднялся, подошел ближе. И, хотя понимал, что она имеет в виду, переспросил:

– Уходим? Куда?

– Мы уходим из этого места. Садимся на баркас и плывем на юг. Здесь теперь небезопасно.

Отец, уставший обсуждать с ней одно и то же в течение многих месяцев, вздохнул. Понимал, что за ней правда, что нет больше аргументов за сохранение прежней жизни, и все-таки сделал последнюю попытку.

– Здесь не так плохо, Машенька. Мало ли, что заполярье. Мы обустроились, у нас есть биогенератор. Корова еще, поросенок. Ближе к зиме заколем, сделаем запасы тушенки.

– Зима уже началась, на улице снег.

– Зима начинается первого декабря.

– Первого декабря здесь будет чертов мороз и гребаная полярная ночь!

Она сделала над собой усилие, чтобы говорить спокойно, без крика.

– В поселке сегодня высадились чужие. Видимо, пришли из-за фьордов, с той стороны, где граница покрытия западного спутника ближе всего к нашему дому. Иначе бы я еще вчера заметила их приближение.

– Тебя видели? Ты смогла спрятаться?

– Нет, не получилось. У них был дрон.

– О господи… – он снова сел в кресло, обхватил лицо старческими, морщинистыми руками.

– Они бы меня изнасиловали, а потом забрали с собой. Или просто убили. И тебя бы убили, когда нашли.

– Но… ты ведь в порядке? Да?

– Мне удалось застрелить троих. Двое ушли.

Маша заметила засохшие брызги крови на ладони, брезгливо попыталась оттереть.

– Но они вернутся, ты же понимаешь. Поэтому нам надо собираться и отчаливать. Лекарства я забрала, станцию связи сожгла. Так что все… Теперь здесь не будет нормальной жизни.

Развернулась, вышла из дома. Надо заглянуть в хлев, проявить милосердие к домашним животным – все равно им не жить без людей. А мясо в дороге пригодится.

Они перенесли в баркас все, что смогли. Отдельное место в маленьком трюме было отдано корыту с зеленым пюре. Не такому большому, как то, что стояло в чулане их дома, но для электрического движка – в самый раз, да и на новом месте лишним не будет. Маше хотелось верить, что среди южных земель можно найти гораздо больше осколков цивилизации и если даже биогенератор протухнет или замерзнет, они разыщут другой.

Она развязала швартовочный канат, последний раз взглянула на берег, который был ей домом с самого рождения. Подумала почему-то про Антоху, который скрылся в снегопаде. Вряд ли у мутанта больше шансов, чем у коровы или поросенка. Чтобы найти еду, ему придется пройти много километров. И разве знает он, куда идти?

Махнула отцу рукой, вода позади баркаса вспенилась. Медленно, со скрипом по дну, корабль отошел от прибрежных камней.

– К Архангельску?

– К Архангельску.

Они знали, что далеко на их суденышке лучше не заходить, поэтому держались берега, не выпускали из виду полоску землю. Впереди почти тысяча километров через воды неприветливого, непредсказуемого моря. Без нормальной навигации, ориентируясь лишь на распечатанные спутниковые снимки.

Отец часто кашлял и Маша заставила его укрыться в трюме, осталась с морем один на один. Небо уже очистилось от туч, стало высоким. Ей казалось, что она привыкла видеть необъятные пространства, но этот подвижный, сырой мир давил на нее. Здесь, среди волн, он воспринимался иначе, нежели с суши. Она бросила руль, перегнулась через борт, исторгнув содержимое желудка. Отдышавшись, зачерпнула холодной воды, плеснула в лицо.

Пока было видно хоть что-то, Маша не отключала двигатель. Но вот совсем стемнело, остались лишь звезды на небе. Она нажала кнопку, восстанавливая тишину над волнами, сбросила якорь. Убедилась, что он дотянулся до дна. И тогда сама забралась в трюм, прижалась к отцу.

Каждый час таймер запускал вентилятор с нитью накаливания, не давая замерзнуть людям и биогенератору. К утру в трюме стало душно. Маша выползла из теплой кабинки, оставив люк открытым. Огляделась. Рваные куски тумана не позволяли увидеть берег, но она знала, что он где-то там, с левого борта, потому что заякоренный баркас развернуло против течения.

Отец снова закашлялся.

– Маш… Машенька!

Она заглянула в трюм.

– Сейчас я сделаю чай, пап. Все равно надо ждать, пока туман рассеется.

Чай, конечно, был ненастоящий. Они даже не пытались вырастить его на крайнем севере, хоть и привезли со Шпица немного семян. То, что дымилось в кружках, было настойкой из гриба, паразитирующего на деревьях.

– Жаль, что все данные… Кхм… Потеряны.

– Никто и не говорил, что они потеряны, – Маша выплеснула за борт остатки напитка. – Компьютеры я сожгла, это правда. Но всю информацию с накопителей загрузила в облако.

Отец странно поглядел на нее, тут же снова закашлялся, на этот раз особенно долго, мучительно, расплескивая “чай”. Еще не отдышавшись стал показывать ей что-то.

– Я не понимаю. Чего ты хочешь?

– Бумагу! Кхм-кхм… Дай… Бумагу. И ручку.

Она покачала головой, достала стилус, который пережил разрушение цивилизации, но все еще исправно оставлял следы на синтетической бумаге. Отец написал одну цифру, потом еще одну. Целую череду цифр, пока не закрыл глаза, словно пытаясь что-то вспомнить. Последние две зачеркнул, написал другие и к ним добавил еще несколько.

– Что это, пап?

– Если… Кхм… Если не найдешь исправный комп и связь, если не сможешь скачать из облака данные – эти цифры ничего… кхм-кхм… не значат.

– А если смогу?

– Тогда это… кхм… пароль. На архив, спрятанный в фотобанке. Он там один.

– Что в архиве?

Отец не отвечал. То ли ему было сложно говорить, то ли он не хотел. Отдал Маше стилус, на который смотрел с грустью, почти с любовью.

– Последние устройства, – проговорил наконец едва слышно, – были самые надежные.

Он откинулся на мешок с одеждой. Было видно, что дышать ему тяжело.

Маша не стала давить – пусть отдохнет. Потом расскажет. Да и что там рассказывать, про этот архив? Ерунда какая-нибудь.

Туман почти рассеялся, слева проступила береговая полоса. Пора двигаться дальше. Не без труда вытащив якорь, девушка запустила мотор. Развернула баркас по течению, прибавила обороты: было бы здорово за короткий световой день преодолеть как можно большее расстояние. Тем более, что погода здесь переменчива. Лучше добраться до цели прежде, чем волны начнут перекатываться через борт.

Иногда она оборачивалась, рассматривая горизонт позади корабля. Никто их не преследовал. Это успокаивало и Маша снова погружалась в раздумья. “Что нам теперь делать? Там, на новом месте? Придется ли привыкать к другой жизни, той, которую ведут дикари? А может, они не такие уж и дикие?”

Она прищурилась, глядя вперед. Как бы там ни было, Маша точно знала, что у нее будет своя, особенная цель. И пусть эта цель еще не оформилась, не сложилась в голове из пестрой мозаики – неважно! Она найдет себе нужное применение. Не остановят ни мутанты, ни дикари, ни сам чертов изменившийся мир.

– Пап, ты как?

Отец не отвечал. Она посмотрела на него и почувствовала, что сердце пропустило удар. Выключила мотор, опустилась на колени, осторожно взяв в руку холодную ладонь самого близкого ей человека. Единственного человека на многие километры вокруг.

Пульс не прощупывался. Попробовала на шее – ничего. Склонилась к самому лицу и не ощутила дыхания.

– Ох, папа…

Она вцепилась в штурвал, сжала его до белизны на костяшках пальцев. “Я остановилась. Надо бросить якорь, а то… Боже, какой якорь, о чем я думаю… Просто… Просто я осталась одна”.

Маша не плакала, не кричала безразличным волнам о своем горе. Она даже не была уверена, что в ее душе есть это самое горе. Кажется, там не было ничего. Пустота. Одиночество. Она приподняла бездыханное тело, крепко прижала к себе. Поцеловала в висок и, стараясь не накренить баркас, перевалила его за борт.

Снова зашумел двигатель. Корабль выправил курс, набрал скорость и двинулся на юг. Через трое суток, с двумя ночевками в открытом море и одной на пустынном берегу, пройдя сквозь шторм, Мария привела его, наконец, к устью большой реки. Среди потрескавшихся бетонных глыб и проржавевших, наполовину затонувших кораблей, она увидела скромную надпись – “Порт Экономия”.

 
Коллаж автора

Глава 3

Он щурился, глядя на солнце сквозь квадратные отверстия между прутьями клетки. Хотелось пить, размять затекшие руки и ноги. Однако маленькая тюрьма не позволяла выпрямиться.

Мимо, как ни в чем ни бывало, ходили люди. Мужчины, женщины, дети. Иной останавливался, чтобы плюнуть в его сторону или просто одарить пленника отборным ругательством. Но никто не говорил – почему именно его подозревают в убийстве Белого? Неужели только из-за ножа? Да ведь и камень можно заточить! Дали бы поговорить с человеком, который должен его судить, позволили объясниться. Сказали, в конце концов, что собираются с ним сделать!

– Эй! Кто у вас теперь руководчик? Позовите, я хочу ему все рассказать!

Стоявший рядом охотник отошел подальше, словно и не к нему обращался пленник, запертый в клетке.

– Я тебе говорю! Слышишь? Эй, с синей задницей!

Охотник быстро вернулся, стал со злобным шипением пихать свою пику в клетку – хорошо еще, что тупым концом.

– Меня зовут Нырок, я лучший пловец гнезда! Поэтому мои ноги цвета воды! Понял ты, пришлый? Понял? Понял?! – он продолжал бить Крила и пару раз чуть не угодил тому в лицо.

– Ладно, ладно! Хватит! Все ясно. Я не хотел тебя обидеть, Нырок. Извини.

Охотник злобно фыркнул, еще раз ударил пикой по деревянной тюрьме и опять отошел на почтительное расстояние. Видимо, охранять “убийцу” ему было противно, он считал это ниже своего достоинства. И на воду, а тем более душевную беседу, Крилу рассчитывать не стоило.

Клетка стояла посреди поляны, расчищенной от деревьев. Специально, надо полагать. И чтоб на виду, и чтобы палящие лучи издевательски медленно ползущего по небосклону светила жарили “преступника”, подвергая его дополнительным страданиям.

– Скоты…

Крил попытался сглотнуть, но не получилось, во рту совсем пересохло. Он забился в дальний от солнца угол, надеясь, что перекладины хоть немного скроют его. Напрасно. Закрыл голову руками и лежал так, скрючившись, пока, наконец, вечерний ветерок не возвестил о скором закате.

– Неужели, – прошамкал он языком, с трудом ворочающимся во рту.

Попытался вытянуть ноги и спину, насколько это было возможно. В суставах что-то хрустнуло, Крил застонал с облегчением. “Эдак я долго не протяну. Если и завтра будет жарко – сдохну к радости всех злых духов!”

Солнце зашло. На другой стороне поляны развели костер, вокруг него уже собирались люди. Они весело разговаривали и собирались ужинать добытым на охоте мясом. Крил старался не принюхиваться к запахам, тем более, что пить ему хотелось гораздо сильнее, чем есть, но проклятый дым с ароматами зарумянившейся корочки и свежесваренного бульона проникал в его ноздри, щекотал, забирался внутрь живота и уже там медленно закручивал кишки в узел.

Что-то булькнуло рядом с ним. Крил улыбнулся. “Вот и видения пришли. Что ж, с ними, пожалуй, будет легче. Лучше забыться, уйти от реальности”. Булькнуло еще раз.

– Ты чо, помер?

Он открыл глаза, всмотрелся в сумрак, в отсветы костра на чьем-то лице.

– Конопатая? Здравствуй, дорогая. Прости, мужем я тебе не буду.

Она криво ухмыльнулась.

– А этот… – Крил огляделся. – С синей… Как его? Шнурок. Куда делся?

– Нырок. Я ему сказала, чтобы шел поесть. Все равно тебе деваться некуда. Но он скоро вернется или вместо него кого-нибудь пришлют. Так что… – она стала просовывать ручонку между прутьев. – На вот, открывай рот!

В руке было зажато горлышко кожаного мешка. Крил прильнул к нему губами, девчонка стала медленно наклонять мягкую бутыль. В рот полилась живительная влага. Парень жадно заглатывал воду, стараясь не потерять ни капли, но та все равно сочилась прохладной свежестью по его бороде, стекала на шею. Он остановился, чтобы перевести дыхание и тут же снова присосался к мешку, пока не осушил его полностью.

– Возьми еще это, – сунула ему в ладонь два плоских, изрядно подрумянившихся куска мяса. – Только обрези ухватила, но тебе и это сойдет.

Сжевал подарок не задумываясь, откинулся в блаженстве на прутья.

– Спасибо.

Она не ответила.

– Меня будут судить? Когда? Завтра?

– Чего делать? – нахмурилась, но тут же и сама догадалась, что он имеет в виду. – Не-е, у нас так не принято! Говорящий решает. А он сказал, что ты виноват. Значит виноват. Спор только – каким способом тебя…

Крил подвинулся к ней ближе, опасливо поглядывая в сторону костра.

– Я не убивал Белого. Ты хоть мне веришь?

Она смотрела ему в глаза несколько долгих мгновений.

– Знаю, что не ты. Хотя в гнезде таких ножей делать не умеют. А разрез на горле очень тонкий, ровный. Сама видела.

Парень в отчаянии сплюнул.

– На реке я был, у моста! За вожаком нелюдей погнался. Не мог я Белого убить, не мог!

– Тише, дурак.

Она тоже оглянулась на костер. Потом снова повернулась к пленнику, сама подвинулась, едва не касаясь его носа своим.

– Ближе к утру, за три четверти ночи, я приду. Жди.

– Придешь? И… И что? Зачем?

– Освобожу тебя, вместе уйдем из гнезда. Сейчас-то никак.

Она выпрямилась, собираясь исчезнуть.

– А охотник? Хорек этот или кто другой?

– Мои проблемы.

– Постой! – он успел схватить ее за руку. – Тебе-то это зачем?

– Не сейчас. Будет еще время. Наверное.

Но Крил не отпускал и она недовольно сморщила нос.

– Говорящий убил Белого. И я с ним в одном гнезде жить не стану. Все, пусти!

Вывернулась, шаркнула ножкой, закидывая песком и пылью влажные следы на земле. Их бы и так никто не заметил, но девчонка рисковать не хотела.

Скоро вернулся охотник с ногами, обмазанными синим. С ним был другой, они кого-то обсуждали – кажется, женщину или девушку, приглянувшуюся одному из них. Потом Нырок вспомнил о пленнике, пнул деревянные прутья.

– В муравейник тебя решили поставить. Слышь, пришлый?

Охотники громко рассмеялись. Постучали для острастки пиками по клетке.

– Ладно, пойду я, – сказал синеногий. – Смотри не пореши его раньше муравьев, а то уж больно он злой на язык. Любого выведет.

Как часто бывает осенью, после жаркого дня лес окутало стужей. Сытому ничего – пережить можно, а Крилу на двух мясных обрезках пришлось туго. Медленно пробирающийся под одежду холод заставлял его трястись мелкой дрожью. Был бы на воле, можно приседать, прыгать, а в клетке – хоть вой!

Охотнику тому хорошо, он иногда отлучался к костру, хоть и поглядывал оттуда на маленькую тюрьму, не оставляя ее без присмотра. “И как Конопатая собирается от него избавиться? Больно уж обязательный, гад”.

Крил снова свернулся клубком, только на этот раз не от жары, а от холода. Когда дело пошло за полночь, задремал. Тревожным сном, который отдыха не дает, а бдительность нарушает. Вот и застала его девчонка врасплох, когда острым кулачком в скулу пихнула.

– А?!

– Ш-ш-ш… Все гнездо разбудишь. Держи! – протянула кухонный камень, каким мясо разделывают. – Другого нет. Тем более такого, каким ты… С которым к нам от Больших лодок пришел.

– Хочешь, чтобы я этим липкие листья перепилил?

Клетка закрывалась просто: одна ее стенка приматывалась к другим тонкими листьями. Особая это зелень, растет на окраинах болот. Листья дают сок и склеиваются со всем, к чему прикасаются, чтобы потом моментально засохнуть. Если намотать побольше, то иной раз и топором не разрубишь. Один только верный способ – обжечь огнем, тогда листья расслаиваются. Но сейчас ползать с факелом около клетки не с руки.

– Мне тут и со своим-то ножом, – Крил старательно перепиливал листья изнутри, пока Конопатая занималась тем же снаружи, – времени надо как на подъем и спуск по секвохе. А с твоим камешком…

– Сказала же – нет ничего другого. Режь и не болтай. А то Нудила скоро хозяйство свое отогреет и вернется.

– Слушай, Нудила твой и так вернется, всех поднимет. Не успеем мы далеко убежать. Надо его оприходовать.

Она замерла, повернула голову к костру.

– Он уже идет! Злые ветры! Вот сейчас и попробуешь, великий оприходовальщик… Пили быстрее!

И сама с утроенной энергией взялась перетирать камнем листья.

– Эй, кто там? Ты чего делаешь? А ну отойди от клетки!

Тот, которого девчонка назвала Нудилой, поднял было клинок, но, увидев знакомое лицо, опустил.

– Конопатая! Нечего здесь ошиваться. Вот расскажу завтра кому…

Она приблизилась к нему вплотную и вдруг выкинула вперед тонкую руку, сжимающую кухонный камень. Метила лезвием по горлу, но опытный охотник успел отпрянуть.

Крил понял, что он должен выбраться немедленно, помочь ей, иначе всему делу конец. Пожалуй, за это еще и передумают, не отдадут на сжирание муравьям, а чего похуже нафантазируют. Выругавшись, он два раза пнул стенку из прутьев, но она не поддавалась, лишь отходила на два кулака. С остервенением стал бить по засохшим, одеревеневшим листьям болотной травы.

Отступая, Нудила едва смог удержаться на ногах. Конопатая пнула охотника в грудь и он все-таки свалился спиной на землю.

– Тоже в муравейник захотела, тварь? – процедил со злостью.

Камень воткнулся в землю – там, где мгновение назад была его голова. Но охотник уже стоял на ногах, готовый ударить хрупкую противницу клинком. Что-то его останавливало, какие-то последние, ничтожные капли сомнений.

Преступные замыслы Конопатой очевидны, вина ее не требует доказательств. Но убить? Жалкую недоросль, которую и мужику еще отдавать нельзя? К тому же не чужую, из своего гнезда. А потом скажут “не сумел справиться, скрутить девку”. Он в гневе сжал зубы.

Сделал ложный выпад, обманул, выбил из руки Конопатой ее убогое оружие. Подальше отбросил и свой клинок – чтобы не мешал. Девчонку схватил за шею, повалил.

– Дальше что, бесовка? – пальцы его давили, не позволяя ей дышать.

Но и она не сдавалась: протянула руку, впилась ему в глаз.

– А-а-а!!!

Охотник отпустил Конопатую, закрыл лицо ладонями, перекатываясь по земле. Девушка встала, быстро нашла его оружие. И крик боли почти сразу прервался, стал хрипом, после которого – тишина.

Не стоило рассчитывать, что Нудилу никто не слышал. Да, хижины стоят в стороне, но больно уж громко он орал. Да ведь есть и другие, кто не спит, стоит в карауле на подступах к гнезду. Сейчас они будут здесь!

Конопатая подошла к клетке, в которой до сих пор отчаянно боролся с болотными листьями Крил.

– Убери руки.

Он бросил камень, отполз. Девчонка замахнулась и что было сил ударила по связанным прутьям. Хватило пяти или шести ударов клинка, чтобы тюрьма выпустила пленника наружу.

– Бежим!

Они рванули к деревьям. Конопатая знала, как обойти посты, легко неслась чуть впереди Крила. Надо было прожить здесь не один год, чтобы так же, как она, находить дорогу во тьме – не по приметам, которых не видно, не по запахам, недоступным человеческому носу, а одним лишь внутренним чутьем.

Скоро они выскочили на заросли секвох. Крил думал, что пойдут по ним к реке или к вокзалу. Но девчонка вдруг перешла на шаг, потянула его за руку.

– Сюда.

Ему показалось, что они провалились в какую-то яму. Конопатая прикрыла вход в нее свежесломанными ветками, молча увлекла парня еще дальше, вглубь таинственной норы. Когда остановились, сумели отдышаться, он сказал с сомнением:

– Надо было дальше бежать.

– Шепотом говори.

Крил покорно перешел на шепот.

– Искать же будут.

Она не отвечала, тогда он продолжил:

– И найдут. Если сидеть на одном месте.

Заметил в темноте, что она повернулась к нему.

– Никуда бы мы не убежали. Нас двое, а их много. И есть очень быстрые. Все знают округу не хуже меня, а то и получше. Поэтому правильно будет затаиться и переждать.

– Теперь конечно. Вылезать глупо.

Снаружи раздался приближающийся шум. Конопатая схватила парня за руку, они замолчали.

Охотники бежали гораздо тише стаи нелюдей, но их все равно было слышно. Вот один, второй… Сразу несколько, очень близко! Может, трое, или пятеро. Звуки погони не стихали. Кто-то пробегал мимо, кто-то возвращался, прочесывая лес. Крилу казалось, что он видит оранжевые блики от факелов.

– Ты еще можешь вернуться. Никто же не видел, как ты его… – стал он шептать Конопатой на ухо, но она сердито отпихнула его и снова прислушалась к звукам, идущим снаружи.

Скоро стало светать. Утро не торопилось проникать в подземелье, однако они уже видели друг друга, различали окружающие их земляные стены, в которых переплетались толстые корни.

Порой казалось, что поиски прекращены, но каждый раз охотники возвращались, слышны были их голоса, шаги.

– У меня кое-что припасено, – прошептала Конопатая, теперь уже сама почти касаясь губами мочки его уха.

Отползла чуть дальше, раскидывая подземную поросль, притащила мешок с завязками, в котором обнаружились запасы нехитрой снеди и еще один сосуд, такой же, как тот, из которого она поила его в клетке.

Они поели, запили водой.

– Дождемся ночи и будем уходить.

– Куда?

– А ты сам куда собирался? Я к тому, что, может, у тебя свои планы?

Он покачал головой.

– Только до вашего гнезда были мои планы. Хотел добраться и надеялся, что примите. Дальше этого не загадывал.

– Считай, что не приняли. Самое время загадывать дальше.

Но Крил отмалчивался: у него и правда не было толковых идей, кроме как идти, куда глаза глядят и верить в лучшее.

Конопатая почесала нос.

– На Южный базар пойдем. Слыхал о таком?

Парень утвердительно кивнул.

– Что-то слышал. Ходили наши туда раз или два в год, возили кой-чего на обмен.

– У меня там дядька живет. Если не помер, конечно.

– А ты и дорогу знаешь?

– Город, который в прежние времена на месте базара был, на большой дороге построили. Она отсюда, с берега моря, уходила, многие города соединяла. Сейчас, понятное дело, секвохой заросла. Можно вдоль нее и идти. Или другой вариант – вдоль…

Конопатая замолчала, прислушиваясь, снова наморщив нос. Но нет, снаружи не доносилось ни звука.

– Другой вариант – вдоль реки. Это будто бы и лучше, потому как подальше от секвох и меньше шансов на нелюдей напороться. Но с другой стороны, надо знать, где с широкого русла свернуть на узкое. А мне такое неизвестно.

– Значит, через лес?

– Через лес, – согласилась девчонка.

Они терпеливо ждали ночи и лишь раз до заката услышали чьи-то шаги. Конопатая даже успела вздремнуть, она советовала сделать то же самое и Крилу. Но он не мог сомкнуть глаз. Слишком въедливый червячок страха истязал его душу, заставляя думать, что убежище в любой момент может быть раскрыто.

Крил ощупывал неровные стены вокруг себя, стараясь понять природу этого места. Выкопано человеческими руками? Может быть, может быть… Он проследил за толстыми корнями, которые то исчезали в земле, то снова появлялись. Все они тянулись вверх, будто смыкаясь в невидимом “потолке” у них над головами.

– Постой-ка… Это что – секвоха? Мы под ней сидим?

Конопатая протерла заспанные глаза.

– Конечно. Старое дерево, почти пустое внутри. Скоро упадет, я думаю.

Крил все еще сидел, задрав голову, приоткрыв рот.

– Не увидишь ничего. Оно не до макушки пустое, но на два десятка человек в высоту – наверняка. И кто там, наверху, живет? Один лес знает.

Парень сглотнул, а Конопатая улыбнулась.

– Да нет там никого, не бойся. Жуки да пауки, но не те, которых нужно опасаться.

Крилу не нравилось, что девчонка, хоть она и спасла его шкуру, ведет себя как заводила. Однако наводить порядки в их маленькой команде не хотел. Не сейчас. “Пускай резвится – возраст такой. Потом все само собой встанет на места. А жуков я тебе покажу…”

Когда они решились покинуть тайный приют, лес встретил их полной луной. И если бы не высокие кроны деревьев, защищающих ночь на земле от бледно-молочного света, он выдал бы их с головой.

Шли знакомой уже Крилу дорогой – через малый лес, кратчайшим путем до упавшего моста. К рассвету надо перебраться на другой берег реки и уйти как можно дальше, желательно вообще за пределы древнего города.

Большелодочник помнил про ловушку, построенную жуками, но не стал предупреждать о ней Конопатую. Может, она и сама знает? Шел рядом, готовый в любую секунду схватить ее за руку, не дать сделать лишний шаг. Не то, чтобы проучить хотелось, а все-таки пусть знает, что и он ее от чего-то спас.

– Оп!

– Что? – посмотрела на него с явным неудовольствием, попыталась высвободить руку.

– Пустырь обойдем, жучья яма там. Видишь? Закрыта твердым мхом.

– Да брось! Я по нему ходила и ни разу не провалилась.

Она уже занесла ногу, чтобы сделать шаг, но Крил раздраженно дернул ее за шиворот.

– Ты глупая?! Там дыра была, я сам видел. Кто-то уже провалился.

Заставил Конопатую обойти опасное место. Девчонка хоть и насупилась, затаила на него обиду, но Крил видел, что она оглядывается украдкой – выискивает проплешину, не до конца заштопанную жуками. “Вот и думай теперь, сколько раз ты могла бы еще здесь пройти, прежде чем твое девичье естество налилось должным весом и проломило скорлупу ловушки”.

Долгое время они молчали. Даже когда перебирались через реку, когда шли по заросшим чуждыми секвохами остаткам большой дороги на окраинах города.

– Солнце встает, – нарушил тишину Крил. – Как думаешь, мы уже вышли?

Конопатая посмотрела на небо – оно и правда светлело.

– Белый когда-то говорил, что дерево знак покажет, когда из города выйдешь.

В нужный момент она вытянула руку, указывая вперед и вверх.

– Смотри, вон там!

Старая секвоха когда-то начала свой рост рядом с отметиной канувшего в небытие мира – настоящий дорожный знак врос в ствол и поднялся с ним на три человеческих роста. Крил бормотал, читая символы, а Конопатая смотрела на него с удивлением. Сама она читать не умела, думала, что это слишком сложное и древнее знание.

“М-8. Москва 1200”.

Вслух пересказывать прочитанное Крил не стал. Ни он, ни его спутница не смогли бы понять – что за цифры, что за слово? Слово, которое ничего не значит.

Им нужно было отдохнуть, чтобы дотянуть до темноты без сна. Все-таки идти во тьме через лес – плохая идея. Надо было вернуться к привычному порядку – ночью сон, днем движение к цели.

Они отошли подальше от "дороги", чтобы в лощине разжечь маленький костерок.

– Сколько идти до базара?

– Дней восемь. Может, десять. Как получится.

Лес, в котором не осталось следов цивилизации, был удивительно спокойным. На месте прежних городов Крил никогда не чувствовал такого умиротворения. Может оттого, что ему удалось избежать мучительной смерти и теперь все вокруг виделось таким замечательным. Или оттого, что людей на свете слишком мало и вдалеке от гнезд их не стоило опасаться, а чтобы не столкнуться с нелюдями надо было лишь отойти от зарослей секвохи. Кого еще бояться? Животных крупнее мыши или воробья после заразы не осталось. Даже колонии насекомых-убийц, вроде тех жуков, селились поближе к людям и дорогам, заросшим секвохами, иначе жрать им будет нечего.

– Знаешь, в лесу хорошо.

Конопатая посмотрела на него, дожевывая кусок вяленого мяса, потом огляделась, оценивая, насколько “в лесу хорошо”.

– Зимой будет не так. Если ты, конечно, намекаешь на то, чтобы остаться здесь жить.

Он грустно кивнул. Помог девчонке собрать остатки еды и они двинулись дальше.

– Да, зимой не прожить. Только в гнезде. Жаль, что не получилось. Теперь вот бежать куда-то, а могли бы семьей стать в сытом месте.

– Я тебе детей рожать не собиралась.

– Почему это? За что такая немилость? Построил бы в гнезде дом, делом доказал, что я полезный человек. И выдали бы Конопатую за меня – зарожала бы как милень…

Она влепила ему звонкую пощечину. Спокойно, как ни в чём не бывало, пошла дальше. Крил потер покрасневшее от удара место.

– Хорошо хоть глаз не выдавила! – бросил он ей вслед.

Когда догнал, она протянула ему бесформенную связку из грубой ткани, которую все это время тащила за спиной вместе с остальными вещами, прихваченными из пещеры под деревом.

– Что это?

– Подарок. Хотела себе оставить, да тяжело нести. И, думаю, ты с этим лучше управляешься.

Он развернул сверток. Не поверив глазам, погладил рукой серый металл. Это был его арбалет. Крил встряхнул колчан со стрелами, оценил – сколько осталось. Почти все. Кто-то, видимо, собирал использованные, выдергивал их из тел. На одном из заточенных стержней даже остались засохшие пятна.

– Спасибо…

Оружие – привычное, пристрелянное, внушающее уверенность – было последней связующей ниточкой с прошлой жизнью Крила. И не то, чтобы он тосковал по тем временам, но было приятно чувствовать в руках вложенное в металл мастерство многих поколений его народа, нечто надежное, созданное умело и не без хитростей.

Девушка повернулась к нему вполоборота – лишь на мгновение, одарив легкой тенью улыбки.

– Пожалуйста. Жаль, ножи забрать не удалось.

– Да и прах с ними!

Хотел обнять Конопатую, пожалуй – даже поцеловать. Пусть в щеку. Но побоялся снова получить по своей.

– У Говорящего из под носа увела, он ценные побрякушки при себе держит.

– В дом к нему забралась?

Она не ответила.

– Откуда знаешь, что именно он Белого порезал?

– Мешал ему. И еще видела я кое-что у Говорящего. Нож – не нож… Не знаю, что за штука. Тоже, видно, с давних времен сохранилась. Лезвие коротенькое, в бою от такого толку не будет. Но острое – жуть! Лист с ребра располовинит. Ведь Говорящий когда увидел твои ножи, сразу сообразил, как задуманное обляпать и на чужака вину перевести. Нечего тут сомневаться – он Белого порешил. Жаль, хороший был дед. Умный, добрый.

Крил обдумывал ее слова, не торопился с выводами, хотя мысли невольно сводились к одному.

– То есть ты ход в его жилье имела, вещи видела. На особом счету была? Он сам, что ли, хотел тебя в жены взять?

– Он уж и так… – сказала тихо, отвернувшись в сторону. – И не со мной одной.

– Охочий до баб, падаль?

– Угу. Белый-то не хотел с ним разлада, только девок, тех, что лицом и всем остальным покрасивше, старался раньше замуж пристроить. И этим еще больше злил Говорящего. А кроме того… За последние годы три женщины сгинули. Никто не знает, куда делись. У костра трепались, будто в лесу Говорящий логово держит, он туда пойманных нелюдей запирает. Что с ними делает – только злым духам известно. Добрые в таких делах не помощники.

Она помолчала, потом продолжила.

– Не даст он нового руководчика выбрать, сам все к рукам приберет. Плохо теперь в гнезде будет. В общем, при таких делах, я бы все равно ушла. Даже без тебя. Но вдвоем сподручнее, – улыбнулась уже не таясь, довольная собой.

Они шли плавными зигзагами, стараясь быть на расстоянии от заросшей дороги, но иногда сближаясь с ней, чтобы не потерять ориентир. В какой-то момент Крил заметил, что Конопатая изменила направление, идет в сторону.

– Эй, ты уж совсем влево взяла. Не заплутать бы.

– Тут река рядом.

– И что?

– Нужно помыться. От тебя воняет.

Крил потянулся носом к одному плечу, потом к другому.

– Запах как запах.

– Это не ради моего удовольствия. Мы идем вдоль секвох и чем меньше от нас будет нести потными, грязными людьми, тем лучше. Вы там, у Больших лодок, что – простых вещей не знаете? Как вы вообще выжили…

– Мы на берегу моря жили, у нас ветер всегда.

Лес расступился и двое вышли на угор, к спуску на песчаный берег. Река в этом месте делала поворот, на другой стороне виднелись отмели, выступающие из воды косыми полосками. Где-то за спинами Конопатой и Крила, за покачивающимися на ветру соснами, клонилось к закату оранжевое солнце и уже ложились неровным забором на поверхность реки тени от деревьев.

Парень пошел к берегу первым, иногда он протягивал руку своей спутнице, если ему казалось, что спуск слишком крут. На желтый песок Крил решился ступить не сразу: смотрел по сторонам, прислушивался. Место казалось ему открытым и потому опасным. Тогда Конопатая опередила его. Скидывая по пути одежду, зашла в реку по колено, поежилась, зачерпнула полные пригоршни холодной воды и плеснула себе на грудь, плечи. Пошла дальше, пока не скрылась по пояс и только тогда с тихим вскриком нырнула.

Одежду тоже пришлось полоскать, иначе толку от купания было бы немного. Вскоре они сидели у костра, голые, но почти не воняющие. Жевали все то же вяленое мясо.

– Завтра будет теплее, – сказал Крил.

Она спросила его взглядом – “почему?”

– Туман ползет.

Оглянулась. Действительно, с другого берега медленно спускались молочные языки непроглядья. Ползли через русло, подбирались к пляжу, а потом по нему и к самому угору, под которым парень с девушкой грелись у огня. Скоро накрыло и костер.

– Пойдем в лес. Не буду я здесь ночевать.

Крил проверил одежду – ветерок уже подсушил ее, можно было не бояться, что ночью замерзнут. В лесу нашли место, прикрытое со всех сторон деревьями и кустами, набросали веток, чтобы не лежать на земле.

– Я к тебе прижмусь, – сказала Конопатая. – Но только это… Ты не хорохорься, понял? Это чтоб теплее, а не для чего другого.

“Чего другого” у Крила и в мыслях не было. Он не воспринимал свою несостоявшуюся невесту, как объект вожделения. Мала, да и дерзит все время, хочет казаться умнее, чем есть. Разве с такой сойдешься?

Прижалась. Он выдохнул прерывисто, почувствовал, что тело его совсем иного мнения о том, с кем и как можно сходиться. Почувствовала и она его невольное желание, с укоризной кашлянула, но отстраняться не стала. Так и уснули – прижавшись телами, но стараясь не сплетаться чувствами.

“Сколько прошло времени?” Крил открыл глаза. Темно. Может, полночи минуло, или чуть больше. Что его разбудило? Он посмотрел на Конопатую, она лежала к нему лицом, глаза распахнуты – тоже проснулась. Медленно поднесла палец к губам: “тс-с-с!”

Он поднялся, расчехлил арбалет, зарядил. Звуки – тихие, едва различимые в ночном безмолвии – доносились откуда-то сверху. Нелюди старались не ползать по обычным деревьям, с другой стороны и человек не станет путешествовать по соснам да елкам, с чего бы ему?

Туман до сих пор расстилался по лесу рваными клочьями, он хоть и подсвечивался лунным сиянием, но мешал видеть дальше пяти шагов.

Крилу показалось, что непонятные шорохи переместились вниз, на землю. Поднял оружие и двинулся вперед, осторожно раздвигая кусты. Конопатая пыталась остановить его, схватила за рукав, энергично мотая головой из стороны в сторону – “не уходи!” Он отдернул руку, хоть и заметил в ее глазах нечто, похожее на страх. “Где смелая, а тут… Ну ничего. Я только погляжу и вернусь”.

Один шаг, другой… Еще несколько… Кажется, шорохи превратились во что-то иное, чего он пока не мог распознать. Но подходил все ближе и ближе, пока из морока не проступил темный силуэт. Чуть сгорбленный, опустивший длинные руки почти до земли. Что бы это ни было, оно тяжело дышало. Да, вот что это за звуки – чужое дыхание!

– А-а-а-а!!!

Истошный вопль раздался сзади, там, где осталась девчонка. Крил обернулся, ничего не увидел в тумане, а когда снова посмотрел на темную фигуру, ее уже не было. Он нажал на спусковой крючок, наугад выпустив стрелу и бросился к подруге. Чуть не проскочил место ночлега, затормозил. Конопатой не было. Парень подхватил колчан со стрелами и, на ходу перезаряжая арбалет, побежал через лес, надеясь понять, куда делась та, что и “не собиралась рожать ему детей”.

– Конопатая! Эй! Ты где?! Конопатая!!!

Резко повернул направо – почему-то подумалось, что бежит неправильно.

– А-а-а! Кри… – раздалось впереди и он прибавил, со злостью вспарывая туман и заросли кустов.

– У-ух!

– У-ха!

Знакомые крики нелюдей разозлили его еще больше.

– Я здесь! Я уже близко!

Выбежал на прогалину, успел заметить, как одна тварь метнулась вверх, на дерево, другая еще тащила девчонку за руку. Надеясь не столько на свою меткость, сколько на сбалансированность оружия, Крил выстрелил. Стрела воткнулась в затылок нелюдя, бросила его силой удара на землю.

Парень подбежал к Конопатой, глянул на нее мельком – жива, серьезных ранений не видать. Быстро уложил на арбалет еще один металлический стержень, уже испачканный когда-то чужой кровью, натянул тетиву. Он озирался по сторонам, готовый в любую секунду выстрелить и снова перезарядить. Но посторонних звуков больше не было. Никто нападать не пытался.

– Идти можешь?

Она кивнула.

Крил потянул ее за руку, но не к месту ночлега, а в сторону реки. Открытое пространство, вчера казавшееся ему опасным, сейчас обещало спасение. Там никто не сможет подобраться незаметно. Если, конечно, туман над водой рассеялся.

Девчонка отходила от пережитого, ее трясло, она постоянно всхлипывала.

Выбежали к спуску на берег, кубарем скатились вниз. Потом еще дальше, по песку, к самой кромке воды. Тумана действительно не было и Крил, постоянно оглядываясь, позволил себе чуть расслабиться.

– Все, все. Успокойся. Они ушли.

Девчонку прорвало. Слезы катились ручьями, она рыдала, то подвывая, то пытаясь что-то сказать.

– Ут…Ут… Ута-ащи-и-ли ме… меня-я-я!

– Все хорошо, все хорошо.

Сжимая одной рукой арбалет, он обнял ее другой, прижал к себе трясущееся тельце.

– А… ты… у… у-уше-е-ел!

– Я здесь, не бойся.

“Ребенок. Совсем ребенок. Просто хотела казаться взрослее, а я, дурак, злился на нее”.

Конопатая трясущимися ручонками размазывала сырость по щекам и Крил, проглотив ком в горле, решил, что никогда больше не оставит ее. Что бы ни случилось – он будет рядом! И никакая тварь не причинит ей вреда, даже если для этого придется выпустить все металлические стрелы и настрогать пропасть деревянных.

Только с рассветом, когда все ночное и страшное отступило, перестало пугать, они отправились обратно в лес: нужно было забрать брошенное добро и те две стрелы, одну из которых точно можно найти. После недолгого блуждания вышли на поляну, где Крил настиг похитителей. Он до сих пор не мог понять – зачем нелюди хотели украсть девчонку? Не убить, а именно украсть! Это никак не вязалось с тупыми животными, которыми он их считал.

Подошел к бездыханному телу, наклонился. Выдернул стрелу и только тогда заметил на черной шее полоску светлого металла.


 
Коллаж автора

Когда-то порт чистили, следили за фарватером. Сейчас же большая часть акватории была затянута зелеными водорослями, а ближе к берегу шевелились на ветру, словно живые, заросли камыша. Среди этих зарослей Маша и оставила баркас. До разбитой, позеленевшей пристани он добрался, а чтобы выйти обратно… Вряд ли этот корабль когда-нибудь снова отправится в путешествие.

Она провела ревизию всех ценностей, которыми был заполнен трюм. Убедилась, что обогреватель с таймером исправно работает: пока он функционирует, не давая замерзнуть биогенератору, баркас будет исправно служить ее тайным складом. О том, чтобы на себе перетаскать запасы в другое место даже думать не хотелось. У нее еще с погрузки все мышцы ломило. Да и куда она их перетаскает? Нет, лучшего склада, чем корабль, не придумаешь!

Выбравшись с территории порта, она развернула бумажную карту. По рисунку зеленой гущи можно было судить о том, где раньше проходило шоссе, соединяющее Экономию с центром Архангельска. Там, в центре, нашло свой приют племя дикарей – единственные люди, оставшиеся на много сотен километров вокруг. Она ничего о них не знала. Для Маши они всегда были точками на снимках со спутника, групповой целью тепловизора.

Поправила лямки тяжелого рюкзака и решительно двинулась вперед. Идти, в общем-то, было недалеко, полдня от силы. Но никто бы не поручился за легкость этого маршрута. Одичавшая природа, давно считающая эти территории своими, могла готовить какие угодно сюрпризы, тем более для человека, не имеющего опыта в таких путешествиях.

Маша всю жизнь прожила на берегу ледяного океана, она почти не знала иной стихии, кроме холодных волн и камней, за которые цепляется скудная растительность. И о том, что такое лес, могла судить лишь по электронным книгам, энциклопедиям, оставшимся с доинфекционных времен. К тому же отец предупреждал, что с исчезновением крупных животных флора и фауна изменились, поэтому верить старым книжкам следовало с большой осторожностью.

– Интересно, сколько здесь всего под тонким культурным слоем? – Маша смотрела то под ноги, то по сторонам, подозревая в каждой кочке, каждом холме останки древних строений. – И можно ли еще найти что-то полезное, не растащенное хомо сапиенсами сразу после катастрофы?

Но сама себе признавалась, что вряд ли. Лекарства и продукты – даже консервы – давно испортились, механизмы сгнили. И от крепких, бетонных зданий, зачастую оставались лишь бесформенные развалины.

– А ведь сколько добра было! Заводы, магазины… Эх…

Четыре раза ей пришлось преодолевать речушки, через которые в те давние времена были перекинуты мосты. Теперь от мостов остались руины и вода не спеша огибала их, подтачивала, размывая еще сильнее. Пришлось замочить ноги – неприятно, но и не так холодно, как окунуться в море у родного маяка.

– Ерунда, – обсуждала Маша сама с собой насущные проблемы. – Впереди будет дело посерьезнее.

Еще раз сверилась с распечаткой спутниковых снимков.

– Уже недалеко.

Даже из космоса было видно, что район, через который она сейчас пробиралась, был когда-то густо заселен. Лес и кусты не могли скрыть геометрически ровных кварталов, улиц. “Вот здесь был большой перекресток. Почти площадь”.

Посмотрела вокруг. Деревья еще не заняли все пространство пересекающихся улиц, при желании можно было представить, как здесь едут машины, останавливаясь перед светофорами, пропуская друг друга и пешеходов…

Маша со злостью сплюнула. Она не любила себя в такие моменты, когда мечтала о чем-то, предавалась грезам о безвозвратно утерянном.

– Это только мешает!

Тихо выругалась, пошла дальше.

Скоро добралась и до того “дела посерьезнее”, о котором ее предупреждали снимки. Рукав большой реки отделял этот берег от центра. Тут тоже когда-то был мост – массивные опоры еще торчали из воды, но дорожное полотно покоилось на дне. И вброд не перейдешь.

Спустившись к реке, Маша посмотрела в одну сторону, потом в другую. По правую руку от нее была искусственная заводь с пристанью для лодок. Самих же лодок, конечно, не осталось.

Она сбросила рюкзак, села на камень. “Пожрать, что ли?” Уже собралась было доставать припасы, когда краем глаза заметила движение – там, на другом берегу. Медленно выудила бинокль, поднесла к глазам.

Почти прямо напротив нее, в каких-то трех сотнях метров, занятых речной гладью, вышел к воде человек.

“Рыбак? Не похоже. Никаких снастей при нем нет. А вот оружие есть. То ли лук, то ли арбалет… Да, похоже, что арбалет. На охоту собрался? Да на кого здесь охотиться? Мутантов я не видела. Хотя… Почем мне знать? Может, просто повезло. Он то местный, ему виднее”.

Она нащупала рукоять пистолета, спрятанного за спиной. Погладила, но доставать не стала.

– Не будем торопить события.

Похоже, местный еще не заметил незваную гостью. Он собирался переправиться через реку – выталкивал к воде подобие лодки, неуклюже созданной нынешним мастером.

Маша не собиралась вставать, скрываться из виду. Движением только выдала бы себя раньше времени. Лучше встречать опасность лицом к лицу. Да и где здесь спрячешься? Берег, голое место.

Дикарь оттолкнулся палкой, заменяющей ему весло, суденышко заскользило по воде. Течением его сносило к мосту, но не очень сильно. Мужчина не торопясь, без суеты, орудовал деревяшкой, почти не смотрел вперед. Когда все-таки заметил Машу, до ее берега оставалось не больше полусотни метров.

Охотник перестал грести, уперся палкой в дно. Кажется, привел в боевое положение арбалет. Тогда Маша сочла за лучшее встать в полный рост и поднять руки, показывая, что в них нет оружия. С минуту он сомневался, даже оглянулся назад – то ли собираясь повернуть обратно, то ли надеясь увидеть там кого-то из сородичей. Потом все-таки решился, направил лодку к девушке.

– Стой там! – указал кончиком стрелы, заряженной в арбалет.

Лодка нащупала носом берег – совсем рядом, в нескольких шагах от Маши. Человек выпрыгнул, затащил посудину на сушу. По-прежнему не опуская оружия подошел ближе. С удивлением и, пожалуй, даже восторженным испугом, рассматривал он машину одежду, ее рюкзак.

– Ты кто? Откуда?

“Можно обмануть его и убить. Забрать лодку. А можно запудрить ему мозги, выведать все, что меня интересует и использовать, как проводника”. Второй вариант ей понравился больше.

– Меня зовут Мария. Я пришла оттуда, где зимой нет солнца.

Рот у дикаря приоткрылся. Он и представить себе не мог, что солнце где-то пропадает на всю зиму. Видимо, для него такое место было землей богов, не меньше. А глядя на странную одежду, он нисколько не сомневался, что девушка говорит правду, потому что она и есть посланница этих самых богов. Однако арбалет так и не опустил.

– Ты хочешь меня убить?

Встрепенулся, направил оружие в песок и выстрелил, чтобы разрядить его. Подобрал стрелу, спрятал в колчан.

– Нет, нет! Я… Я просто дозорный.

– Хорошо, дозорный. Имя у тебя есть?

– Битым зовут.

Маша улыбнулась.

– Отведешь меня к вашему вождю?

– К нашему… чо?

– Кто у вас там главный?

– Руководчика нету, порезали на охоте. Говорящий с небом нового не дает выбирать – духи, вроде, не велят. Так что пока он главный.

“Непростая у них политическая ситуация. Но в мутной воде проще свое взять”.

– Вот и дали тебе духи знак, прислали ко мне с лодкой.

– С чем?

Она махнула рукой.

– Веди к Говорящему, Битый.

“И слава всем богам и духам, что мы тут, на севере, все еще говорим по-русски. А то даже и не знаю, как бы я с тобой, дураком, объяснялась”.

Лодку если и рассчитывали на двух человек с грузом, то это была ее предельная пассажировместимость. На тяжелый рюкзак дозорный смотрел косо, но не смел советовать с ним расстаться. Он выровнял раскачивающееся суденышко, невольно черпанув одним бортом, направил его к противоположной стороне реки. Еще несколько минут и Маша, наконец, оказалась в центре города, о котором мечтала долгие годы, который с пристальным вниманием разглядывала через окуляры еще работающих спутников.

Битый вел ее по “улице”, прямиком уходящей от разрушенного моста. “Черт его поймет, почему он именно так пошел. Доверься я карте, срезала бы через городские кварталы. По мне, так разницы нет. Везде лес, что там, что здесь. Но охотник-дозорный знает про эти места то, чего не знаю я. Будем считать, что использование проводника было правильным решением”.

Маша вспомнила про чужих, пришедших на Кольский с запада, и в очередной раз убедилась, что, чем больше знаний у человека, тем он опаснее. У тех, в отличие от наивного Битого, совсем не было тормозов в голове – сделают с тобой все, что захотят. А этот и мог бы попытаться, ведь про пистолет он не знает, но его примитивную голову такие мысли не посетили.

Повернули направо, снова пошли по заросшей деревьями “улице”. Маша пыталась вспомнить, как там было на карте? Сколько еще идти до места, где спутниковый тепловизор фиксировал скопление людей? В отличие от местных, живущих здесь не одно поколение, она могла бы даже вспомнить название. Ирония заключалась в том, что навигатор, использующий древние топонимы, упоминал его, как “Вологодское кладбище”. Теперь это единственный участок в округе, где обитали живые.

Впереди, над верхушками сосен, показался остов какого-то здания. Возможно, это был единственный многоэтажный дом на весь город, не рассыпавшийся на части, не исчезнувший в зарослях, сохранивший с прежних времен свое железобетонное тело. Оконные проемы чернели пустотой, большая часть кирпичных стен обратилась в прах, оставив после себя лишь скелет из несущих конструкций. И этот скелет зеленел от побегов растений, карабкающихся на него, безуспешно тянущих дом вниз, к земле. Со временем у них получится, они его разрушат. Но дом еще стоял.

Маша принялась считать уровни. Первые три или четыре не видно из-за деревьев. “Пять, шесть… десять… двенадцать”. Когда-то и выше были этажи, но сколько – теперь не узнать. Остались только неровные зазубрины.

– Сюда.

Битый взял левее и почти сразу потянуло дымом, а чуть позже послышались и голоса.

– Почти пришли! – он остановился. – Слушай… Только ты не подумай про меня плохое…

Маша смотрела на Битого вопросительно, пока тот в смущении топтался, опустив глаза в землю. Не каждый день судьба заставляет рядового охотника требовать отчет у посланницы духов!

– Правила есть правила, я должен спросить… Что-то убийственное при тебе имеется? Ножи там, пика… Хотя вижу, что пики нет! Но… Кхм…

Она подумала секунду, развела руки в стороны.

– Хочешь проверить?

– Нет, я верю, верю! Да и зачем тебе убийственные штуки…

Отвернулся, быстрым шагом продолжил путь. Вот и обширная прогалина, посреди которой горит костер. Вокруг много людей – Маша в жизни столько не видела! – они замечали ее и останавливались, провожали взглядами. А Битый все шел и шел дальше, оглядываясь, проверяя, чтобы она следовала за ним.

Оказавшись на другой стороне прогалины, они снова вошли в лес. Между деревьев рассыпалась деревянными домишками деревня, но ни у одного из них охотник и девушка не задержались, пока не пришли к дому, построенному на отшибе. Он казался чуть больше прочих и стены его были вымазаны черным. У входа стоял вооруженный мужчина, уставившийся на девушку с не меньшим удивлением, чем его любопытные сородичи.

Битый кивнул – “пригляди”. Сам открыл скрипучую дверь, вошел внутрь.

Маша стояла и думала, что, может, не стоило все это затевать. Искать дикое племя, надеяться, будто она – умная, обладающая недоступными им знаниями – сможет перетянуть одеяло на себя и установить тут другие порядки… Обустроить свою жизнь не хуже, чем на Кольском, только с людьми, а не в одиночестве… С чего взяла, что это получиться?

– Заходи, – скрипучая дверь снова распахнулась.

Нельзя показать им и тени сомнений! Маша скинула рюкзак и, придерживая его за лямку, уверенно шагнула в сумрак, в сгусток странных запахов, в неизвестность.

Коридор, маленькая комната. Еще коридор, поворот. Комната побольше. В углу горит очаг, под потолком тусклая, коптящая лампа.

“Нету у них электричества. Это хорошо, можно творить чудеса”.

В противоположной от очага стороне кто-то шевельнулся. Он был в темной одежде и почти сливался со стеной, только бледное, худое лицо выделялось.

– Что-то много чужих в последнее время. Один не лучше другого, – человек подошел ближе, разглядывая Машу. – Впрочем… Кто ты такая?

– Мария.

Ощупал ее взглядом сверху донизу, не удостоив вниманием тяжелый рюкзак.

– Откуда пришла, Мария? Зачем?

– Я с севера. Оттуда, где зимой не бывает солнца. Пришла затем, чтобы сделать вашу жизнь лучше.

Человек в черном обошел ее кругом.

– Как же ты ее сделаешь лучше? Или думаешь, что мы плохо живем? Битый! – обратился он к охотнику, все еще стоявшему в коридоре. – Ты плохо живешь?

Тот испуганно вжал голову в плечи.

– Нет, Говорящий с небом! Нам не на что жаловаться!

Маша потянулась к рюкзаку, вытащила из него прозрачный пакет, в котором шуршали, пересыпаясь, семена.

– Это хлеб. Знаешь, что такое хлеб?

Говорящий взял, стал рассматривать с недоверием. Потом шыкнул на Битого:

– Выйди на улицу!

Тот, провожаемый взглядом Маши, покорно ретировался. Она прикрыла дверь в комнату, поискала взглядом, куда бы присесть. Не нашла и села прямо на пол, прижавшись спиной к стене.

– Устала, знаешь ли. Да и вообще – без лишних свидетелей, я думаю, мы можем опустить формальности. Оставим представления для других встреч с верноподданными.

– Что еще у тебя есть, кроме семян пшеницы?

– Практически все, что угодно. Овощи, фрукты. Корнеплоды. Генетический материал для выращивания домашних животных. Многое, конечно, просто так не вырастишь, нужны лаборатория, теплицы. Но при желании это можно сделать.

Он прищурился, стараясь проникнуть взглядом в самую ее душу.

– И где это все?

Маша улыбнулась, промолчала.

– Пусть так, потом отладим этот вопрос, – согласился он, хотя в пронзительном прищуре читалось: “захочу знать – под пыткой расскажешь!”

– Что же ты от меня хочешь, Мария?

– А ты не догадываешься, Говорящий с небом? Племя у тебя большое…

– Гнездо. Мы называем его гнездом.

– Один хрен. Гнездо у тебя большое, так что…

Она сделала паузу.

– Будем. Говорить. Вместе. Власть можно и поделить. Да оно ведь так и было. Уживался же ты с этим… Как его… Руководчиком.

Говорящего передернуло от упоминания того, с кем он собственноручно расправился.

– Сплошные плюсы! – продолжала Маша. – Хорошая еда, за которую тебя – ну и меня заодно – будут боготворить. Если сочтешь нужным, объявишь, что я твоя женщина. Наплетешь, будто я посланница каких-нибудь там идолов. Люди уже сейчас в это верят, я видела, как на меня смотрели. Представляешь, твоя женщина – посланница богов! Поднимешь себе статус!

– Тебе все равно, чьей женщиной…

– Это формальность, – перебила она его. – Главное сказать. Ничьей собственностью я не была и не буду.

Потом добавила:

– А вообще – ты даже не представляешь, на что я хотела пойти ради продолжения рода.

Он стоял совсем близко, смотрел на Машу сверху вниз. Невозможно было догадаться, что у него на уме. Погладить? Задушить? А то и чего похуже.

– Не нравлюсь? – спросила она.

– Не нравишься.

Склонился, приподнял ее голову за подбородок.

– Пришла из ниоткуда, двигаешь меня с моего места. Никакой поруки твоим обещаниям нет, предлагаешь верить на слово. А я ведь и в клетку могу посадить. Насидишься – сама сделаешь все, что захочу.

Она дернула головой, освобождаясь от его руки.

– Можешь. Но другой возможности у тебя не будет. Вряд ли еще когда-нибудь придет в гнездо человек с такими знаниями, как у меня. Которого все примут, как посланника небес. Который будет готов с тобой договариваться. И знаешь, что станет, если ты меня в клетку посадишь?

– Что же?

– Случится что-нибудь плохое. Плохое всегда случается. Кто-нибудь сломает ногу, или роженица потеряет ребенка, а, может, налетит сильный ветер и дерево упадет на чей-то дом. Да что угодно может случится! И люди начнут шептаться, что это наказание Говорящему за то, что он сделал с Пришедшей. Понимаешь, чем все заканчивается, когда люди начинают шептаться?

– Хитрая баба.

– Нет, это ты хитрый. Я умная.

Не спросясь взял ее рюкзак, бросил на стол. Зажег еще одну лампу. Порылся в чужих вещах, вывалил их перед собой: бутылка воды, несколько пакетов с разными семенами, сменная одежда, изрядный кусок копченого мяса и полбуханки зачерствевшего хлеба. В конце брякнули о стол какие-то железки.

Говорящий понюхал мясо.

– Не черное.

– Да, это корова. Мутантов я не ем.

Он усмехнулся.

– Здесь придется. Ближайший предел обращения не так далеко, он влияет. Чтобы твое милое личико не стало страшненьким, нужно жрать нелюдей. Только тогда будет невосприимчивость.

Пошевелил рукой железки, взял одну, поднес ближе к глазам. Мгновение оценивал, потом выхватил что-то из складок одежды, подскочил к Маше. Заставил подняться, ухватив за воротник, прижал к ее горлу скальпель.

– У тебя есть огнестрел?!

Бесцеремонно принялся обшаривать девушку, расстегивать на ней одежду, не пропуская своими подвижными, тонкими пальцами ни одного укромного места. Все-таки нащупал, достал.

Исправный, хорошо смазанный пистолет с целым ворохом магазинов, рассыпанных по столу, заряженных патронами! Это куда лучше, чем какой-то там арбалет, даже сделанный из титана.

– Еще есть? Огнестрельное оружие?

Она молчала, хотя понимала, что за свою намеренную немоту прямо сейчас получит по лицу. Но Говорящий сдержался.

– Пускай… Отладим и это!

Вышел из комнаты. Донеслись громкие возгласы: “Не обыскал ее? Не обыскал?! Бестолочь! За ноги тебя подвесить, тупое ты полено! Не пойдешь больше в дозор, ума для этого не нажил! Бегом к костру – будешь воду женщинам таскать! Пшел!”

Говорящий вернулся в комнату, но только для того, чтобы схватить Машу за руку и вывести на улицу. Жестом подозвал кого-то из мужчин.

– Хромой! Отведешь Пришедшую в дом Узорщика. Его с семьей выгонишь, поживут пока на улице, а там посмотрим. Сам встань у дверей – не выпускай и не впускай. Понял?

Тот кивнул. Перехватил машину руку, повел куда-то ближе к прогалине. Хромой – даром, что припадал на правую сторону – двигался пружинисто, уверенно. Хватка у него была крепкая и под одеждой виделось мускулистое тело.

“Видать, охотник бывалый”, – подумала Маша. – “Покалечился только, теперь у Говорящего придворным полицаем в гнезде. Такого неплохо бы в союзники заполучить”.

Она спокойно наблюдала, как он выгоняет из обжитого дома хозяев. Не было ни сожалений, ни мук совести. Да и с чего бы? Это не ее проблемы. Ей главное самой обустроиться, обеспечить свое будущее, свою безопасность. А что там станет с какими-то дикарями – какая разница?

Часть вещей семье Узорщика позволили забрать, но многое в доме осталось нетронутым. Даже котелок с водой продолжал бурлить над очагом. Маша сняла его, поставила на грубо сколоченный стол. Огляделась. В углу широкая кровать, рядом с ней полки, на которых раньше лежала одежда и прочее барахло. Еще одна кровать – поменьше в ширину, зато двухярусная, притулилась к изголовью родительской. Четыре стула, какие-то деревяшки с росписью и резьбой, сваленные в кучу, самодельные свечи… Жить можно.

Ближе к вечеру дверь распахнулась, зашел Хромой, поставил на стол тарелку. До Маши ему то ли дела не было, то ли специально игнорировал – даже не посмотрел и почти сразу вышел.

Она сухо сплюнула в его сторону. С опаской подошла к столу, заглянула в тарелку.

– Ну что ж… Этого следовало ожидать. Интересно, сколько же времени пройдет, прежде чем они вырастят из моих семян огурцы с помидорами? И я порубаю нормальный салатик!

Долго не могла заставить себя прикоснуться к вареву. Потом отыскала деревянную ложку, обтерла ее, осторожно зачерпнула бульон. Вкус был ни на что не похож: не восхитительный, но и не противный. Вычерпала почти все, что было в тарелке. Достаточно ли этого, чтобы получить свою порцию иммунитета? Вряд ли.

Маша смотрела на кусок темного, почти черного мяса. Разломила его ложкой на мелкие части. Подцепила одну, поднесла ко рту. Закрыла глаза и шумно выдохнула, будто собираясь выпить стакан водки. Принялась жевать.

“Мясо, как мясо” – убеждала она себя. Но в голове почему-то всплывал образ Антохи, запертого в лаборатории, глядящего на нее с укоризной.

Маша вскочила, бросилась к выходу. Прежде, чем Хромой успел преградить ей дорогу, сбежала с крыльца и, согнувшись под ближайшим кустом, выблевала только что съеденное. Она еще отплевывалась, когда ее накрыла тень. Рука протянула тряпицу – чистую, какую не ожидаешь получить от дикаря.

– Привыкнешь.

Она взяла подобие платка, утерлась.

– Спасибо.

Хромой проводил ее обратно в дом, подозрительно зыркая по сторонам, не желая, чтобы случившееся заметили слишком многие. Аккуратно прикрыл за Машей дверь.

Чужой дом не был клеткой, и все же Говорящий исполнил угрозу: запер ее черт знает насколько. Сам не приходил – ждал, наверное, когда она позовет, созреет, чтобы рассказать ему все, выдать свои тайны.

“Посмотрим, кто кого переупрямит!”

Прошел один день, другой… Она действительно стала привыкать к мясу, хоть и приходилось иной раз заставлять себя проглотить, не выпустить еду обратно. От безделья ходила целыми днями из угла в угол или сидела у маленького оконца, закрытого несколькими кусками ломаного стекла. Смотрела, как ветер несет по воздуху первые желтые листья.

Хромой неотступно дежурил рядом с домом, отлучаясь только по нужде, да и то вместо себя ставил верного ему человека. Ел и спал он тут же, на крыльце. “Вот ведь дубовая шкура! Не удивлюсь, если его и снег не испугает”.

Маша открыла дверь, тут же наткнувшись на широкую спину, обладатель которой сидел на ступеньках.

– Не обязательно все время торчать на улице. Можешь зайти в дом, погреться у огня.

Хромой даже ухом не повел, будто ее и не было рядом. Тогда Маша села на крыльцо, почти прижавшись к нему боком.

– Долго это будет продолжаться? Говорящий тебе не говорил?

– Мне приказано, я сторожу. Вернись в дом.

– А если я писать хочу?

Он встал, повернулся к ней, глядя выжидающе.

– Ну? Идем.

– Перехотелось.

Ушла обратно в дом, хлопнув дверью.

Когда ночь почти скрыла от любопытных машкиных глаз жизнь архангельского гнезда, она увидела через оконце знакомый силуэт, мелькнувший рядом с домом. Темная одежда, развевающаяся за спиной, словно крылья, бледное пятно худого лица…

Вышла на улицу.

– Слушай, ты это… извини. Сам понимаешь – сижу тут безвылазно, сатанею.

Вряд ли Хромой знал последнее слово, но догадался, о чем она.

– А куда Говорящий с небом пошел? Да еще на ночь?

Охранник вытянулся, разминая мышцы, сказал тихо, не поворачиваясь к девушке:

– То его дела. Нас с тобой не касается.

– Да меня все касается, – так же тихо ответила она. – Он ведь при тебе дал мне имя. Помнишь, какое?

– Пришедшая.

– А откуда пришедшая? Для чего? И почему у меня отдельный дом, даже своих людей ради этого выгнали? Обычный я человек, или… Как считаешь?

Он промолчал, лишь костяшками пальцев хрустнул.

– Правильно хрустишь. Меня здесь все касается! Это только Говорящий думает, что он меня ломает, на самом-то деле наоборот. Помучается еще немного и прибежит, на все согласный. Там, глядишь, и место руководчика моим станет.

– Тебе бы сказки у костра рассказывать, – Хромой присел на крыльцо, задрал голову, разглядывая звезды, подмигивающие между верхушек сосен. – Говорящий очень темный человек. А ты другая совсем. Слабая против него.

Но Маша будто не слышала его слов. Положила ладонь на сильное плечо, склонилась к уху охранника.

– А кто мне сейчас помогать будет, потом любую награду…

– Все, хватит!

Он вскочил, толкнул ее спиной о дверь, загоняя в дом. Повалил на стол, схватив за горло.

– Думаешь, меня легко одурманить? Видал я таких. Нечего застить мне глаза своими медовыми обещаниями!

Отпустил, отступая к выходу. Но грудь его часто вздымалась и глаза сверкали – не остался Хромой равнодушен к тому, что она говорила. Спрятал внутри себя, запретил думать об этом. Только зернышко посеяно и никуда ему теперь от этого не деться.

Маша холодно, почти со злостью усмехнулась. Скинула лишнюю одежду, забралась на широкую кровать. Одеял дикари еще не придумали, но в доме было тепло, укутываться не хотелось.

– Еще бы выпить чего и вечер можно считать удачным.

Она заснула с улыбкой на лице.

Дверь приоткрылась, впуская порыв осеннего ветра и что-то еще – темное, бесформенное. Оно приблизилось к кровати, склонилось над девушкой. Рука закрыла ей рот и крик пробудившейся вышел глухим, едва слышным. Маша отчаянно отбивалась, пока накидка не сползла с головы Хромого.

– Да замолчи же ты! – процедил он сквозь зубы. – Не дергайся.

Убрал руку, убедившись, что она не собирается больше кричать.

– Одевайся.

Маша поднялась, стала искать одежду. Прошептала:

– Нужно зажечь лампу, я ничего не вижу.

– Найдешь и без лампы. Не хватало только показывать всем, как мы суетимся.

Больше она вопросов не задавала – и так понятно, что охранник украдкой зашел в дом и потащил ее в ночь не ради шутки. Значит, решился на что-то. “Это хорошо. Это значит – против своей гнездовой системы пошел, какие-то правила нарушил. А то, что ради меня – вдвойне хорошо”.

Куда они направлялись, Маша не сообразила бы даже днем, а уж ночью и подавно. Ступали осторожно, стараясь ничем не выдать своего присутствия. В лесу это почти невозможно – везде сучья, сухие ветки… Но сейчас под ногами была утоптанная дорожка, которой местные часто пользовались. Два раза Хромой останавливался, вслушиваясь в ночные шорохи, потом двигался дальше.

Ей показалось, что они вышли к подножию огромной скалы. “Какая еще скала? Не может здесь быть ничего такого”. Подняла голову, всматриваясь в темную громаду. “Ах, ну да, конечно…”

Двенадцать этажей уцелевшего здания. Вспомнились предсмертные слова отца: “последние устройства были самые надежные”. Видимо, не только устройства.

Хромой провел ее через вход, поросший кустарником, они стали осторожно подниматься по лестнице. После третьего пролета Маша решилась подать голос:

– Что здесь? Что это за дом?

– Люди его называют башней. Священное место, почти как костер. Она всегда здесь была, со времен основания гнезда.

Поднялись еще на четыре пролета.

– Ф-фух… Высоко еще?

– Хотя бы до десятого, оттуда уже видно.

– Что видно?

Он остановился, перевел дух.

– Я тебе вот что скажу, Пришедшая. Ты дурацкие разговоры прекращай разговаривать! Я имею в виду там, внизу, особенно у дома. В гнезде всюду глаза и уши. Я бы, может, и сошелся с тобой в чем-нибудь, но у нас за такие дела камнями забивают. Пошли дальше!

В прошлые времена лестницу со всех сторон окружали стены, только на площадках можно было через балкон попасть на этаж. Сейчас от стен мало что осталось, все продувалось и просматривалось насквозь. Было страшно сделать неверный шаг, сорваться вниз, поэтому Маша ступала след в след за Хромым.

– Ладно, выше нет смысла.

Вывел спутницу в коридор, из которого можно было попасть в тесные клетушки древних обиталищ – судя по всему, дом был жилой.

– Отсюда должно быть хорошо видно.

– Да что видно-то?

– Логово Говорящего.

Маша силилась разглядеть внизу хоть что-то, но было еще слишком темно. “Что же это за логово, если его видно на большом расстоянии и даже деревья спрятать не могут?”

– Следом за нами никто не поднимется?

– Я же говорю – башня священная. Люди к ней стараются не подходить. Бабки вообще пугают, что за наши дурные дела она когда-нибудь рухнет и придавит все гнездо, – он тихо засмеялся. – Надеюсь, что не сегодня.

Небо окрашивалось в нежно-розовый, приближался рассвет. Маша представляла себе людей, которые здесь жили. Чем они занимались? Что любили? О чем мечтали? И кто покинул дом последним? Был ли он еще человеком, или уже мутировал?

– Хромой.

– М?

– Почему ты решил привести меня сюда?

– Говорю же – показать, куда он ходит.

– Я поняла, но почему решил показать?

Он кашлянул, взъерошил волосы.

– При Белом – так прошлого руководчика звали – жизнь лучше была, понятнее. Говорящий же новые порядки заводит… Плохо сейчас в гнезде. И если смириться, если каждый отсиживаться будет в своей хижине, то совсем худые времена настанут. А ты человек со стороны, не запуганная, да с головой на плечах. Хочешь Говорящего потеснить? Думаю, тебе в этом помочь надо.

Маше казалось, что он чего-то недоговаривает. Но если человек сам не признается, то как из него вытянешь? Тут настороже надо быть!

– Туда смотри.

Хромой вытянул руку и она проследила взглядом в указанном направлении. Там, среди зеленого моря деревьев, подернутого желтизной, в свете разгорающегося восхода, торчала вышка, увенчанная антенной спутниковой связи.

Пришедшая почувствовала, как заколотилось ее сердце. Она тут же вспомнила выученную наизусть череду цифр и обещание чего-то важного, скрытого в архиве, который сама же и загрузила на один из немногих действующих спутников. Работает ли он до сих пор? Можно ли с ним связаться из этого места?

– Мне нужно туда попасть!

– Хорошо. Выберем подходящую ночь и тогда…

– Сейчас!

Хромой посмотрел на нее, как на сумасшедшую.

– Не дури. Ты про него ничего толком не знаешь. И про то, чем он там занимается.

– А ты? Знаешь?

Охранник повернулся в сторону логова.

– Оборотней он из людей делает.

– Мутантов?

– Нет. Оборотней.


 
Коллаж автора

– Ты хоть на чуть-чуть понимаешь – сколько еще идти?

– Ни сном ни духом. Как придем, так и придем.

Тянулся седьмой день утомительной и тревожной, особенно по ночам, лесной прогулки. Конопатая шла впереди, показывая бодрым видом, что гадать о сроках и шагах бестолково.

– Мы же от дороги не уходили, правда? Вон она, за деревьями – овраг, бугор, еще овраг… Дорога на месте! Значит, мимо базара не промахнемся.

– А такое ощущение, что промахнулись, – ворчал Крил.

Но он в своей прошлой жизни не расспрашивал друзей и знакомых о том, как найти большое южное поселение. Поэтому недовольно качал головой, оглядывался в нетерпении, но покорно следовал за девчонкой.

В древние времена большие дороги старались делать прямыми, однако Крилу и Конопатой в который уже раз приходилось следовать за поворотами, иногда едва заметными, а порой довольно крутыми. Тут бы и срезать, пойти через лес напрямик, но никакой, даже самой захудалой схемки, хоть бы и начерченной на обрывке бумаги неверной рукой, у них не было. Поэтому не рисковали – куда овраги с бугром, туда и они.

– Вроде на круг загибает. Скоро назад пойдем, – усомнился Крил.

Тут уж и провожатая остановилась, выдохнула с раздражением. Не хотелось Конопатой признавать, что они взяли неверное направление, повернули не туда или наоборот – пропустили нужную своротку. Кто их знает, этих древних, каких дорог и пересечений они могли понастроить…

Прошли еще немного вперед и тут Крил споткнулся.

– Да чтоб тебя!

Вернулся на шаг назад, пнул что-то в траве.

– Камень?

– Нет. Железка.

Девушка тоже нагнулась, с любопытством разглядывая помеху.

– Странная какая железка. Длинная. Где она заканчивается?

– Тут еще одна, такая же, – Крил нахмурился. – А знаешь, я уже видел похожие, рядом с гнездом Больших лодок.

– Да, и у нас за вокзалом лежали. Вроде как тоже дорога, только не для обычных машин. Идем дальше.

– Погоди.

Большелодочник посмотрел направо, потом налево, обмозговывая лишь одному ему известную мысль.

– Такие железяки не ради смеха прокладывали. Соединяли они что-то. Вернее всего – старые города. И если ближайшее гнездо на месте одного из них, то…

– По железкам до базара дойдем?

Он кивнул.

– И куда? Туда? – махнула одной рукой. – Или туда? – махнула другой.

С усмешкой смотрела на растерянное лицо Крила.

– Нет уж! Идем вдоль бугра и никаких железок!

Но не прошло и часа, как старая дорога привела их к препятствию, заставившему вспомнить про эти самые железки. Заросшее соснами и елями направление, которому они следовали, превратилось в такую же заросшую развилку. Вот только деревья здесь были другими.

Конопатая уперлась в них взглядом – неласково, исподлобья.

– Секвохи. Чтоб им сгореть!

Огромные растения, служившие проводниками для нечеловеческих стай, угрожающе шевелили ветвями, покачивали высокими верхушками, вдоль которых гулял ветер.

– Я мало чего боюсь, – медленно произнесла Конопатая. – Голод, холод. Одиночество. Жучьи ямы или пчелы-охотники тоже не больно-то пугают. Вот только нелюди… Как увижу – сразу хилость в ногах. Не знаю, почему.

Она повернулась к своему несостоявшемуся жениху.

– Знаешь, ты прав.

– В чем?

– На круг дорога загибала. Вдоль окружной мы пошли, вот чего! Оттого и в базар не уперлись. Там он, – вытянула руку, указывая налево. – Секвохи к городу гуще растут.

– Вернемся к железкам?

– Угу. Я рядом с этими, – кивнула на высокие деревья, – топать не желаю.

Быстро надвигающаяся ночь не позволила им закончить путешествие в тот же день. Пришлось остановиться на ночлег. Уничтожив остатки еды, запив их холодной водой из ручья, они снова накидали веток и Конопатая теснее прильнула к большому и сильному телу Крила, уже нисколько не смущаясь близости, желая лишь согреться.

Выспаться ей не удалось. Пробуждалась от каждого шороха и от того, что большелодочник забывался крепким сном, переставая чувствовать все вокруг, словно опять оставляя ее одну.

Открыв в очередной раз глаза, Конопатая встретила первые лучи солнца, тут же спрятавшегося за тучи. Поднялась, умыла лицо, поеживаясь от холода. Принялась будить Крила.

Когда они по железке подходили к городским окраинам, с неба посыпалась снежная крупа.

– Вот и сюда зимний дух пришел, – девушка поймала рукой несколько снежинок. – А ведь еще деревья не облетели.

Впереди железку пересекала просека: широкая полоса, освобожденная от деревьев, убегающая в том же направлении, что и дорога, по которой Крил с Конопатой вчера отказались идти. Вдоль просеки лежали обтесанные, частично распиленные секвохи. Видно, местные заботились о том, чтобы удобные для нелюдей заросли не пробирались в город.

Путники посмотрели в ту сторону, откуда им следовало появиться, если бы они не выбрали иной путь. На крайних секвохах, до которых не добрались топоры, что-то висело. Что-то темное. Конопатая отошла чуть назад, прячась за спиной мужчины.

– Один, два, три… – Крил шевелил губами, считая, сколько нелюдей было подвешено вниз головой на ветках деревьев. – Их там не меньше двух десятков! Целая стая. Да ты не бойся, мертвые они.

– Почему на мясо не пустили?

– Может и пустили. Остальных. А эти для устрашения висят.

Оглядываясь, они пошли дальше. Уже виднелись струйки дыма, медленно поднимающиеся навстречу крупинкам снега. Расчищенную от зарослей дорогу впереди перегораживала зубчатая полоса, которая, когда они подошли ближе, превратилась в забор высотой в три человеческих роста.

Ворота были приоткрыты и, хотя сразу за ними стояли вооруженные люди, никто не остановил гостей – охранники лишь посмотрели им вслед, да перебросились о чем-то друг с другом недовольными голосами. Видимо, базар принимал любых пришлых. Лишь бы они были людьми.

– Где нам искать твоего дядьку?

Конопатая пожала плечами.

– Спросить надо.

– У тех можно было спросить, на входе.

– У тех рожи злые. Вот у этой узнаем, с бельем.

К ним навстречу шла немолодая, уставшая от тягот жизни женщина, тащившая влажный ком только что постиранных тряпок.

– Скажите, где нам Ратника найти?

– Дорогу, сопливая дрянь! Повылезали тут из каждой подворотни…

Они с Крилом шарахнулись в сторону, стараясь не задеть тетку и ее белье, а то, чего доброго, этими же тряпками и приложила бы “повылезавших”. Однако удалившись на несколько шагов крикнула:

– В середке он городской, рядом с учреждением. С детями играется.

Она еще о чем-то ворчала, но воинственный дух утратила и к ним больше не поворачивалась.

– В середке, так в середке.

Южный базар обнимал их со всех сторон нагромождением деревянных построек, заползающих друг на друга, возвышающихся на два, три, или даже четыре этажа. Все это возводилось тесно, хаотично, но оттого как-то особенно человечно и уютно.

Чем дальше они пробирались к непонятной середке, тем больше людей становилось на улице. Даже Конопатая, прожившая жизнь в многочисленном гнезде, смотрела по сторонам с изумлением, а уж Крил – тот и вовсе потерял дар речи. Он думал, что такие поселения есть лишь в сказках.

Улица вдруг раздалась в стороны, освобождая место для площади, в центре которой возвышалось нечто, множество раз залатанное, перестроенное, обросшее дополнительными каморками и башенками. Вокруг стоял гам множества голосов: люди смеялись, ругались, продавали, покупали…

– Пойдем, – Конопатая вцепилась Крилу в рукав. – Туда.

Рядом с большим домом лепились в кучу ребятишки, звонкие голоса которых то и дело оглашали окрестности. Над их головами возвышался крепкий мужчина, он держал древнюю диковинку, показывал ее маленьким зрителям и что-то объяснял. Но они, похоже, не слишком верили его рассказам – толкались да хихикали.

Крил с Конопатой подошли ближе, вместе с детьми стали слушать, смотреть на нечто в руках Ратника – снизу россыпь маленьких квадратов, на которых выведены буквы, сверху похожий на черный, бликующий при свете дня лист бумаги.

– Что за гоагль? – спросил кто-то из ребят.

– Дух такой, – ответил ему мужчина.

– Лесной?

– Не, городской. Мог тебе все, что хошь рассказать. Спрашиваешь – гоагль, как варенье из шишек делать? Или – дай картинки интересные посмотреть. Все тебе покажет и расскажет!

– Ого… А сейчас чего молчит?

– Устал. Прежние люди много спрашивали, вот и устал.

– А скоро отдохнет?

– Не знаю. Наверное, когда мы станем такими же, какими прежние были.

– А когда станем? До зимы успеем?

Ратник улыбнулся, хотел что-то ответить, но мальчишеский голос из середины любопытствующей братии вдруг перебил его:

– Гоагль, покажи голых тетенек!

Дети со смехом бросились врассыпную.

– Ах вы… Стервецы!

Он сложил диковинку, покачивая головой, улыбаясь еще шире, чем минуту назад.

– Ох и стервецы.

Хотел уже уходить, когда заметил парочку нерешительно топтавшихся незнакомцев. Остановил взгляд на девчонке, чуть нахмурился: по всему видать, вспоминал.

– Дядя! Ты меня не узнаешь? – спросила его Конопатая.

– Дашка?

Кивнула, довольная, что ее вспомнили.

– Огненная девчонка! – обнял ее, поднимая в воздух. – Как здесь? С обозом что ли, по торговым делам? Доросла ли до таких путешествий-то?

– Нет, не с обозом. Я потом расскажу.

– А кто с тобой?

– Его зовут Крил, мы вместе пришли. Он из гнезда Больших лодок.

– Из Севска, значит… Ясно. Ну пойдем, чего на улице стоять! А то вишь – у нас и снег полетел. Морозеет!

Следуя за Конопатой и ее дядей, Крил тихо поинтересовался:

– Дашка?

Она отмахнулась – “и тебе потом расскажу”.

Середкой оказалась та самая площадь, на которой с незапамятных времен стояла латаная-перелатаная базарная домина. Кроме жилых строений на обочине приютилось два внушительных здания, одно чуть побольше, другое поменьше. Первое местные называли учреждением, обитал в нем городской голова со всем своим семейством и помощниками. А второе было отдано сыскному отделению и в нем умещались маленькая тюрьма, судебная комната, да квартира самого сыскаря.

– Прошу! – Ратник открыл дверь, приглашая гостей в сыскное.

Пока поднимались на второй этаж, из подвала доносилось жалобное – “Аркадий Федорыч, третий день сижу! Отпустите! За какую-то бутыль медовухи – ну ни за что ведь вообще!” Голос и дальше продолжал вещать, вымаливать, но сверху его уже не было слышно.

– Дядь, ты что – главный здесь?

– Только по части вылавливания и наказания хитрожо… э-э… людишек, охочих до чужого добра. Хотя, они не только на добро зарятся. Могут по злому умыслу жизни лишить и еще много чего натворить нехорошего. Если не держать народ в узде – совсем распоясаются.

Он усадил их за стол, стал искать – чем угостить. Бренчал посудой, заглядывал в печь, в конце концов крикнул:

– Ленка! Поди сюда! Да быстрей, мне людей покормить нужно! С дороги они.

Обернулся, прислушиваясь: идет, не идет?

– Ни жены, ни детей нету. А Ленка девка шустрая и стряпать умеет. Только вы не подумайте чего, просто мне ж некогда, вот она по хозяйству и управляется. Живет в доме задарма, ест то же, что для меня готовит. И меня, и ее такое положение устраивает. Я ведь человек сознательный, на должности, так что без глупостей всяких.

Ленка была старше Конопатой не больше, чем года на три. Волосы светлые, коротко стриженые, зрачки то ли серые, то ли голубые. Она не без любопытства глянула на новые лица, засуетилась, выставляя съестное. Крил же смотрел на нее не отрываясь, пока Конопатая не надавила ему пяткой на ногу.

– Да ты хоть рассказывай, пока суть да дело, – обратился Ратник к племяннице.

И Конопатая, которую он почему-то называл странным именем Дашка, начала выкладывать свою историю…

Базар есть базар, с едой здесь гораздо лучше, чем в архангельском гнезде: можно было купить и то, что чудом сохранилось, а теперь выращивалось рачительными фермерами.

Съели за разговором картофель запеченный, овощи разные – свежие, соленые. Хлеба буханку. Мясо – черное, понятное дело – но приготовленное так, что и не подумаешь на нелюдя. Допивали настойку, когда девушка замолчала.

– Жаль Белого, – проговорил Ратник, заглядывая в кружку. – Хороший был мужик. За свой народ горой стоял. А что, Говорящий совсем плохой?

– Совсем, – процедила она сквозь зубы.

Сыскарь подумал, опрокинул остатки пойла себе в глотку.

– Пошлет он за вами, как пить дать. За Кирюху-то я спокоен, парень, как погляжу, не из хлипких. А вот тебе нельзя одной выходить.

– Крил. Мое имя Крил.

– Кирилл твое имя, чудо ты в перьях!

Хозяин дома рассмеялся.

– У вас там, в Севске, была такая ерунда с именами – сокращения из старых лепить стали. Лекс, Рина, Арей… Слышал я. Но это и то лучше, чем у них, – кивнул на Конопатую. – Вот какая она Конопатая? Разве ж это имя? Дают друг другу кликухи, как… не буду говорить, кто. Дашка она и все тут! Вот меня в их гнезде знают как Ратника. А ведь это что? Это, дорогие вы мои, фамилия! И для любого горожанина я Аркадий, да еще и Федорович, потому как отца моего Федором звали.

Сыскарь перевел дух.

– Остатки человеческого забываем… Ладно, это все мелочи жизни, сейчас не то главное. Вы, конечно, оставайтесь, комнату я вам дам. Одну, уж не обессудьте! Но, если хочешь, – снова поглядел на Кирюху, – можешь здесь спать, на лавке.

Крил покосился на девушку, которую обещал не бросать, не оставлять одну, которую теперь сказано было называть Дашкой.

– Мы вдвоем, – отрезала она.

– И ладненько, – согласился Аркадий Федорович. – Я в такие дела лезть не собираюсь, вы уж сами решайте.

Примирительно поднял обе руки, будто кто-то с ним спорил.

– И вот еще что хочу сказать – Дашуль, ты… Кхм… Может, думала, что я ребят с базара прихвачу, да с тобой в гнездо вернусь. Порядок там наведу. Но этого не будет. Не получится. Извини, родная.

Она опустила глаза и совершенно невозможно было понять, правда ли так думала, несколько дней шла с этой надеждой, или нет.

– У нас тут свои непонятки творятся, – сказал Аркадий, но не решился продолжать, считая, что рано посвящать в это гостей.

Он выделил им комнату в этом же доме, под крышей – считай, третьим этажом. Там стояла кровать, широкая для одного, с грехом пополам подходящая и для двоих. В стене квадратное окно, за которым вечерняя улица, множество других домов – разных, простых и вычурных. И множество других окон. Конопатая сроду не видела столько огней! Это был город. Настоящий город. Пусть не тот, что строили много-много лет назад, но яркий, живой. Совсем не похожий на деревушку в лесу.

Ночью она услышала голоса. Дядя разговаривал с кем-то, кто пришел к нему в поздний час. Слов не разобрать, но говорили они с тревожными нотками в каждой фразе. Даша укуталась одеялом с головой, чтобы не слышать. Обняла Кирилла, прижалась. “Привыкла я к тебе. Только не вздумай больше заглядываться на эту… Как ее? Неважно… А! Ленку”.

– Посиди дома, – сказал ей Аркадий за завтраком. – Если уж надумаешь гулять, возьми с собой Сергея, он внизу дежурит, у входа в сыскное. Я его предупредил. А Кирюху забираю!

Посмотрел на Крила.

– Ты ведь не против? Чего зря дома-то сидеть… Буду тебя к делу приспосабливать.

Большелодочник был не против, наоборот – с работой чувствовал бы себя спокойнее, все-таки не зря чужой хлеб будет есть.

– Откуда же у вас хлеб? – спросил он своего нового начальника, когда они вышли на улицу. Было прохладно, но снег, выпавший вчера, начинал подтаивать. Везде хлюпало, в ямках образовывались лужи.

– Не все культурные растения повымирали. Тут ведь такое дело: дальше на юг – больше всего растет. Тоже, конечно, не без потерь, но всяко разнообразнее, чем на севере. Одна только беда… Ну, да ты ее знаешь. На юге территория нелюдей. Потому что много, как их умники называют, зон мутации. Не жизнь там теперь нашему брату!

Они шли по главной улице города в ту его часть, где Конопатая и Крил побывать не успели, поэтому смотрел он по сторонам с любопытством, проникаясь жизнью людного места.

Вот девочка потащила тяжелое деревянное ведро с нечистотами, а вот солидный горожанин топает по своим солидным делам, брезгливо обходя грязь. Худой мужчина чинит крышу дома, балансируя на длинной лестнице и успевая поругаться с хозяйкой, выглядывающей в окно.

Многие здоровались с Аркадием Федоровичем, даже поклон отвешивали, но были и те, кто отворачивался, делал вид, что не знает сыскаря. Весь день Кирюха с Ратником по базару бродил, от одного дела к другому, поддерживая городской порядок. Пока не донесли им, что случилось на окраине что-то особенное.

Ближе к тому месту, где уже виден был забор и другие, южные городские ворота, обозначилась волнующаяся кучка людей. Они издалека заприметили Ратника и некоторые призывно стали махать руками, выкрикивать что-то.

– А ну прекратить галдеж! – рявкнул он, когда подошел ближе. – Все праздношатающиеся – пошли вон. Остальным молчать и ждать, пока сам не позову.

Поднял руку, показывая им кулак.

– И только попробуйте мне болтать лишнее по городу! Кто что видел и слышал – рассказывать сюда, – ткнул пальцем себе в ухо, – а не бабке Таисии из грибной лавки.

Обернулся к Крилу, сказал “за мной” и они вошли в красивый, построенный талантливым мастером дом. Следом засеменил сухонький старичок.

– Где? – спросил у него сыскарь.

– Наверху, – ответил старик.

Поднялись на второй этаж, вошли в большую комнату. Озираясь по сторонам, Крил от удивления широко распахнул глаза. Доводилось ему видеть в своей жизни книги, два или три раза, но всегда это были маленькие, технические брошюрки, оставшиеся в гнезде Больших лодок от древнего завода. А здесь… Вдоль стен стояли полки и все они сверху донизу были заняты книгами! Сотни, тысячи книг! Тонких, толстых, неброских и с яркими, цветными корешками.

Крил сглотнул. Ему хотелось сейчас же, немедленно схватить первую попавшуюся и впиться в нее пытливым разумом, жаждущим новых знаний. Он даже не сразу заметил, что на некоторых полках прорешины, а вынутые оттуда томики валяются на полу. И среди них…

– Когда ты его нашел? – спросил сыскарь у старичка, потрогал запястье на руке лежавшего на полу человека, убедившись, что он мертв.

– Вот как послал за вами, Аркадий Федорыч, так перед этим. Спал ведь уже! Ложусь рано, да только сон у меня никудышный, спина мучает, ничего не помогает. Каждую ночь ворочаюсь, усну – проснусь, усну – проснусь…

– Время было какое? Не заметил?

– Заметил! Услышал шум наверху, свечку зажег и посмотрел – девять часов было, без нескольких минут.

– Не врут часы-то?

– Обижаете, Аркадий Федорыч! Из последних они, очень надежные. По солнцу подстраиваются и от него же заряжаются. Точное устройство. Так я пока поднимался, шум еще слышал. А как в комнату вошел – он уж тут бездыханный лежит. Будто за секунду до моего появления и помер.

– Угу… Угу… Больше никого не видел? Не слышал ничего?

– Никого и ничего!

– Угу… Хм! Как же он книги в темноте читал? – Ратник огляделся по сторонам, нагнулся, заглядывая под лавку. – Ага, вот и фонарик! Закатился видать.

Внимательно осмотрел прибор, щелкнул кнопкой, сощурившись от яркой лампочки, выключил и сунул его в карман. Потом со вздохом потянулся к мертвецу, перевернул его на спину. Ни ран, ни крови на теле видно не было. Глаза открыты, лицо бледное. Одежда простая, по погоде, хоть и получше, чем у многих обитателей Южного базара.

– Не знаком? – поинтересовался Аркадий у главного свидетеля.

– Н-нет… – чуть подумав, ответил тот. – Не видал его раньше.

– Плохо. Еще хуже то, что и я его не знаю. А ты чего думаешь? – взглянул на Крила.

Большелодочник пожал плечами.

– Люди просто так не умирают. Хотя… Если сердце слабое…

– Сердце, – повторил сыскарь. – Это да, это может быть. Такое прочитал, что сердце не выдержало!

Он усмехнулся, но потом вытащил книгу, которую до сих пор сжимала рука неизвестного. Полистал пластиковые страницы.

– “Руководство по критической медицине”. Тебе уже не поможет, дружок, – Аркадий стал перебирать остальные книги, разбросанные по полу. – “Воздушно-капельные…”, “Схемы лечения…”, “Хронология пандемии…” Это комната с медицинской литературой, получается?

– Так и есть.

– А рылся он на полке…

– С инфекционными. Вот закладочка между книг.

Ратник помог сложить книги обратно.

– Странно. Если болел, почему к лекарю не пошел? Да и в библиотеку – мог бы записаться, как нормальный человек, сиди себе на лавочке, читай, выписывай, что надо. Нет – явился ночью, без спросу. Очень странно!

На улицу тело вынесли завернув в серую простынь. Любопытствующие не хотели расходиться и Аркадий снова прикрикнул на них. Люди разочарованно потянулись каждый по своим делам.

– Все это полбеды, – резюмировал он, обращаясь не то к Кирюхе, не то к самому себе. – Беда в том, что этот…

Указал на завернутого в серое.

– Не первый. И хорошо, если последний.

– Не первый?

– Ага. Было еще двое – мужчина и женщина. Обоих никто не опознал, значит не здешние, со стороны явились. Мужика охотники в трех километрах от города нашли, а женщину уже под самыми висельниками – вы с Дашкой, наверное, видели это место, лесорубы там пойманных нелюдей подвесили.

Крил утвердительно кивнул.

– Оба померли неизвестно от чего, – продолжал Ратник. – Никаких повреждений, никто на них не нападал. Да и по возрасту не сказал бы я, что они, вместе с нашим библиотечным клиентом, должны какими-то сердечными болезнями страдать. Тем не менее, направление четкое вырисовывается: сюда они шли, к Южному базару. И знали, что нужна им библиотека. Вот только добрался один, да и тот…

– Аркадий Федорович, а километр – это сколько?

Сыскарь посмотрел удивленно, потом кивнул, улыбнувшись.

– Я забыл, что вы этим уже не пользуетесь. Все человеками меряете. Смотри и запоминай!

Он ступил вперед.

– Это обычный шаг. А это, – ступил дальше, – большой. Метр называется. Таких больших тысячу сделаешь, вот тебе и километр. Ладно, пойдем. Одним только местом, где происшествие случилось, дело не ограничивается.

– А с телом что?

– К лекарю отнесут, пусть посмотрит. Убедится, что тоже не понимает, отчего тело мертвым стало.

Крил поймал себя на мысли, что, хоть работа сыскаря и могла показаться кому-то сложной, в чем-то даже противной, но ему она определенно нравилась. Да и Ратник был таким человеком, за которым хотелось идти, учиться у него уму-разуму. Если примут в отделение, то другой жизни и желать нечего!

У южных ворот Аркадий опросил вечернюю охрану, не видели ли чего, не проходил ли в город кто из чужих. С теми же вопросами пришли и к северным – но посторонних замечено не было. Он опрашивал и торговцев у библиотеки, и местных жителей – ничего. Получается, любитель медицинской литературы намеренно пробирался так, чтобы его не заметили. Да и то сказать, забор не был идеальной защитой и разумное существо, вроде обычного человека, вполне могло выдумать способ, как преодолеть эту преграду.

Они прогулялись до самых висельников и даже углубились в заросли секвохи. Ратник был уверен, что чужой пробирался именно этой дорогой. Следы действительно были, но разные, потому как места эти исхоженные, здесь и лесорубы работают, и простые горожане встречаются. А такого свидетельства, чтоб однозначно указывало – вот тут прошел посторонний! – им на глаза не попалось.

Аркадий присел на срубленное, но еще не распиленное дерево.

– У прежних людей для охраны закона имелись базы данных, отпечатки того, отпечатки сего… Всякая волшебная дээнка. Если захочешь, сам потом про это почитаешь. А у нас одни только мозги сыскаря. Сиди вот и кумекай, что к чему.

Он достал из-за пояса то, что Крил сразу распознал, как оружие, хоть и не пользовался ничем подобным.

– Сильно меня беспокоят эти посторонние, – ворчал сыскарь. – Кто такие? Что им надо? Ведь не по доброму приходят, а исподтишка, в ночи, пока не видит никто. И если уже трое пытались, то и другие придут.

Откинул барабан, высыпал пули на ладонь.

– Видел такое? На, подержи, – протянул ему пустой револьвер.

– Да у меня арбалет есть, я к нему привык.

– Держи, говорю! Я ж тебя не прямо сейчас вооружаю, а чтоб пользоваться научился. Когда идешь против такой хитрой твари, как человек, лучше вломить ему из серьезного оружия. А с арбалетом ты и на нелюдей поохотишься. Смотри, вот сюда заряжаешь пули, закрываешь барабан. Взводишь курок, целишься в подлеца и давишь пальцем на спуск.

Щелк!

– Дело нехитрое, один раз попробуешь, потом не разучишься.

Щелк! Щелк!

– Как просто.

– Ну а я о чем!

На обратном пути они долго молчали, только служивым людям, несущим охранную вахту в городе, Ратник вкрадчиво представлял Крила полным именем и незнакомым словом “стажер”. Большелодочник чувствовал, что сыскарь хочет поговорить с ним, обсудить что-то, но никак не найдет нужных слов. Наконец Аркадий Федорыч прокашлялся и как бы невзначай спросил:

– У тебя с Дашкой-то чего – по велению сердца, или…

Найденные слова закончились и он просто ждал, что ответит Кирюха. Только тот и сам не знал, что ответить. Не разобрался толком – кто ему эта девчушка, обещаная в жены, волею злых сил уже женщина, повидавшая всякое, ничего не страшащаяся, кроме нелюдей, и при всем этом остающаяся в душе ребенком?

– Жизнь она мне спасла. А что с делами сердечными – я в них не больно разбираюсь. Время покажет.

Про то, что долг отдан и он сам спас ее от смерти, Крил хвастаться не стал. Аркадий похлопал его по плечу, оставив расспросы, перескочив на тему, в которой плавал, словно рыба в воде.

– Тогда какие у тебя мысли о том, чем сыскарям заняться этой ночью?

Парень ужасно не хотел болтать лишнего, чтобы не показать себя деревенским дурачком, поэтому начал осторожно:

– Мы знаем, когда приходят чужаки. Знаем, куда они хотят попасть. Думаю, засаду в книгохранилище надо устраивать.

– Молодца, соображаешь! Только не пытайся вместо непонятного слова делать длинное из двух понятных. Просто запомни – библиотека!

Крил смущенно улыбнулся, ругая себя и проговаривая в уме – “библиотека, библиотека, библиотека…”

– Да, вот еще что, – выдал он, не успев придержать язык.

– Чего?

– Книги книгами, но вдруг они вовсе не знания ищут?

Получив свежую идею, Аркадий Федорович даже остановился. Он перекатывал ее в голове, прикладывая так и эдак к разным вариантам развития событий. Взгляд его устремился куда-то вниз и влево, медленно перемещаясь в правую сторону, потом обратно, будто он искал на земле потерянную булавку.

– Слушай-ка, я о таком и не сообразил… Действительно, вдруг там спрятано что? Да, но ведь добравшийся до библиотеки искал именно в книгах. То есть если это предмет, а не информация, то его можно между страниц засунуть. Плоский он до безобразия. Много ты таких вещей знаешь?

Крил совсем не знал. Во всяком случае ничего подходящего ему на ум не приходило.

– Посмотреть надо, – предложил он. – Обыскать ту полку, “инфекционную”, книги пошерстить.

Аркадий почесал затылок.

– Пошерстить, говоришь? А ну-ка пошли!

Быстрым, нетерпеливым шагом добрались до библиотеки. Напугали старичка, вломившись без предупреждения в многострадальную комнату с лекарским чтивом. И… ничего не нашли. Они обшарили не только ту самую полку, но и несколько соседних – сверху, снизу. Даже стучали по дереву, мало ли… Все, что удалось найти, это забытое любовное послание в томике “Сепсис”, да высохший лист секвохи, положенный кем-то вместо закладки в “Вакцинологию”.

– Вещдоки с собой заберем, но идею твою мы в уме будем держать, – Ратник аккуратно упаковал лист и послание в бумажный конверт. – Не переживай, – успокаивал он Крила. – Не всякая хорошая мысль удачей оборачивается. А пока домой нам надо, покушать успеть, да мне еще посты скрытные расставить вдоль забора. Весь периметр не закроем, но уязвимые места я знаю. Эх, не выспятся ребятушки, придется им завтра выходной давать! Ты-то как? Готов в засаду, не дрогнешь?

Кирюха фыркнул уязвленно.

– Главное не дать мне погнаться за добычей.

Ужинали все вместе, с Ленкой и даже рядовым Серегой, стоявшим с утра на дежурстве – в скупердяйстве Аркадия не упрекнешь.

Конопатая стреляла в Крила глазами. После всего, что им за последнее время пришлось пережить, целый день безделья вымотал девчонку больше, чем переход от родного гнезда до базара. Вряд ли ей нравилось, что “жених” занят с дядей чем-то важным и увлекательным, а она должна покорно ждать у окошка.

“То ли еще будет, когда узнает, что я и на ночь уйду”.

– Уйдешь? – она сидела на кровати в их комнате под крышей, смотрела, как он переодевается в выданную Аркадием теплую одежду.

– Слушай, мы не в лесу. Внизу кто-то охраняет день и ночь, никакие чудовища тебя не уволокут.

Дашку-Конопатую его слова разозлили еще больше.

– Ты думаешь я из-за чудовищ?! Да я никого… Да мне плевать… Тьфу! Совсем же не в этом дело!

Хотел подойти, прикоснуться, но она оттолкнула.

– Уматывай. Развлекайся. Может, пострелять получится.

Села у окна, повернувшись от Крила к городским огням, которые вчера вызывали восторг, а сегодня совсем не трогали. Слышала, как он прикрыл за собой дверь, когда уходил, уверенный, что она в безопасности, обнадеживающий себя мыслью, что девчонка успокоится и глупая злость ее растворится.

Наблюдая через стекло, она проводила его и дядю взглядом, потом легла в постель и постаралась заснуть. Кажется, даже удалось, но совсем ненадолго. Нормальный, глубокий сон не хотел приходить к ней.

Конопатая встала, спустилась на второй этаж, в гостиную, освещенную единственной свечкой и призрачным светом улицы. Эта комната служила Аркадию и кухней, и столовой, а порой и кабинетом. Девушка налила себе кружку воды и долго, по маленькому глоточку пила ее, сидя за столом. Заметила конверт, положенный на подоконник вместе с какими-то бумагами и, не совладав с любопытством, протянула руку.

Но отдернула. Ей послышались тихие, осторожные шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Охранник? Он не стал бы таиться. В коридоре скрипнул пол и кто-то прошел мимо гостиной, сделал пару шагов по лестнице – еще выше, к их комнате. Передумал, снова спустился и замер перед дверью.

Даша поставила кружку. Посмотрела на кухонный шкаф, в выдвижном ящике которого должны быть ножи. Она хотела верить, что они там есть.


 
Коллаж автора

Маша сжала зубы, отворачиваясь от логова Говорящего с небом и от спутниковой антенны, которая так манила к себе.

– Ладно, давай возвращаться. Женщины скоро еду начнут готовить, на обратном пути нас могут заметить.

Ей тяжело было смириться с жизнью взаперти, вернуться в свою избушку и продолжать делать вид, будто ничего не случилось. Маше хотелось действовать! Проникнуть в логово, установить связь со спутниками, если это возможно. Разузнать подробнее о том, чем занимается Говорящий. В колдовство она не верила. Научные эксперименты? Этот человек не похож на ученого, скорее уж на хитрого проныру, мало что смыслящего в исследованиях и утраченных технологиях, но… возможно, опирающегося на знания и умения кого-то другого.

Возвращаясь обратно, Маша не разговаривала с Хромым – нечего чесать языком, если хочешь оставаться незамеченным. Но когда пришла домой, оставила дверь хижины приоткрытой, совсем немного, на щелочку. Ее охранник сел на ступеньки, а она на пол, опустившись на колени по другую сторону дверей. Теперь они могли говорить друг с другом, не привлекая чужого внимания.

– Ты веришь, что он создает оборотней? Видел их?

Сквозь щелку она заметила, как Хромой утвердительно кивнул.

– Видел. Там, в логове. Ходил с ним несколько раз.

– То есть из обычных человеков он делает тварей, которые на время могут превращаться в нелюдей?

– И так пытается, и наоборот. Но у него еще плохо выходит. Говорящий загубил с десяток несчастных, я сам их потом закапывал. Ох и страшные!

Он сидел к ней спиной, говорил тихо, опустив голову.

– Откуда ж ты взял, что они оборотни? Может, просто новый вид нелюдей?

– Говорю же – видел. Собственными глазами! Сначала подопытный меняется, кожа его темнеет, на руках и ногах когти отрастают… Одним словом – нелюдь. А через час или два – обратное дело, возвращается к человеческому облику. Только все равно скоро дохнет. И перед смертью уже ни то, ни се – урод.

– Зачем они ему? – в задумчивости проговорила Маша.

“Армию из таких не сделаешь, дрессировке они вряд ли поддаются. Засылать в чужие гнезда? Проще людей отправить, они хоть понимают, какое у них задание. Странно”.

Хромой встал, потянулся. Сходил к другим охотникам, уже собравшимся неподалеку в ожидании завтрака. Поговорил с ними о чем-то и вернулся на крыльцо.

– Не знаю, Пришедшая, что ты думаешь о всех человеческих гнездах и диких стаях, расселившихся по миру, но у нас каждый ребенок понимает: однажды останется кто-то один – или мы, или они. Уже сейчас их намного больше! А Говорящий… Я так разумею, он хочет обмануть сразу всех, создать что-то свое.

Хромой замолчал. Он сидел на ступеньках, вытянув покалеченную ногу, положив руки на колени. Его широкая спина так и не согнулась под тяжестью лет. Маша не видела лица охранника, но знала, что он смотрит на мир с презрением и одновременно с уверенностью в чем-то неизбежном, от чего не скрыться, не убежать. Не обмануть никакими экспериментами.

Маше не было нужды просить еду – оставались запасы с прошлых дней. Теперь она старалась готовить сама, надеясь проявить кулинарные таланты и порадовать себя хоть каким-то разнообразием из того немногого, что имелось в гнезде.

Но прямо сейчас есть не хотелось. Она передвинула с места на место тарелки и горшки, с тоской оглянулась на маленькое окошко. Там, за несколькими кусочками кое-как подогнанных друг к другу стекол продолжалась жизнь. Звонко щебетали детские голоса, раздавался чей-то смех. Маша схватила кружку, швырнула ее о стену – глиняная посудина с глухим стуком развалилась на куски. Хромой, открывший дверь после долгой паузы, посмотрел на осколки. Опустился на одно колено, с недовольным видом стал их собирать.

– Я принесу другую.

Он уже выходил, когда девушка сказала ему вслед:

– Позови Говорящего, когда тот вернется.

Охотник замер на мгновение, потом прикрыл за собой дверь.

Не было смысла продолжать игру в “кто кого переупрямит”. Теперь Пришедшей как никогда нужны были свобода передвижения и доступ к информации. Она должна стать собственностью Говорящего, попасть к нему в дом, быть рядом, слушать то, что он болтает и видеть то, что он делает. А для этого – всего ничего – купить доверие недоверчивого человека.

Ей казалось, что достаточно будет сдать баркас со всем содержимым, показать, где он спрятан. Маша верила, что от радости Говорящий потеряет осторожность и примет ее к себе. А если нет… То из похода к баркасу она может и не вернуться.

Снова подсела к окну, теперь уже расслабившись, не позволяя себе раздражаться на чужие радости, пока ей недоступные. Это ненадолго. Ненадолго…

– Что, поумнела? Оставила гордость?

Говорящий с небом отряхивал черную накидку, покрытую бисеринками растаявшего снега. Было уже далеко за полдень. Низкие тучи, гонимые ветром, создавали сумрак и из них то и дело начинал валить мокрый, густой снег.

– Ну? Говори!

Маша бросила в очаг еще одно полено, повернулась к человеку, подмявшему под себя все гнездо.

– Ладно. Я покажу, где схрон.

Говорящий повесил накидку на стул, подошел ближе. В свете пляшущего огня его лицо казалось подвижным – то худым, то полным, иногда совсем не похожим на себя. Он улыбнулся.

– Думал, дольше будешь упираться.

Потрепал девушку за щеку.

– Завтра соберу людей, пойдем за твоими запасами. И ты с нами, конечно.

– Могла бы и дольше, – проворчала она. – Только зачем? Ничего не изменится. А мне нужна нормальная жизнь, надежда на будущее.

– Так что там у тебя? – спросил Говорящий, не слушая Машу. – Есть огнестрелы?

Нетерпеливо толкнул ее в грудь, прижал к стене.

– Да, есть, – ответила девушка. – Два автомата, несколько пистолетов – я их не считала и не уверена, что все работают. Надо проверять. Есть запасные магазины, патроны. Там еще свежее мясо, настоящее, не черное. На холоде, может, не испортилось. Мешки с семенами есть и я знаю где взять больше, только туда добираться долго.

Говорящий ждал, словно понимал – не все рассказала!

Маша отвернулась в сторону, призналась:

– И биогенератор.

Мужчина старался понять значение слова, смотрел, прищурившись.

– Это что?

– Электричество вырабатывает. Знаешь, что такое электричество?

Он знал, поэтому лицо его просияло. Для племени, живущего при свечах да коптилках с лучинами, энергия сулила настоящее волшебство! Любого жреца за такое могли вознести до положения, сравнимого с богом.

Снега навалило столько, что они взяли с собой сани. Неказистые, сделанные из дерева и ржавых прутьев, впрочем, вполне годные, чтобы тащить груз. Сейчас пустой воз тянул один человек, но потом понадобятся двое, а то и трое. Всего к баркасу отправились шесть охотников, не считая Маши и Говорящего. Переправившись на лодках через широкую реку они углубились в заросли, давно поглотившие северные районы города.

– И много знаний в твоей голове? – тихо спросил он, поворачиваясь к вооруженным людям, чтобы проверить – не подслушивают ли?

– Каких знаний?

Говорящий окинул взглядом заснеженный лес.

– Разных… О мире. Об истории. О мутантах.

Он первый раз назвал их привычным для нее словом. Видно, очень хотел выставить себя непохожим на соплеменников.

– Мир, со всей его историей, накрылся медным тазом.

Человек в черном продолжал смотреть на нее, в очередной раз силясь понять то, что она сказала.

– Или деревянным, – постаралась исправиться девушка, но и это не помогло. – Ведром деревянным, короче говоря. Накрылся наш мир, все! Нет его.

– А кто его накрыл? Зачем? Есть догадки?

– Может, сама природа постаралась, – задумчиво ответила Маша.

Говорящий тряхнул головой. Не верил он в такую теорию.

– Больно хитро для природы. Если бы только превращение в тварей было главной бедой… Тут еще секвохи эти! Растут, прокладывая нелюдям пути к нашему жилью. Неспроста это! Будто спланировано кем.

Маша пожала плечами. Даже будь у нее больше знаний, она бы не торопилась выкладывать их такому человеку. Но о тех же деревьях у нее и знаний-то не было. Ведь большую часть жизни она прожила там, где почти ничего не растет.

– Книги читала? – снова стал выспрашивать.

– Немного, – ответила она уклончиво. – Больше художественные.

Подумала и пояснила, на всякий случай:

– Выдумки всякие.

Маша умолчала о том, что вся ее библиотека – с научными статьями, энциклопедиями, инструкциями по использованию и ремонту всевозможной техники и оружия – осталась в смартфоне. Она лишь примерно помнила, где зарыт пластиковый пакет с бесценным багажом знаний и еще одним пистолетом, к которому прилагался запас патронов. В ближайшее время это ей вряд ли понадобится, ну а потом… Найдет, если захочет.

Их окликнул один из охотников. Обогнал, прошел дальше шагов на десять, выглядывая куда-то с берега речушки.

– Здесь жрущие водоросли.

Маша тоже подошла ближе, посмотрела вниз: снег, остатки древнего моста и тихо струящееся, еще не замерзшее русло. В нем колыхались зеленые нити водорослей, казавшиеся совершенно безобидными.

– Я же через них проходила! – вспомнила девушка о том, как пробиралась к гнезду от баркаса.

– Повезло, – сказал охотник. – Ступила, значит, куда надо. Или они просто среагировать не успели. Так-то они больше птиц ловят – тех, что на воду садятся, но могут и человека ужалить. До сих пор бы тебя пережевывали!

Бывалым людям стало смешно, а она лишь судорожно сглотнула, прогоняя видение своего изъеденного хищными растениями тела.

Охотники набросали досок, заботливо прихваченных с собой из гнезда, помогли Пришедшей и Говорящему перебраться на другой берег, перетащили сани. Еще три речных протока, оставшихся на пути, форсировать было проще – там водоросли почему-то не росли.

Когда оказались в порту, среди кричащих чаек, идущий первым заметил дым. Белесая струйка вилась над той частью пристани, где стройные ряды камышей должны были скрывать баркас от чужих глаз.

– Надежно спрятала, – посмеялся над ней Говорящий.

“Дура” – обругала себя Маша. – “Следовало догадаться, что в холод обогреватель себя выдаст. Хорошо, что корабль до сих пор никому на глаза не попался! Да и кому тут попадешься? Архангельским охотникам? Заплутавшему мутанту?”

Словно в опровержение своих мыслей Маша увидела нечто, заставившее ее остановиться и внимательно смотреть под ноги, пока мужики спускались на палубу баркаса. Прямо перед ней на свежем снегу отпечатались следы. Это были добротные башмаки с глубоким рисунком протектора. Кто-то приходил сюда недавно. Он не приближался вплотную, оставил отпечатки чуть в стороне – так, что их никто, кроме Маши, пока не заметил.

– Иди, показывай, где что лежит! – крикнул ей Говорящий. – А то неучи мои сейчас устроят бесчинство и кавардак.

– Сейчас… – она оглядывалась по сторонам, стараясь заметить движение или признаки чьего-то присутствия. Бросила взгляд на часть корабельного рукава, что был виден отсюда. На рейде никого.

Маша спрыгнула на баркас, грубо отпихнула одного из охотников. Нашла в рубке бинокль, и, вооруженная оптикой, поднялась наверх. Говорящий наблюдал за ней и было видно, что он насторожился.

– Ты кого-то увидела? – сам встал в полный рост, повернувшись в ту же сторону. – Там, на воде?

Девушка не отвечала, пока не убедилась, что речная поверхность пуста.

– Люди с северо-запада. Они где-то здесь.

Человек в черной накидке вкрадчиво приказал всем заткнуться, перестать гомонить. Охотники подчинялись беспрекословно, тут же навострили уши, прислушиваясь к ветру и плеску волн.

Маша уже копалась в трюме и вскоре извлекла оттуда два автомата и рожки к ним. Один ствол передала Говорящему, второй хотела взять сама, но он не позволил. Медленно покачал головой из стороны в сторону, заставил положить обратно.

Она недовольно чертыхнулась. Поднявшись на пристань, махнула рукой – “иди сюда, посмотри”. Пальцем указала на следы. Он присел на корточки, рассматривая находку, проследил взглядом за цепочкой следов, скрывающихся в кустах.

Пользовался ли Говорящий таким оружием раньше, или знал только теорию, но зарядить и привести автомат в боевое положение смог самостоятельно. Указал охотникам, чтобы двое остались на баркасе, остальные шли по следам вперед.

Двигались они навстречу уходящему солнцу, через подъемы и рытвины заросших портовых строений. Следы порой исчезали, но опытные охотники, среди которых один наверняка был искателем, каждый раз их вновь обнаруживали.

Опять пошел снег. Если не настигнуть чужака немедленно, не обнаружить его убежище или транспорт, мокрые хлопья окончательно завалят отпечатки. Группа преследователей вышла к воде – это был один из широких протоков речного устья. Из темных волн торчали покосившиеся остатки причалов, разбросанных вдоль берега, и к одному из них была привязана моторная лодка.

– Да, вижу, – Говорящий ответил на взгляд искателя. – Но она пустая.

Ни в лодке, ни рядом действительно никого не было. Маша подошла ближе, тихо сказала:

– Тот, кто оставил следы, не мог на ней приплыть. До их земель больше тысячи километров. Слишком хлипкое корыто для таких прогулок. Если только корабль не ждет его где-то неподалеку, в море.

Человек в черном с подозрением взирал на кусты, из которых они только что вышли. Казалось, что там кто-то прячется, наблюдает, скрываясь за покрытыми снегом, еще не потерявшими листьев ветками.

– Надо обшарить все вокруг, – он показал, кому и в какую сторону следует идти. Сам отправился с Машей и еще одним охотником вдоль берега.

Чайки, чем-то встревоженные, с гиканьем носились над землей и водой. Ветер подгонял их, потом спускался к земле и порывами проносился над невысоким прибрежным лесом, поросшим больше кустами, нежели деревьями. Сдуваемый снег летел в глаза и за шиворот, предлагая людям уйти отсюда, чтобы никогда больше не возвращаться.

В какой-то момент берег стал слишком крут. Чтобы не шлепать по холодной воде, им пришлось вернуться на несколько шагов, поднятся по уступу и углубиться в заросли. Охотник, идущий первым, шагал все медленнее, он затравленно смотрел по сторонам, кончик стрелы в его арбалете был выставлен вперед.

– Черствый, что там?

– Я не знаю. Темно. Кажется, каменный угол, оставшийся от древней хижины.

Во мраке что-то сверкнуло и тут же уши заложило от грохота. Охотник рухнул на снег, словно подкошенный, забрызгав все вокруг красным.

– Ложись! – крикнула Пришедшая, хватая тирана за его любимую черную накидку. Послышался треск рвущейся ткани, а сразу за ним – вытряхивающий из любого дикаря всю душу треск автоматной очереди. Пули просвистели над головами, срезая ветки. Маша была уверена, что остальные охотники, какими бы смелыми они ни были, сейчас в ужасе положили свои лица на колючие, морозные снежинки, не смея пошевелиться. И в себя они придут не раньше, чем через несколько минут.

Она схватила сначала автомат, а уж потом рукав Говорящего, стараясь оттащить его в сторону, уйти с линии огня, скрывшись в зарослях. Он сообразил, чего она хочет, сам стал работать руками и ногами.

– Лежи здесь, не двигайся.

Встала на колено, вскидывая оружие, направляя его туда, откуда по ним стреляли. Но не было уже ни шороха, ни движения. Девушка поднялась на ноги, медленно приблизилась к тому месту, где их должен был ждать стрелок. Разглядела утоптанный снег – “не одну минуту караулил, гад!” – и следы, уводящие вокруг останков каменной хижины. “Обмануть хочет, отвести в сторону”.

Она не пошла за ним. Спустилась к воде, вернулась к бетонной балке причала, у которой покачивалась оставленная лодка. Некуда ему больше идти, все равно сюда прибежит! И для нее место удобное: Машу почти не видно, зато любой, кто попробует отвязать корыто, окажется под прицелом.

Он выскочил из кустов сломя голову, на ходу зашвыривая в лодку оружие, начиная раздергивать узел вокруг балки. Девушка не стала кричать ему “руки вверх!” или “стой, стрелять буду!” Она вообще ничего не сказала, лишь надавила на спусковой крючок. Пуля вышибла бетонную крошку над головой чужака. Тот вскрикнул, обернулся.

– Разведчик? – спросила Маша спокойно, когда ветер унес грохот и запах пороха.

Бородатый мужчина кивнул.

– Хреновый. Чего же оружие бросил?

Он не ответил, хотя и так было понятно – торопился.

– Один сошел на берег?

– Йа…

– Остальные что будут делать, если ты не вернешься?

– Уйдут… Зачем рисковать? Мы только проверить хотели. Все думать – здесь ланд ав мьютанте. Меня вот послали… Может, еще приплывут по эт орь. Через год.

Она подняла автомат.

– Эй, эй! Стоп! Я все расскажу! Где наша база, сколько людей, какое оружие, текник. У нас даже хеликоптер есть! Настоящий, исправный! Только летать никто не может. Еще компьютеры, тоже рабочие!

– Молодец, – Маша ему подмигнула. – Как раз это ты и не должен никому рассказать.

– Я молчать, я буду мо…

Выстрел грохнул над лесом, прокатился по заснеженным соснам, вновь поднимая птиц.

К тому времени, когда появились охотники, а вслед за ними и Говорящий, Маша успела обыскать труп, забрала у него, спрятав в складках своей одежды, нож. Больше ничего ценного при чужаке не нашлось. Автомат, так и оставшийся лежать в лодке, она не тронула.

– Ты что, застрелила его? – спросил Говорящий, отбирая у девушки ствол.

– Конечно. Он же хотел убить меня. Да и тебя тоже, если ты забыл. А уж что Черствый об этом думает…

– Ладно! Не умничай. Просто было бы уместно брать таких живыми. Повыпытывать о том, о сем. Он ничего не говорил?

– Да не умеет он по-нашему.

– Тьфу… Пошли, Крапленый. Босяк, остаешься за главного. Закопайте Черствого, потом привяжите моторку к ее кораблю, вытяните его из камышей и вместе с грузом перегоните к горе-высотке, пока вода не встала. А там уж на санях перетаскаем. С мотором-то управишься?

– Слажу!

Говорящий опять повернулся в сторону широко разливающейся реки. Дальше, за несколькими поворотами, море.

– Где вот их корабль?

– Сплавай на лодке с ребятами, поищи.

– Не дерзи! – он достал чужой автомат, подошел к Маше.

– Как же он тебя убить собирался, если оружие у него – вон где валялось? А?

– Уронил, когда падал, – не моргнув глазом ответила она.

– Угу.

– А автомат у него, – заметила Маша, – не такой, как мои. Калибр другой. Одним словом, зарядить его потом будет нечем.

– Ничего, пригодится, – проворчал Говорящий и закинул добычу на плечо.

Уже когда вышли с территории порта и отпустили сопровождающего шагов на двадцать вперед, формальный правитель гнезда позволил себе выговориться: и о том, что Пришедшая взяла без спросу автомат, и об убитом чужаке, и о неизвестности, которая стоит за пришельцами с севера и которую теперь не разъяснить, а значит границы с этой стороны придется караулить постоянно и большими усилиями.

– Ты ведь не думаешь, что я тебе верю? – спросил он Машу не поворачивая головы.

Она понимала – не верит. И слова его звучат, как угроза. Он уже достаточно получил от нее, чтобы избавиться, чиркнуть скальпелем и сбросить в реку. Почему же не сделает этого? Что его останавливает? Тем более теперь, когда сама же, дура, показала, насколько может быть опасной… Значит, бродит в его голове какая-то мысль. Не о том ли, что девушка будет полезна в деле, с которым сам Говорящий не справился? Только бы добраться до этого дела!

– Слушай, я сдала тебе свои запасы. Сдам большой склад, если хочешь. В нем и нет никакой тайны, про банк-хранилище на Шпицбергене многие источники сообщали. Что еще тебе нужно? Меня? Хрен с тобой, пусть я буду твоей! Не формально, а на деле! Со всеми потрохами!

– Не ори.

– Да всем же удобнее. Твои привыкли к двоевластию, так и дай им марионетку, пусть радуются. Можешь даже назвать по-своему, не руководчиком. Буду решать в твое отсутствие “важные” вопросы, вроде того, кто у кого бусы спер или чью женушку попортил – одним словом, блюсти традиции. М? Что скажешь?

Говорящий не торопился с ответом, а Маша продолжала гнуть свое, насилу сдерживая громкий голос:

– Черт, да у тебя дети появятся от нормальной бабы! Я же не касалась ваших внутриплеменных родовых связей.

Она ждала, чувствуя, что сердце колотится все быстрее, а переправа все ближе. “Молчит, подлец! Если я себя не преподнесу как надо, то могу и не добраться до гнезда”.

– Все еще не нравлюсь? Я что, страшная?

Было омерзительно торговать собой, словно куском мяса. Но Маша знала, что это надо перетерпеть. Что будет время, когда сама станет судить – кого казнить, кого миловать. И для Говорящего с небом у нее загодя вынесено решение.

– Не дави на меня! – рыкнул он. – Домой придем, решу.

Позволил себе взглянуть косо и улыбка мелькнула на его лице.

– Не страшная. В самый раз для такого дела.

“И на том спасибо. Про какое бы дело он не говорил, это лучше, чем на дно”.

Когда переправлялись на лодках через реку, увидели, как в районе разрушенного моста бурным потоком выходит на поверхность что-то химическое, разноцветное. Такое порой случалось – то ли машина, упавшая в воду давным давно, наконец прохудилась и выпустила из цистерны свой яд, то ли это был вагон грузового поезда… Для охотников-то оно и вовсе было общением с духами.

Но расходящиеся цветные круги напомнили Маше о другом. О том, как она впервые увидела карту заражения, размалеванную вот такими же яркими окружностями. Отец сказал: “На, изучай. Пригодится в жизни, будешь знать, куда ходить нельзя”.

– Чего ты туда смотришь? – спросил Говорящий, переживая – не увидела ли она новую опасность?

– А? – Маша отвлеклась от воспоминаний. – Нет, ничего, – и тут же снова уставилась на юг. – Ближайшая зона там.

Он хмыкнул, тоже вгляделся вдаль, но, конечно, ничего не увидел, даже представить не смог – на что это похоже, как там все происходит?

– Что ж, зона есть зона. Рядом долго не стой, ешь черное мясо и все будет хорошо. Туда ведь, на юг, до сих пор по старой дороге ходят. И обратно тоже. Не совсем мимо зоны, но…

“Все у него просто – жри мясо, рядом не стой! А я видела со спутника, как год за годом уходили с побережья племена. Исчезали в районе древней космической гавани, из которой и корабли-то лет двести как не отправляются. Сжирала зона людей, заманивала и переделывала по своему разумению”.

– Ты прав, – сказала она Говорящему. – Подозрительно.

– Да что опять?

– То, как эти точки мутации по миру разбросаны. Будто специально их разложили. Помнишь, говорили мы об этом? Очень оно подозрительно… Хотя и природное явление исключать нельзя. С природы, знаешь ли, станется такой фортель выкинуть. Вон, динозавры – слышал про них? Сто шестьдесят миллионов лет жили и все равно сдохли! А у них не было ни машин, ни вонючей, едкой грязи. И войн не было. Все равно! Если матушка природа надумает нас порешить, она это сделает.

– Интересные у тебя были книги “с выдумками”. Но на динозавров-то другая планета упала.

– Астероид.

– Без разницы.

Хромой, словно верный пес, ждал ее у узорщецкого дома. Во взгляде бывалого охотника отразились сразу удивление и облегчение – чужеземная женщина, с которой он успел вступить в сговор, вернулась живой и здоровой. Не избавился от нее Говорящий, не запытал где-нибудь по дороге, вытягивая всю информацию, в том числе и о его предательстве. Теперь уж другие дела пойдут! Раз вернулась, значит нужна, есть на нее планы у Говорящего с небом.

Хромой услужливо открыл дверь – с большим, чем поутру, почтением, показывая и другим, что заканчиваются неопределенности, стоит привыкать к новому человеку в верхушке гнезда.

Оказавшись в хижине, Маша накинула майку на оконце, достала трофейный нож. Хороший клинок, в северных землях против зверя делали. Теперь-то чего уж… Нет того зверя. Только на человека!

Спрятала кусок стали в соломенную постель. “Его час придет”. Оружие было уложено так, что невозможно почувствовать неловкость, даже если расслабишься на кровати или будешь ворочаться. Она этому еще на маяке научилась, когда отец запрещал маленькой девочке играть с острыми предметами.

Маша слушала стихающие звуки гнезда, чьи-то возгласы, команды сторожевых постов. Растворяясь в ночи, они переходили в сон, где были свои причудливые шорохи и скрипы…

Утром в дверь постучали. Она разлепила глаза, опустила ноги на холодный пол. Не слишком смущаясь, пошла открывать в одной рубашке. На пороге стоял Хромой.

– Он ждет, – сказал охранник. – Сейчас.

Маша кивнула. Через несколько минут она, умытая и причесанная, шла к черному дому. На входе посторонился вооруженный человек, отвесив ей едва заметный поклон. Определенно это утро встречало ее иначе, нежели предыдущее!

Знакомый коридор, маленькая комната. Еще коридор, поворот. Она успела услышать обрывок разговора:

– Ушли на юг, скорее всего на базар.

– У нее там родич.

– Забрать живыми, или…

– Не сейчас, позже решу.

Навстречу ей вышел хмурый искатель с обветренным лицом. Остановился, пропуская Пришедшую вперед, пошел дальше. Она хотела посмотреть ему вслед, но никого уже не увидела, только слышала, как хлопнула дверь, впуская еще одно облачко морозного воздуха.

– Мы сделаем это вечером. Сегодня.

Говорящий с небом поднял голову. Он сидел за столом, перед ним были разложены какие-то бумаги, огрызки пластиковых карандашей и даже две толстых, потрепанных книги. В очаге, как обычно, трещали поленья, слабому свету из окон помогали лампы.

– Ты станешь Пришедшей Властительницей. И гнездо никогда больше не будет выбирать руководчика, потому что в черном доме будут жить только наши дети, а после них – их дети, и так до конца мира, когда бы он не настал. Один из нашего рода всегда будет Властителем.

Маша не знала – упасть ли ей на колени в знак благодарности, или, быть может, надо сесть на колени к нему и сделать что-то другое…

– Тебя не все устраивает? – спросил Говорящий, глядя на ее озадаченное лицо.

– Нет. Все хорошо. Просто неожиданно – вот так, без подготовки…

– Подготовят. Женщины ждут у костра. Да, и – тебя уже никто не сторожит в доме Узорщика. Можешь гулять, где вздумается.

И снова склонил голову над бумагами, давая понять, что разговор окончен.

Она медленно попятилась, потом развернулась, вышла узкими коридорами на улицу. Казалось, что сразу сотни глаз наблюдают за ней. Маша смотрела себе под ноги, наугад выбирая дорогу. Когда шум поселка остался позади, прибавила шагу. Но этого казалось мало и порой она переходила на бег, пока не понеслась во всю прыть! Ветки хлестали ее по лицу, снег, потревоженный в кронах деревьев, падал на волосы и одежду.

Маша продолжала бежать, не в силах остановиться. Весь мир, весь чертов огромный мир летел ей навстречу, но он был пуст и непригоден для жизни. Куда ни пытайся скрыться, везде будет одно и то же. Гнездо и костер между зонами.

Споткнулась о корягу, полетела вперед, больно ударившись плечом. Зажмурилась и с шипением перекатывалась с боку на бок, схватившись одной рукой за другую. Наконец затихла, открыла глаза. Над ней со скрипом качались исполинские стволы. Секвохи.

Маша поднялась, отряхнула одежду.

– Думал, обосрусь от счастья?! – крикнула она деревьям. – Проверочка, да?!

Насупившись, пошла обратно, лишь раз оглянувшись на дорогу для нелюдей, пересекающую древний город. Может и не проверял ее никто. Может, это фантазия разыгралась, а Говорящий и правда освободил ее от ареста и ничего больше. Как бы то ни было, она вернулась в гнездо, позволила женщинам помыть себя, переодеть. Сделать на предплечье рисунок – маленький черный дом.

На подходе к настоящему, не рисованному, ее остановил Хромой.

– Туда нельзя. Сейчас – нельзя.

– Почему? Что, обычай какой?

– Просто он занят, просил не ходить вокруг да около.

Ей что-то послышалось. Маша снова попыталась прорваться, но сквозь цепкую хватку Хромого сделать это было невозможно.

– Пусти. Да пусти же! Чтоб тебя…

Отошла на шаг назад, хотя и так уже понимала, что она слышит. Женские стоны.

– Просто уйди, – снова посоветовал Хромой. – Посиди до вечера в доме Узорщика.

Оглянулся, бросил на сумрачное строение недовольный взгляд.

– Ты даже не узнаешь, кто она. И зачем? Говорящий всегда брал, кого хотел. Любую. Не будешь же ревновать? Скоро получишь гораздо больше, чем любая из них…

– Ревновать, – с презрением выплюнула Маша, развернулась и пошла к дому. Но внутрь заходить не стала, просидела до вечера на крыльце. Даже когда за деревьями мелькнула чья-то фигурка, она сдержалась, не стала поворачивать голову. “Действительно, какая разница? Она никто! Вы все – никто”.

Во время обряда, проходившего у костра под барабанный бой, держала теплую руку Говорящего своей холодной ладонью. Делала то, что требовалось, говорила то, что ждали. И не стала противиться, когда ее саму повели в дом со стонами. Маша не забыла, что у нее есть своя, особенная цель, которая оправдывает средства.

Свет десятка ламп, коптивших куда-то под крышу, в хитрую, изолированную от огня вентиляцию, освещали кровать неровным мерцанием. Обнаженные тела были едва прикрыты вышитой тряпицей, заменяющей хозяину одеяло. Впрочем, тряпица пропиталась потом и ее давно пора было сбросить, мешала лишь лень.

Двое, только что угомонившиеся, уставшие от борьбы друг с другом и каждый сам с собой, лежали рядом, но не касаясь локтями, бедрами. Разрушения границ минуту назад было достаточно и пересекаться снова им не хотелось. Не сейчас.

Маша прислушалась к праздничным возгласам на улице. Она не сомневалась, что и толпа простого люда, оставшегося у костра, греет уши, внимает стонам и крикам из черного дома. И девушка не стеснялась, порой даже переигрывая, стараясь подарить мужчине ложное чувство могущества, а толпе блудливые фантазии. “Немного больно, немного приятно. А он пусть думает, что способен на все. Пусть думает…”

– Перед тем, как ты здесь появилась, – подал голос Говорящий с небом, – из гнезда ушла девчонка.

– Что еще за девчонка?

– Да не так важна она сама, как то, что сбежала именно от меня, а увел ее убийца руководчика.

– Ушла от тебя? Что это значит? Разве ты уже был…

– Нет, просто… я считал ее своей, вот и все.

– Понятно. И зачем ты мне это рассказываешь?

– Собираюсь отправить за ними своих людей. Что думаешь?

Маша разрывалась между желанием прикрыть наготу и нежеланием показывать этим жестом свое неудобство. Просто закрыла глаза.

– Отправляй. Его можешь сразу сгубить, а стерву пусть ко мне приволокут.

Говорящий улыбнулся. Как ни старался он сохранить стену между собой и Пришедшей, она пленила его все сильнее. Он повернулся, заползая на нее сверху, сбросил на пол вышитую тряпицу…


 
Коллаж автора

Конопатая медленно, стараясь не скрипнуть стулом, поднялась. Сделала шаг в сторону. И в этот момент дверь распахнулась! На пороге стоял незнакомый мужчина, лицо его казалось бледнее, чем должно быть у здорового человека, а одежда выдавала в нем чужака, не имеющего ничего общего не только с работниками сыскного, но и вообще жителями Южного базара.

Даша рванулась, успевая дернуть на себя выдвижной шкаф. “Ложки! Дурацкие ложки!” У нее уже не было времени искать ножи – мужчина в несколько широких шагов приблизился, схватил ее за горло, приподнимая над полом. В этот момент его словно позвал кто, хотя никаких голосов Дашка не слышала. Незнакомец повернул голову, впился взглядом в подоконник, на котором лежали бумаги.

Он отпустил девчонку, подошел к окну. Скинул на пол все документы, кроме одного – конверта, который принес Ратник и который за минуту до этого Конопатая сама хотела открыть. Удовлетворенный чужак развернулся, убрал добычу в карман. Ему бы сразу и уйти, но он, видимо, решил не оставлять свидетелей.

Даша увидела в его руке заточку.

– Помогите! – закричала она что есть мочи.

Лезвие сверкнуло, вспарывая воздух, но юркая девчонка успела увернуться. Тут же последовал новый взмах и на этот раз на ее рубашке остался разрез – ткань моментально пропиталась кровью.

Бум-м-м…

Гулкий удар остановил мужчину. Глаза его остекленели, потом закатились и тело с грохотом свалилось на пол. Позади стояла Ленка – тоже в ночной рубашке, с тяжелой, чугунной сковородой в руках.

– Жива?

– Да вроде…

– У тебя кровь.

– Царапнул, паразит.

Конопатая старалась удержать на себе сорочку, но та, изрядно намокнув, разъезжалась. В конце концов она скинула окровавленные лохмотья.

– Мне надо одеться. А ты позови охранника.

– Охранник на лестнице лежит. Этот пырнул его, я видела. И вообще, он… – Ленка пихнула чужака ногой. – Еще жив. Одна я с ним не останусь.

– И что ты предлагаешь? Неизвестно, когда вернутся Крил и дядя. К утру, наверное. Этот десять раз успеет в себя прийти. Будем его добивать сковородой?

– Пошли наверх!

– Наверх? Зачем?

Ленка уже тащила Конопатую за руку. Они поднялись по лестнице, схватили в комнате верхнюю одежду и через люк выбрались на крышу. На улице валил густой снегопад, все было вокруг белым-бело. Пока Даша оглядывалась, не понимая – зачем они здесь? – Ленка схватила железку, привязанную к столбу, на котором еще выше качался кусок железной дороги.

Бам-м! Бам-м! Бам-м!

Звенящий, закладывающий уши гул понесся над городом, проникая в каждый дом тревожным сигналом, заставляя людей просыпаться, а тех, кто еще не спал, отвлекаться от домашних дел и выглядывать в окна, выходить на улицу.

– Конверт! – перекрикивая набат, сказала Дашка.

– Какой? О чем ты?

– Он, – показала пальцем вниз, – взял с подоконника конверт и положил в карман!

Люк приподнялся. Конопатая, крепко сжимающая в руках сковороду, увидела одного из местных – первыми к ним добрались люди, охранявшие дом городского головы. Парень помог девушкам спуститься, вместе они заглянули в гостиную.

– Здесь был чужой.

– Где? – парень озирался по сторонам, но комната уже опустела.

– Да здесь же! Я врезала ему по голове и он валялся на полу! Сбежал, тварь…

Охранник с подозрением глядел то на Ленку, то на Дашу, которая, к тому же, была испачкана то ли своей, то ли чужой кровью.

– Ничего не попутали?

Внизу раздался топот множества ног и почти сразу в комнату, в сопровождении нескольких человек, ввалились Кирюха и Ратник.

– Что? – дядя подскочил к племяннице. – Что случилось?

Но Конопатая уже не могла ему ничего объяснить. Ноги ее подкосились, сознание помутилось. Словно издалека слышала она, как Ленка торопливо рассказывает что-то Аркадию Федоровичу. Потом, кажется, несли на руках, укладывали на кровать… И все – тишина, пустота…

– Кровопотеря, – констатировал лекарь. – Подите, подите все отсюда прочь! Только мешаете.

Но не желая пугать добавил:

– Не помрет! Оклемается.

Кирилл с Аркадием вышли под снежный вал, продолжающий сыпать с невидимого неба. Недалеко от входа лежал сыскарь, оставленный на дежурстве; под ним уже натекла на свежий снег красная лужица.

– Тьфу! – сплюнул в сердцах Ратник.

Вокруг бегали, суетились другие работники сыскного отделения. Некоторые подходили, докладывали:

– Через южные ворота никто не проходил!

– По периметру прорывов нет!

Порой появлялись и любопытные обыватели, но дальше собственного порога выйти они не решались.

– Следы кто-нибудь видел? – крикнул Ратник. – Кто первый пришел? От дома следы были?

– Натоптали, Аркадий Федорович! Навела девчонка суеты – столько людей сбежалось!

– Это не она суеты навела, дурни! Она-то все правильно сделала. А вот вы под ноги должны были смотреть! Сыскари…

Он повернулся к Крилу, поднял голову на мгновение, подставляя лицо снежным хлопьям. Посмотрел на стажера.

– Да и мы с тобой – чего уж там – слепые кутята. Не допенькать, что очередной ходок может и не в библиотеку явится, а как раз за изъятыми вещдоками. Черт, как он узнал, что они у меня дома?! Будто на запах шел, словно не человек. Но ведь не мог же он на запах, а? Да и нет там ничего такого, одно ведь слово – бумага!

Крил не прислушивался к его болтовне. Он тихо скрипел зубами, вспоминая следы крови, оставленные в гостиной. Сейчас ему как никогда хотелось, чтобы начальник сыскного выдал ту смертельную штуку, с вращающимся барабаном и патронами. И он бы всадил их все в неизвестную пока мразь, которая порезала Конопатую!

– Они же с севера шли.

– А? – отвлекся от рассуждений Аркадий. – Чего говоришь?

– С севера они все шли. Женщина, мужчина. Которые до города не добрались.

– Так.

– Значит и обратно на север пойдет. А если есть у него такая же склонность, как и у прочих, то с большой вероятностью догоним гада.

– Это ты чего имеешь в виду?

– Склонность сдохнуть неожиданно, по неизвестным причинам.

Ратник утер сырость под носом – таящий снег каплями стекал по его лицу.

– Если сдохнет, то конечно, шансы догнать есть. Чего бы им не быть, если сдохнет… Хотя бы конверт отберем, все-таки не зря они лезут за ним. Что-то есть важное в этих вещдоках. Но только не похож он на легко подыхающего – вон, Ленка его чугункой, а он встал и деру! Если сам не помрет, то сложно будет его выследить.

Он вскинул руку, подзывая одного из своих помощников.

– Сколько сейчас людей в работе, не считая охраны на воротах?

– Сотни две, Аркадий Федорыч.

– Собери мне с полсотни и пусть они через четверть часа будут у северных. Остальных берешь под свое чуткое руководство и чтоб весь город, – любимым жестом он показал сжатый кулак, – от края до края прочесать! В каждый горшок, под каждую юбку! Ну, ты понял.

– Понял, Аркадий Федорыч.

Россыпью пляшущих огней цепочка преследователей шла через лес. Здесь гораздо проще обнаружить следы преступника: снег повалил с вечера, а в ночь редкий лесоруб или охотник пойдет по своим делам, поэтому и лишних отпечатков не оставит.

– Как думаешь, где собака зарыта? – спросил Крила Ратник. – В любовной записке или сухом листе?

Тот раздумывал некоторое время, стараясь не отвлекаться от поисков.

– Не знаю я, Аркадий Федорович. По мне так ни то, ни другое в сокровище не годится. Да хоть бы знать, кому и зачем оно надо?

– Это верно. Знать мотив всегда полезно. Вот я помню, год назад одна торговка своих жареных воробьев…

– Нашел! Нашел!

Крик доносился с левого фланга растянутого в цепочку отряда. Натренированные люди замерли, как один. Ратник тут же сорвался с места, не сказав стажеру ни слова, и тот не решился следовать за ним – мало ли что приближенный, почти родственник. Стой, раз команды не было. Он лишь вытягивал шею, стараясь увидеть, что там происходит, да прислушивался к разговору, отсюда едва слышному.

Вскорости сыскарь вернулся. Занял в цепочке свое место, но командовать “вперед” не спешил.

– Дурные дела какие-то, – процедил он сквозь зубы.

– Что там? – не утерпел, спросил Кирюха.

– Одежда.

– Чужака?

– Я его что, видел? Домой принесем – Ленке покажем. Но судя по всему да, его.

– А сам он… где?

Ратник повернулся, посмотрел задумчиво на парня.

– То-то и оно. Где? Все сбросил – верхнее, нижнее, башмаки… Карманы я проверил, пусто. А чужак словно испарился, и следов не видать.

Крилу казалось, что не только у него, но и у Ратника, и всех, кто стоит рядом, в головах вертятся одни и те же мысли. Только высказывать их не хотелось, потому что вопросов тогда становилось еще больше, а возможные ответы нравились еще меньше.

Он заставил себя поднять голову, посмотреть наверх.

– Секвохи.

– Вижу, – проворчал Аркадий Федорович. – Хочешь сказать, что пока вырубка была, он человеком шел, а как секвохи начались – одежу сбросил и… по деревьям? Как нелюдь?

Крил прикусил губу. Сам понимал, что глупые это домыслы. Человек никогда не сможет передвигаться по деревьям так же ловко, как мутанты, даже по секвохам. Но не мог же этот гад из одного в другое превращаться?! Не бывает такого!

– Есть многое на свете, друг Кирюха, – сказал Ратник, будто прочитав его мысли, – что и не снилось раньше никакому гоаглю! Давай допустим, что чужак умеет прыгать с ветки на ветку не хуже иного нелюдя. Просто допустим! Тогда мы его пешим ходом уже не достанем.

– А если все-таки сдохнет? Ведь помирали же те, другие!

– Тогда имеет смысл мне вернуться в город, потому за делами там особый присмотр сейчас нужен, парням же пройти дальше по лесу и поискать. Вдруг тело найдут до рассвета – дольше-то бродить нет смысла. Ну а ты сам гляди, с кем тебе?

Крилу ужасно хотелось вернуться! Там еще улики могут быть, там Конопатая, которая должна его увидеть, когда придет в себя. Но пойти с Аркадием – значит показать свою исключительность и тем самым нажить недоброжелателей в сыскном. Нет, общую работу нельзя бросать!

– Вы идите, а я тут, с остальными. Поищем!

– Ну, как знаешь, – довольно улыбнулся Ратник. Видать, ждал он такого ответа.

Никто, конечно, не доверил Крилу командование отрядом. Были сыскари и посмышленее, с большим опытом. Впрочем, он и сам в командиры не рвался. Шел в числе прочих, внимательно глядел на снег, на ветки – те, до которых дотягивались лучи переносных фонарей.

До утра они так никого и не обнаружили. Остановились ненадолго передохнуть, потом повернули назад. Приказа смотреть так же внимательно не было, но парни все равно поглядывали – мало ли что… И вот, когда уже половина пути до города была пройдена, кто-то из самых глазастых остановил отряд, молча указал на дерево. Показалось им, или там и правда кто-то шевельнулся, перескочил с ветки на ветку?

Главный указал на Крила и еще двух сыскарей, остальным сделал знак, чтобы продолжали движение, как ни в чем ни бывало.

“А ведь могли!” – думал Кирюха. – “Могли ночью мимо пройти. Если хитрый зверюга, то мог затаиться, пропустить сначала в одну сторону, теперь вот в другую. Только сейчас светло, видно лучше. И еще кое-что…” Думалось ему, что чужак мог быть в худшем состоянии, чем прошлой ночью. “Доживает он. Осторожность уже не та”.

Крил аккуратно снял с плеча арбалет, расчехлил его. Натянув тетиву, уложил на место металлический цилиндрик стрелы. Остальные тоже достали оружие: у главного револьвер, как у Ратника, у двух других похожие, только с удлиненными ручками и стволами.

Они стояли, стараясь не шевелиться, надеясь, что присыпанные снегом шапки и куртки скрывают их, делают сверху малозаметными.

Вот уже и голоса стихли, отряд ушел далеко. Ничто теперь не мешало чужаку продолжить путь на север. Если, конечно, в вершинах секвох и в самом деле кто-то был.

Крил всматривался в черно-белое переплетение веток, жмурился, стараясь проморгаться и снова глядел, глядел… Один из стрелков вдруг поднял указательный палец, но Кирюха уже и сам заметил: там, в вышине, что-то опять шевелилось. Неуверенно, будто опасаясь в любую секунду рухнуть на землю.

Покосившись на главного, Крил заметил, как тот кивнул – “стреляй!” Послать почти бесшумную стрелу было умнее, чем оглушить весь лес огнестрелом. Даже если стрела промахнется, враг может ее не заметить и тогда будет шанс еще на один выстрел.

Что бы там ни было, оно все еще шевелилось и Крилу даже привиделось, что это черная туша нелюдя. Но нет – слишком далеко, не понять. Воображение могло сыграть с ним злую шутку. “Скоро выясним…”

Палец плавно надавил на спусковой крючок, прижав его до конца в тот момент, когда внутреннее чувство подсказывало – “сейчас!” Тетива распрямилась, зазвенев едва слышно, стрела со свистом ушла вверх.

Сначала ему показалось, что пришлый невредимым сорвался с места, но почти сразу тот оступился и, не удержавшись, полетел вниз. Крил выдохнул, позволяя своим товарищам первыми добраться до тела. Когда подошел, они уже стояли, окружив чужака. Главный поднял руку с револьвером и выстрелил, показывая отряду, что дело сделано.

– Не мутант, – сказал он.

Кирюха нагнулся, выдернул из предплечья обнаженного человека стрелу. Кажется, тот еще был жив, хоть и смертельно бледен. Он лежал, уставившись в небо, и большелодочник почему-то верил, что умирает этот странный пришелец не от падения и уж конечно не от его стрелы.

– Вот, – в теплой гостиной ратниковской квартиры Крил бросил на стол измятый конверт. – И вот! – добавил к нему цепочку с медальоном, на котором была видна какая-то надпись.

– Это он в руке держал, а это у него на шее было.

Аркадий Федорович подошел ближе, посмотрел сначала на одну находку, отодвинув ее в сторону, потом на другую.

– Вадим Каменев, – прочитал он на медальоне.

– Я такие уже видел, – показал Кирюха на металлическую пластинку. – С именем и… – он нахмурился, вспоминая слово, – фамилией.

– Где видел?

– Один раз недалеко от дашкиного гнезда, другой – в лесу.

– На людях?

Большелодочник отрицательно покачал головой.

– На нелюдях. Только вот этот – на человеке. Кстати, хорошо, что он скомкал ваш конверт.

– Почему?

– А вы достаньте, посмотрите, что там внутри.

Аркадий Федорович, которому все эти загадки и без того стояли поперек горла, стал раздраженно разворачивать конверт. Вынул из него мятое любовное послание, бросил на стол. Потом выудил засохший, такой же измятый лист секвохи. Как только он швырнул его вслед за посланием, лист… сам собой распрямился.

– Етить твою колотить… Он, что – из какой-то синтетики?

– Я такого слова не знаю, но думаю, что да.

Ратник поднял листок, посмотрел его на просвет, будто это могло сказать ему что-то о сущности таинственной технологии. Он даже понюхал его. Снова скомкал и завороженно смотрел, как тот распрямляется, превращаясь в идеально плоский, такой же, каким был, когда его достали из книги.

– Не удивлюсь, если эта штука фонит каким-нибудь излучением. Потому что твари лезут к ней, будто у них чуйка на фиговый листок.

Снова посмотрел на Крила и понял, что тот его не слушает, все время оглядывается на дверь.

– Ой, иди уже! – Аркадий махнул рукой. – Спит она, все в порядке. Но тебя ведь не удержать, так что потом договорим.

Кирилл улыбнулся, кивнул. Он быстро поднялся наверх, в комнате под крышей бросил на пол верхнюю одежду. Присел на краешек кровати.

Конопатая и правда будто спала – глаза закрыты, одна рука откинута в сторону… Но как только он сел, другой рукой она тут же схватила его ладонь, крепко сжала. Кирюха осторожно пристроился рядом. Так и лежали, держась друг за друга.

Он старался разобраться в себе, в своих чувствах к Даше. Для отеческого отношения слишком уж небольшая разница в возрасте. Быть ей старшим братом? Но он не должен себя обманывать – девушка его волновала и совсем не так, как это может быть между братом и сестрой. С другой стороны, он не какой-нибудь Говорящий с небом, не станет тащить девчонку в постель, когда ей впору еще с подругами венки плести. Что остается? Быть ей защитником, пока не подрастет?

Посмотрел на кусочек бинта, виднеющийся под бретелькой ее сорочки. “Паршивый из меня защитник”. А Конопатая потянулась, обняла его, не открывая глаз, уткнулась носом в плечо Крила. И он отпустил свои терзания – будь что будет!

Ей понадобилось несколько дней отдыха, много съеденной рыбы и выпитого морса, чтобы восстановить силы. Лекарь не сразу позволил вставать, но потом Дашку уже было не остановить! Взлятывала по дому, норовила выскочить на улицу и уже наводила среди городской молодежи новые знакомства.

Нежданных гостей в городе и окрестностях больше не случалось: может, у того, кто их посылал, подопытные закончились, а скорее понял он, что не получится добиться цели такими методами – взял передышку и обдумывает теперь, как дальше быть.

Обдумывал и Аркадий Федорович. Через неделю после нападения на Конопатую созвал он маленький семейный совет, от которого, под предлогом пополнения съестных запасов, была отстранена Ленка, зато приглашен незнакомый мужчина, возрастом чуть помладше самого Ратника, с цепкими, умными глазами и украшением на груди из нескольких зубов нелюдей.

– Это Герман, – представил его Аркадий. – Герман Маркович, если хотите. Он на Южном базаре вроде как… кхм… особый специалист.

– Проводник, дознаватель, – пояснил мужчина. – Палач.

– Ничего себе, – тихо проговорила Конопатая. – Дядь, кого казнить собираемся?

Ратник улыбнулся, потрепал племянницу по голове.

– Пока никого. Нас больше занимает умение Германа Марковича вытягивать из людей информацию. Я уж вам не стал говорить, тревожить лишний раз, но позавчера словили лихого человека. Не хотел он признаваться – откуда, зачем… Наврал с три короба. Тогда наш дознаватель с ним и пообщался.

– По вашу душу шел, барышня, – сказал Герман, глядя на Дашку. – От самого Архангельска, от гнезда. Имел поручение доставить вас обратно. А с молодым человеком, – кивнул на Крила, – расправу учинить.

Кирюха раздраженно поставил на стол кружку с грибным чаем, который не то пить собирался, не то руки греть, не то налил просто чтобы эти руки чем-то занять.

– Ничего неожиданного, – сказал большелодочник. – Догадывались, что Говорящий пошлет кого-нибудь.

– Так-то оно так, – согласился Аркадий. – Но игнорировать такие обстоятельства нельзя. Одного изловили, а другого… Кто знает? Эти вон, самоподыхающие, аж ко мне в дом забрались! Один. Забрался. А Базар место людное и устроить здесь какой-то особый режим я не могу, это значит жизнь прекратить. Городской голова и так мне весь мозг вынес – какого лешего, говорит, у тебя творится на вверенной территории? И он прав.

– Дядь. Ты к чему? Говори прямо!

Аркадий переглянулся с Германом.

– Вы только не подумайте, я вас не прогоняю. Но было бы лучше перебраться – тихо, скрытно – в другое место. Желательно такое, о котором мало кто знает.

Теперь уже переглянулись Кирюха с Дашей.

– О… Вот, значит, чего у вас придумалось, – девчонка взяла крилов чай, сделала большой глоток. – Знаешь, если дело только в моей драгоценной шкурке…

– Нет, не только, – перебил ее Ратник. – Дело еще в том, что эту дрянь – я про листочек – надо вывезти из города, чтобы она не притягивала к базару кого попало. И не просто вывезти, а доставить людям, умеющим такие штуки исследовать. И по очень удачному стечению обстоятельств…

– Кто бы сомневался, – пробурчал Кирилл.

– …такие люди живут как раз в укромном, хорошо защищенном местечке, о котором почти никто не знает!

Он замолчал, ожидая реакции племянницы и ее приятеля. Но на их лицах было написано, что они не горят желанием покидать Южный базар. У Дашки здесь появились новые знакомые, жизнь ей казалась гораздо интереснее, чем в родном гнезде. А Кирюха так и вовсе надеялся на хорошую, интересную работу, в которую только начал втягиваться.

Ратник вздохнул.

– Ребят, нельзя вам сейчас здесь. Я все понимаю, но… нельзя! Вот разберемся с листочком проклятым, с теми, кто на него охотится, да и с теми, кто на вас охотится, тогда совсем другое дело! Тогда – живи не хочу!

– Угу, – Крил допил чай. – Разбираться, однако, нам придется. Приманку-то к исследователям везти – все равно, что кричать в лесу “эй, вот мы, здесь, и сокровище ваше у нас!” Тут они и набегут. А в лесу нет сыскного отделения, защитить нас будет некому.

– Я вас проведу к месту, – сказал Герман. – Так проведу, что никто не пронюхает.

– И момент хороший, – поддакнул ему Аркадий. – Самоподыхающие перерыв взяли. Пока снова не появились, можно вам улизнуть. Глядишь, в другом-то месте они и потеряют цель. В любом случае это не обычное место, а чертов Форт-Нокс.

– Чего?

– Неважно. Крепость там!

Снова наступила тягостная тишина. Крил покосился на Германа: “такой, пожалуй, и в самом деле проведет хоть на край света”. В его уверенных движениях, во взгляде и в каждом слове чувствовались сила, хитрость. А кроме того, им же ясно дали понять, что – хотите или не хотите – уйти придется. Так лучше с этим проводником, чем с другим.

Крил понимал, что каждый печется о своем. Будь перед тобой хоть племянница, хоть мать родная, но если придется ради дела, за которое ты болеешь, отправить ее подальше – отправишь. И мальчика с арбалетом, который за ней всюду таскается, тоже.

Большелодочник украдкой взял Конопатую за руку.

– Хорошо. Завтра утром?

Девчонка посмотрела на него встревоженно – “стоит ли соглашаться так быстро?” Но не стала упрямиться, кивнула головой.

Они покинули город так рано, что на улицах еще не было видно людей, а солнце даже не собиралось подниматься из-за горизонта. Герман говорил, что идти надо будет на северо-запад, но выходили они, как ни странно, через южные ворота. Он объяснил это тем, что так удобнее добраться до места, где следует переходить реку – одну из трех, окружающих территорию старого города.

Когда большую часть Южного базара скрыли деревья, Кирилл еще раз оглянулся: была видна часть забора, за ним верхушки деревянных строений, над которыми медленно поднимались струйки белого дыма. Увидит ли он все это снова? Когда?

Герман шел чуть впереди, он был неразговорчив, лишь иногда посматривал на тех двоих, за жизнь которых поручился. За плечом его, помимо мешка, болталось то, что он называл винтовкой. Крилу тоже доверили огнестрельное оружие, но в его случае это был револьвер. И парень искренне сомневался, что в случае опасности он выхватит железку с патронами, а не привычный арбалет.

– Далеко идти? – спросила Даша.

– Четыре дня, три ночевки. Если не случится какой-нибудь ерунды.

Не стали переспрашивать, что он имеет в виду – всем хотелось верить, что ерунды не случится.

– Вообще, земли там спокойные, – разъяснял проводник. – Все-таки в стороне от большой реки и старой дороги. Нелюди встречаются редко, главное ушами не хлопать, быть настороже, тогда любого мутанта подстрелить успеешь.

Замолчал ненадолго, потом продолжил:

– Одно только место есть нехорошее. Там тоже городишко стоял, в прежние времена. А не так давно еще и гнездо было. Но люди в зону подались – ту, что севернее – обратиться решили.

– Почему же место нехорошее?

– Потому что секвохи железку заняли, полосой с севера на юг. Уж не знаю, отчего. Видно, так их уродливая сущность подсказала. Стаи мутантов только по ней и ходят, в обычный лес не суются. А полоса разрослась, шириной больше древнего поселения стала. И прерывается только в том месте, где когда-то городок стоял. Там и можно на запад перейти. Все бы ничего, но те охотники, которые сюда промышлять забираются, урочище считают проклятым – мол, кто сунется, тот навсегда сгинет.

– Что, на самом деле пропадали?

– Пропадали.

– Прям все?!

– Это я не знаю, про всех мне не докладывают. Но лично знал нескольких смельчаков, которые через город в одиночку отправлялись и никто их после этого не видел.

– А вы-то как же на запад ходите? – не унимался Крил.

– А я и не хожу, – Герман остановился, посмотрел парню в лицо.

– То есть… как?

– А вот так. Один не хожу. Зачем через этот странный город идти, если мы всегда к умникам отрядами добираемся? Отряд и через секвохи пройдет.

Он двинулся дальше.

– Сейчас-то, понятно, другое дело. Нас трое всего, значит придется через город.

– Погодите, погодите! Я ничего не понимаю. То у вас “место проклятое”, то “пойдем через город”... Чему верить? Опасно там, или нет?

Герман снова остановился.

– Я так считаю: чем заковыристей в точку назначения добираться, тем паскуднее будет твоим преследователям. А если какой-нибудь… Как его? Говорящий с небом узнает, будто сгинули вы в проклятом месте, так это ж вообще решение проблемы – умереть не встать! Правда?

– То-то и оно, – Дашка, все это время слушавшая их со стороны, не вступавшая в разговор, решила высказаться. – Будет нам решение проблемы, если на самом деле сгинем.

– Не стоит все эти сказки всерьез воспринимать. – Герман шел, то и дело задирая голову, словно подбирал себе дерево покрасивше. – Охотники – люди лесные. Они по городским развалинам, даже поросшим деревьями, карабкаются не очень складно. Один мог шею себе сломать, другой на острую железку напороться… И потом – выбравшись на запад не каждый хочет обратно возвращаться. Они ведь, дураки, думают, будто там лучше. Что зон мутации меньше, жрачки больше. А там… Там все то же самое.

Он стукнул ладонью по сосне.

– Сползаю наверх. Оглядеться надо, пока не стемнело. Как раз пригорок, деревья повыше стоят, чем в других местах.

Сбросил поклажу, нацепил на ботинки когтистые подошвы. Принялся карабкаться, не обращая внимания на винтовку, болтающуюся за спиной.

– Ишь ты, как люди могут усваивать что-то у нелюдей, – с восхищением сказала Конопатая.

Они видели, как на вершине Герман одной рукой прижал оружие к плечу, заглянул в хитрую трубку с линзами, служившую увеличивающим прицелом. Он поворачивался то в одну сторону, то в другую, смотрел и через стекла, и невооруженным глазом. Наконец стал спускаться.

– По деревьям, кроме меня, никто не ползает, – сообщил он, спрыгнув на землю. – По крайней мере вблизи, иначе я бы заметил.

Время было уже не то, что осенью, когда Конопатая с Крилом пробиралась от своего гнезда к Южному базару. Между деревьев теперь лежал снег, частично скрывая лесную подстилку, и даже если днем он подтаивал, ночью все застывало, морозный воздух накрывал округу студеным одеялом. Без огня в такое время не обойтись, даже несмотря на риск привлечь чье-то внимание.

Мужчины натаскали веток, развели костер. Когда все согрелись, поужинали, девчонка сняла куртку и стала стягивать вязаную кофту.

– Мне надо повязку поменять.

Не сказав ни слова, Герман повернулся к ней спиной. Ему было все равно, что там происходит – участвует ли Крил в перевязке, или тоже скромно глядит в сторону.

Кирюха не глядел. Он аккуратно, стараясь не задеть заживающую рану, помогал снимать бинт с девичьего торса.

– Болит?

– Почти нет. Хотя полоснул, тварь, от души… Но на базаре хороший лекарь, дело свое знает.

Парень достал свежий моток, дождался, когда Конопатая смажет розовую полоску каким-то снадобьем. Стараясь не смотреть на дашкину грудь, он взялся наматывать новую повязку.

– Спасибо, – поглядела на него с благодарностью. – Пойду… – показала куда-то в сгущающуюся мглу между деревьями. – За кустики схожу.

Крил снова сел у костра и Герман, понимая, что процедура закончена, тоже повернулся к огню. Сидели совсем рядом, но того чувства, какое бывает, когда рядом с тобой друг, большелодочник не испытывал. Да и откуда ему взяться, если знаком с человеком пару дней? И все-таки… Все-таки ему казалось, что если отправляешься в опасное путешествие, если по твоим следам могут идти враги и в любое мгновение рискуешь оказаться в центре схватки, то напарнику своему должен доверять. А Кирилл этого чувства не испытывал.

Он искоса поглядел на Германа. Тот почувствовал взгляд, повернулся.

– Чего ты с ней? – кивнул в сторону ушедшей Дашки. – Осторожничаешь, осторожничаешь…

– Мала она еще.

– Мала… Нонче люди недолго живут, не то, что в былое время. Успевать надо.

Герман подкинул еще веток в огонь. Встретил взглядом вернувшуюся Дашку.

– Вы не переживайте, – сказал он, будто чувствовал за собой обязанность успокаивать, снимать нервное напряжение. – Все будет хорошо, пройдем мы этот городишко. Есть для этого кой-какие заготовочки. Но утро вечера мудренее! Ты, я смотрю, бодрячком еще – подежуришь? Потом разбуди, сменю.

И Герман накрылся старой, потрепанной накидкой. Следом улеглась и девчонка, стараясь устроиться между костром и Кирюхой. Несколько раз она переворачивалась с боку на бок, потом затихла.

Парень вслушивался в ночной лес, но кроме потрескивающего в огне дерева до него не доносилось ни звука. Если бы не Конопатая, уютно устроившаяся рядом, он бы, пожалуй, встал, походил вокруг, за деревьями. Потому что рядом с костром ничего нельзя было увидеть, только яркие языки пламени и кромешную тьму вокруг. В таком положении охранник из него выходил аховый. Но и тревожить Дашку не хотелось: он продолжал сидеть, прислушиваясь к немоте леса, среди елей и сосен которого даже ветер куда-то запропастился.

Глаза у Кирюхи слипались. Он кивал головой, пока, наконец, не привалился к стволу дерева.

Шаги были легкими, почти невесомыми. Замерли сначала у молодого, потом остановились у того, что постарше. Рука коснулась винтовки с оптическим прицелом, но забирать не стала. Даша тихонько, ступая след в след по собственным отпечатками, вышла из зоны, освещенной костром, скрылась за деревьями.


 
Коллаж автора

Третий день над гнездом бушевала метель, укутывая все окрестности мягким снежным покрывалом. Охотники давно уже совершали вылазки только на снегоступах, а между хижинами, чтобы женщины и дети могли ходить, не проваливаясь в сугробы, приходилось чистить тропинки.

Маша наблюдала из окна за белой, такой привычной для нее стихией. На улицу она почти не выходила, да и не было в этом необходимости. Вся интересующая ее жизнь проходила здесь, в черном доме. Говорящий с небом приглашал к себе искателей, которые рассказывали обо всех изменениях, происходящих вокруг гнезда; старейшин, имеющих влияние на простой люд, дающих ему советы о распределении продовольственных запасов, строительстве новых домов и прочих житейских мелочах. Все задумывалось и планировалось здесь. Порой не нужно было даже выбираться из постели, чтобы слышать то, что обсуждается в соседней комнате.

Говорящий искренне верил, что с титулом Пришедшей Властительницы Маша возьмет на себя то, что обещала – разбор мелких усобиц между людьми. Всего и делов-то: выслушать, решить для себя, кто прав, кто виноват, указать на последнего пальцем, назначить ему наказание.

Но Маша не любила людей. Она вдруг поняла это со всей остротой, когда волею жизненных обстоятельств оказалась в гнезде. Раньше она мечтала о таком – чтобы рядом раздавались голоса, чтобы кто-то проходил мимо, здоровался с ней, спрашивал о делах, о погоде. А теперь поняла, что люди ее лишь раздражают!

В любом деле она готова была назначить виновными обе стороны, просто потому, что считала всех людей ответственными за их беды. “Виновны, потому что живете, как дикари. Виновны, потому что не желаете получать знания. Виновны, потому что позволяете сидеть у себя на шее таким, как я и Говорящий. Сами во всем виноваты, так вам и надо!”

Ей хотелось заниматься другими делами. Участвовать в том, что разбиралось тихими голосами в соседней комнате. И не просто участвовать, а иметь голос решающий! Но понимала, что рано, не пришло ее время. Проникать на чужую кухню надо аккуратно, не делая резких движений, за которые могут выставить вон. Поэтому, сжав зубы, она продолжала слушать кухарок и рыбаков, стараясь недобрым словом и злым взглядом отбить у них охоту снова обращаться к Властительнице.

– Как жизнь Пришедшей? – спросил ее Хромой, увидев на улице впервые за несколько дней.

Она долго смотрела ему в глаза, прежде чем ответить. Опытный охотник даже поежился, с трудом заставляя себя не отвернуться.

– Жду момент, чтобы перевернуть здесь все вверх дном.

– Ага. Ф-фух… Я уж испугался, что привыкла к сытой жизни и не собираешься ничего менять.

Говорил он негромко, но все равно опасливо посмотрел вокруг – не проходит ли кто рядом, не придется ли топить в реке нечаянного свидетеля. И, убедившись, что никого нет поблизости, обнял девушку за талию, прижал к себе.

– А ты, как я погляжу, метишь в серые кардиналы? – Маша улыбнулась и в тот же момент Хромой почувствовал, как что-то острое упирается ему в бок из под ее одежды. Он поднял обе руки, сделал шаг назад.

– Знай свое место, – сказала она с угрозой, уже без тени улыбки. – Когда нужно будет – позову. А до тех пор держи язык за зубами и руки не распускай.

Направилась по снежной дорожке, которую не успевали чистить, обратно к черному дому.

– Не буду распускать. До тех пор… – бросил ей вслед Хромой.

“Больно самонадеян стал", – подумалось ей. – Если не найти ему применения, придется избавиться”.

Она оглянулась, посмотрев на широкую спину, скрывающуюся за снежной пеленой. Отряхнулась, вошла в дом. Приближаясь к комнате с очагом, услышала голоса. Говорящий обсуждал что-то с двумя искателями и, когда Маша вошла, они тут же смолкли.

– Продолжайте, – он указал ей на стул рядом с собой. – Пусть тоже знает.

Один из искателей – видимо, тот, что постарше – кивнул.

– Мы ждали Серого три дня, – сказал он.

– Не вернулся?

– Не вернулся. Тогда я отправил Малого на базар – рожу его там никто не знает, а меня могли и приметить. Он прикинулся отбившимся от гнезда, безгрошовым бродягой. Таких там пруд пруди.

– И что?

Старший посмотрел на Малого, приглашая его дальше рассказывать.

– Я… Я с ихними поболтал… – неуверенно начал тот. – Говорили, будто главный в тамошней охране уже который день ходит по городу с чужим. И что девка еще была, тоже чужая. А на днях пропали они. Я сообразил, что вот сразу после того, как Серый не вернулся, они и пропали!

Говорящий вертел в руках сточенный карандаш, словно не слушая Малого. Но тут он поднял голову, отбросил огрызок.

– Значит, взяли Серого?

Искатели кивнули почти одновременно.

– Плохо. Наболтал им, наверное, лишнего. Под пыткой и не такие языками чешут. А ведь был лучшим среди вашего брата, но вот поди ж ты – раскусили! С другой стороны, тебя, – кивнул на Малого, – не разглядели. Иногда работа сама людей по местам расставляет… Что-нибудь еще?

– Да. Вместе с чужими из города еще один человек исчез – видно, с ними ушел.

– Кто?

Малой сглотнул.

– Тамошние палачом его называли. Похоже, он Серого и разговорил.

– Куда они пошли?

Искатель пожал плечами.

– Никто толком не знает. Я сверх меры любопытствовать и не рискнул.

Говорящий снова взял карандаш, нарисовал на обрывке бумаги какую-то закорючку. Потом жестом показал искателям, чтоб уходили.

– Что думаешь? – спросил он Машу, когда дверь закрылась. – Я ведь вижу, что тебе только это и интересно. Только мои дела. А не треску между бабками делить. Давай, говори!

– Многовато хлопот ради какой-то девчонки. Что ты вообще за нее цепляешься? Дорога, как память? Не наигрался? Или чего?

– Если ищу, значит надо мне! – сердито ответил Говорящий. – Я тебя не о том спрашивал.

– А о чем?

Он встал, вытащил с полки рулон, лежавший между книг, раскатал его на столе, прижимая концы двумя энциклопедиями, сказками и томиком советской фантастики.

Они смотрели на старую карту, напечатанную еще прежними людьми. Пожалуй, у Маши в смартфоне и то новее были. Но рельеф местности обозначен верно, старые дороги, города, по которым и сейчас ориентироваться можно, на месте. Поверх всего этого сделаны пометки – уже, видимо, рукой Говорящего. Кружки, стрелки, символы непонятные…

Он ткнул пальцем в город у нижнего края распечатки, прямо по названию которого – “Вельск” – был нарисован красный кружок.

– Здесь Южный базар. Мне интересно, куда они податься могли? К нам, на север, возвращаться не станут. Если южнее, так там стаи нелюдей все заполонили, потому что температуры для зон мутации приятнее. На восток? На запад?

Он смотрел выжидающе, понимал, что карта для девушки не диковинка, разбирается она в этих ломаных линиях и цветных пятнах. Едва ли не лучше его разбирается! Но Маша молчала, лишь одну из книжек полистала с любопытством.

– Я ее не знаю, девку твою. И мужика этого, и того, кто с ними пошел. Как можно угадывать – где они сейчас и куда направляются? О чем думают? Что за планы в их головах? Может, если бы ты рассказал, что в ней такого для тебя…

– Если захочу – расскажу, – прервал он Машу. – А пока вот что. Свой кузовок доверия ты еще не наполнила. Родишь наследника, тогда может быть. Но и сейчас вижу, что с нужными знаниями от тебя больше пользы будет. Смотри!

Он стал указывать на другие кружки, от руки начерченные красным.

– Гнезд на севере еще много. Мурманские, Петрозаводские, Сыктывкарские. Даже Вологодские. Сотня наберется, а то и больше. Где тысяча человек живет, где полтысячи.

Маша приоткрыла рот. Названия эти она никогда и ни от кого не слышала, только видела в электронных картах и читала в книгах. Сейчас же их произносил жрец, обычно занятый увещеванием дикарей в том, что он разговаривает с небесными духами! Впрочем, карты и книги у него тоже были. Но откуда он знает, что там, куда тычет пальцем, до сих пор есть человеческие поселения? Это только со спутника можно увидеть! Или обойти их все пешком.

Довольный произведенным эффектом, Говорящий продолжил:

– Многих из руководчиков я знаю, с ними налажена связь. Мало быть главным среди горстки людей в одном месте, надо объединять остальных.

– З-зачем?

– Придет время и мы будем очищать наши земли от нелюдей! – в глазах его сверкнули искорки фанатизма. – Сделать это можно только всем вместе. Некоторые руководчики недооценивают тварей, считают их неразумными. О, как они ошибаются! Нелюди понимают, что мы собираемся в единый кулак. Собираются и они. Скоро будет война, Властительница! Нам с тобой уготовано встать во главе человеческой армии!

“Вот я попала-то, а…”

– Поэтому думай, вспоминай все, что может помочь людям в их священной борьбе!

Пафос его вдруг улетучился и Говорящий буднично заметил:

– Вот зря ты, все-таки, пристрелила человека с северо-запада. Точно о них ничего не знаешь? Жаль, жаль. Чувствую – те племена могли бы нам быть полезны.

“Те племена, вместе со всем их оружием, желанием убивать и насиловать, и еще с вертолетом, на котором они пока не научились летать, но вполне могут это сделать, сожрут тебя, дурака, когда все-таки сюда доберутся!”

– Ладно, давай съедим то, что на ужин приготовлено. И снова займемся… наследником.

Под потолком уже не было десятка праздничных ламп, все произошло буднично, рутинно. Говорящий снова, как и вчера, и все дни до этого, лежал рядом, стараясь восстановить дыхание, а Маша – потная и помятая – мечтала о сигарете, которую никогда не пробовала, но знала, что в подобных ситуациях это, вроде бы, помогает.

“Да я ведь и сама хотела ребенка. От него или кого-то другого... Какая разница? Он не глупее прочих. Пожалуй, даже умнее”.

В доме было несколько комнат и, если днем в них можно встретить кого-то из обслуги, то на ночь Говорящего и Машу оставляли одних. Она проснулась оттого, что рядом не чувствовала теплоты его тела, а из соседней комнаты доносились странные звуки. Открыла глаза. Не шевелилась, так же лежала на боку, отвернувшись к стене.

Звуки были похожи на шаги, но слишком частые, будто кто-то опирается не на две, а сразу на четыре конечности. Потом ей послышалось глухое ворчание. Шаги приблизились, кто-то вошел в спальню.

Маша закрыла глаза, хотя ее лица и так не было видно. Она боялась пошевелиться и даже дыхание невольно затаила. Чувствовала, что тот, кто рядом, знает – она живой человек, а не куча тряпья на кровати. Живые люди должны дышать. Но не могла себя заставить!

Кто-то понюхал ее, фыркнул, засеменил к выходу. Шаги затихли в глубине дома. Маша медленно выдохнула, втянула в себя новую порцию воздуха. Больше ничего не доносилось до ее слуха. Можно было подумать, что все это ей приснилось. “Но ведь не приснилось же?!”

Медленно повернулась, чтобы убедиться, что она одна. Говорящего рядом нет. Ушел? Кто же был сейчас в комнате? Ночью в спальне горела только одна тусклая лампа и невозможно было с уверенностью сказать, что в темных углах не притаился кто-то еще. Она опять отвернулась, нащупывая под собой, в соломе, стальной клинок. “На Земле нет крупных животных, кроме тех, что мы с отцом выводили из замороженного генетического материала. Уже не одну сотню лет, как нет. А люди на всех четырех не ходят”.

Сон к ней не приходил до самого утра, до тех пор, пока в окна не заглянул бледный рассвет. Только тогда она забылась недолгой, сбивчивой дремой.

– Отлучался из дома ночью? – спросила она Говорящего с небом, разделяя с ним утреннюю трапезу.

– Просто поднялся раньше.

– Нет, ночью.

– У тебя какое-то беспокойство?

“Беспокойство. Еще какое!” Вслух же спросила иначе:

– И в дом никто не заходил? До рассвета?

Он отложил еду. Посмотрел на девушку сквозь внимательный прищур глаз.

– Никто не заходил. Не из-за чего переживать, это надежное место.

Маша смотрела ему в глаза так же пристально, как и он на нее. Передавала этим взглядом то, что не высказано вслух, но понятно обоим, что объясняло – “я догадываюсь, не надо дурить мне голову”.

Говорящий встал, со скрипом отодвинув стул.

– Ухожу в лес. Не больше, чем на три ночи.

– Зачем?

– По своим надобностям. Когда вернусь, можешь спать в отдельной комнате. Но вечером ты все равно моя, понятно?

Не дожидаясь ответа, он накинул верхнюю одежду и вышел из дома.

– Понятно, – сказала Маша сама себе.

Снегопад, наконец, прекратился. С приходом холодов жизнь в гнезде стала размеренной, неторопливой: запасов хватало, ходить каждый день на охоту или рыбалку не было никакой необходимости. Многие просто сидели по домам, занимались каждый своим ремеслом, возились с детишками. Грешили, радуясь жизни.

Пришедшая открыла дверь на улицу, увидев мужчину, крикнула:

– Босяк, позови Хромого!

Ее личный телохранитель, уже не одну неделю, как отстраненный от тела, явился через несколько минут. Деликатно стряхнув снег с одежды, прошел в комнату.

– Ну?

– Идем ночью к его логову.

– Думаешь, момент подходящий? Он же сам туда ушел.

– Подходящих моментов не бывает, всегда что-то мешать будет. Идти тут недалеко, думаю обернемся до утра.

Хромой уставился в пол, идея ему явно не нравилась.

– Чо там исследовать? Лучше здесь бунт готовить.

– Много ты понимаешь в революциях… Надо мне туда! Вышка связи там. И вообще – я про этого болтуна с облаками всю подноготную должна выяснить. А то, знаешь ли, даже спится плохо.

Охотник хрустнул пальцами, недовольно мотнул головой. Пришедшая старалась перехватить его взгляд, но ей это никак не удавалось.

– Ты что, боишься, что ли?! Боишься туда идти?

Маша встала со стула, достала из дорогого для родоплеменной общины застекленного шкафа зеленую бутылку и две кружки.

– Выпей. Для смелости. Говорящий употребляет, не стесняется. Он убыли не заметит, не переживай!

Хромой не стал отказываться, залпом выпил ягодную настойку. Утер рукавом усы и бороду.

– Я не боюсь. Но на рожон лезть не хочется. Ты ж понятия не имеешь – что там на самом деле.

Маша улыбнулась.

– Вот мы и узнаем.

Днем она заставила себя прилечь, еще немного поспать. Иначе недосып не позволил бы ей отправиться в опасное путешествие. Последние часы перед выходом, в ожидании глубокой ночи, она сидела у окна и раз за разом дышала на него, чтобы снова и снова рисовать на стекле один и тот же ряд цифр, засевший в ее памяти. Иногда сомневалась – правильно ли запомнила, но закрывала глаза и видела перед собой бумажку с теми же цифрами, написанными рукой отца. “Все верно!”

На улице подмораживало. Звездное небо и полная Луна заливали все вокруг призрачным светом. Маше казалось, что теперь-то она знает дорожки и тропы, которыми пользуются обитатели архангельского гнезда, но Хромой каждый раз удивлял ее. Те немногие патрули, что оставались вокруг поселения ночью, он легко обходил. Знал, где снег рыхлый, а где слежавшийся, где нога провалиться может, а в каком месте шагаешь будто по твердой земле.

Вот и полоса из зарослей секвохи, протянувшаяся от вокзала до берега реки. Отсюда до логова рукой подать. Хромой сказал Маше, что они будут обходить кругом, зайдут с той стороны, откуда гостей ждать никто бы не стал.

– Все равно не понимаю, чего ты надеешься увидеть… – ворчал он. – Пока Говорящий там, мы можем только со стороны смотреть. Или думаешь, что постучишь в дверь и зайдешь внутрь? Тогда без меня! Логово – его место, там он хозяин. Если сам не захочет, никого не впустит и уж точно живым не выпустит.

– Хватит ныть.

Подошли совсем близко, настолько, что вздымающаяся ввысь антенна уходила в ночное небо, казалось, прямо у них из под ног. На самом деле пришлось пройти еще добрую сотню шагов, прежде чем они увидели серый бетонный прямоугольник, служивший для антенны опорой и одновременно административным корпусом, в котором прежние люди прятали свое оборудование. Там, внутри, и было логово Говорящего с небом!

Хромой приложил палец к губам.

“А то я не понимаю!” – ругнулась Маша про себя.

Окон в здании не было – невозможно понять, теплится ли жизнь внутри, или такое же там запустение, как снаружи? Никаких огней на мачте, никаких прожекторов. Да и зачем они? Чтоб не врезался тот вертолет, что ждет своего пилота где-то на северо-западе? Маша невольно усмехнулась.

– Все? Посмотрела? – в нетерпении прошептал Хромой. – Я же говорил, не на что тут…

В бетонном корпусе вдруг что-то лязгнуло, распахнулась железная створка. В желтом свете, брызнувшем из проема, появилась фигура. Человек сделал шаг вперед, огляделся. Чувствовал ли он, что рядом есть кто-то еще? Что за ним наблюдают?

Хромой и Маша лежали на снежном пригорке. На этом месте был большой дом, пока он не развалился и не зарос. Остался лишь неровный холм, с которого, укрывшись позади ледяного бруствера, было удобно наблюдать за поддерживающим колосс антенны основанием.

Человек закрыл за собой дверь. На мгновение они потеряли его из виду – после яркого света казалось, что вокруг моментально сгустилась чернильная тьма. Но вот глаза снова привыкли к призрачному звездно-лунному сиянию и фигура сама выдала себя: тот, что покинул здание, быстро уходил в лес.

– Это он? – прошептала Маша.

– Конечно он! Кто же еще там может быть?

Девушка разрывалась между желанием узнать, куда пошел Говорящий, если это был он, и стремлением во что бы то ни стало попасть внутрь бетонной коробки! Она даже прикусила губу от досады. Закрыла глаза, еще раз быстро повторила комбинацию цифр.

– Давай я попробую попасть внутрь, а ты пойдешь за ним? Проследишь?

Но Хромой так на нее посмотрел, что слов не понадобилось – он за этим человеком следить не будет.

– Ладно, тогда идем внутрь! – Маша рванулась было, собираясь встать в полный рост, но он схватил ее за руку, остановил.

– Куда?! Может, он поссать вышел! Сейчас вернется.

– Далековато он по малой нужде намылился. Не замечала я за ним такого чистоплюйства.

– Все равно. Мы не знаем куда и надолго ли он отлучился. Самим надо уходить! Топать окружным путем домой.

– Знаешь что, Хромой, если кто и готов намочить в штаны, так это ты. Лежи тут, жди меня. Я быстро!

Вывернулась, освободившись от его хватки, поднялась на ноги и стала быстро спускаться с пригорка к административному корпусу. Улыбнулась, заслышав, как хрустит снег под тяжелыми башмаками – охотник шел за ней следом, один оставаться не пожелал. Они прошли мимо нагромождения клетушек, неуклюже собранных из металлических прутьев. Сердце у Маши колотилось, когда приблизились к двери и она схватилась ладонью за ручку. Дернула один раз, другой. Дверь не поддавалась.

– Дай я.

Хромой протянул широкую пятерню и перед ним створка тут же капитулировала.

Щурясь от света диодных лампочек, они вошли внутрь. Вокруг такие же серые, как и снаружи, стены. Непонятный гул, доносящийся из узких прорезей под потолком. Комната, в которой они оказались, была проходная – в ней ничего не было, кроме старой, деревянной скамейки и еще одной двери в противоположной от входа стене.

– Туда? – спросила девушка мужчину.

Он лишь пожал плечами.

– Наверное. Других дверей я не вижу.

– Но ты же тут бывал. Или нет?

– Только снаружи. Летом он держал подопытных в тех клетках, – кивнул головой назад.

Подошли к двери и на этот раз с препятствием Маша справилась сама.

Лестница вниз, длинный коридор.

– Не нравится мне это, – ворчал Хромой. – Далеко забираемся и выход, наверное, только один. А этот гад специально вышел, почуял нас, вот и решил заманить!

Маша ничего ему не ответила. Любопытство убило в ней остатки страха и осторожности, теперь она готова была идти до конца. Неважно – что там их ждет и как придется выбираться.

Коридор повернул налево, потом еще несколько ступенек вниз и новая дверь. За ней – темнота. Незваные гости остановились, не в силах даже определить, помещение это, или, быть может, снова улица? Ведь ни стен, ни потолка не видно.

Маша протянула руку, стала шарить по стене.

– Что ты там ищешь? Лучше ничего не трогать!

– Ищу то, о существовании чего ты – человек, живущий без электричества – понятия не имеешь.

Щелкнуло. Она стояла, почти касаясь плечом мощного тела охотника, поэтому почувствовала, как он вздрогнул. Снова в глаза им брызнул яркий, искусственный свет! И почти сразу – шуршание со всех сторон, тихий рык.

– Провалиться вам в жучью яму, – выругался Хромой. – Так и знал, что попадем в это дерьмо!

Вдоль стен стояли новые клетки и на этот раз они не были пусты. Две справа, три слева. Два мутанта и три человека, запертых друг напротив друга. По глазам людей нельзя было сказать, что за этими взглядами скрывается разум. Что с ними тут сделали? Одному Говорящему ведомо. Маше вспомнился ее собственный питомец, Антоха. Впрочем, она с ним такое не вытворяла.

Прошли мимо клеток, стараясь не обращать внимания на протянутые руки и лапы, на страшные звуки, рвущиеся из глоток. “У каждого отягощенного знаниями есть своя позорная лаборатория” – подумалось девушке и она не могла понять, жалеет или радуется тому, что свою сожгла.

– А вот и терминал!

За очередной дверью была комната, освещенная мерцанием мониторов. Несколько клавиатур – сенсорных и механических, распотрошенные системные блоки, заброшенный, давно не работающий принтер… “У меня получше было”.

Маша провела рукой по клавишам. Посмотрела на экран. Что-то набрала, быстро перескакивая взглядом со строки на строку.

– Мама дорогая… Оно работает. Ты представляешь, связь со спутниками работает!

– Не представляю. Давай уже уходить.

– Сейчас, сейчас! Еще минуту…

Снова забарабанила пальцами по клавишам.

– Где же он? Где этот чертов спутник… Голову сломать можно! Откуда здесь вообще столько каналов связи?!

– Всегда так было.

Маша и Хромой обернулись. Охотник сделал это неловко, смахнул на пол одну из сенсорных панелей. В глазах его читался неподдельный ужас.

– Здесь всегда работало много каналов, – повторил Говорящий с небом. – Иначе как бы я поддерживал связь с другими? Голубиной почтой?

Не опасаясь, что на него могут напасть и совершенно игнорируя Хромого, Говорящий подошел к Маше вплотную.

– Разве там, где ты жила, было иначе?

Рука ее едва заметно дрогнула, но никто этого не заметил, потому что в последний момент Маша передумала доставать свое единственное оружие. “Клинок, сделанный в северных землях против зверя, оставим на крайний случай”.

– Ты быстро вернулся. Неужели и правда выходил, чтобы заманить нас в логово?

– Нет, просто не хотел справлять нужду у самых дверей.

Несмотря на звенящее напряжение, эти двое могли бы еще долго изображать мирный разговор: мол, ничего и не случилось – неожиданная встреча, ничего более. Но рядом был тот, чье терпение закончилось.

Хромой выкинул вперед руку, сжатую в кулак. Удар был сильный, точный. Охотник угодил Говорящему в нижнюю челюсть и сбил его с ног. Уже в падении хозяин логова вытащил из кармана пистолет, но не смог им воспользоваться – он лежал на полу, встряхивая головой, стараясь прийти в себя. Рукоять огнестрела не отпускал и было бы глупо пытаться отнять его. Того и гляди выстрелит, наугад, потому что ничего еще толком не видит, только пляшущие светлячки перед глазами.

– Сюда! – Маша заметила еще одну дверь, ведущую из комнаты с компьютерами. “Тот самый выход, в существовании которого сомневался Хромой?” Раздумывать было некогда.

Снова лестница вниз и еще один коридор, освещенный хуже, чем другие. Они ворвались в небольшую темницу, из которой вели два выхода. У стены стоял огромный ящик, к нему тянулись силовые кабели. Маша сразу сообразила – что это может быть. "Плеснуть бы туда водой и тогда во всем логове отключится энергия!" Но у них не было ни воды, ни возможности ее сейчас искать. А кроме того – как самим-то без света передвигаться в подземелье? Наощупь?

Прозвучал выстрел, сразу за ним – второй. Одна из пуль влетела в каморку и, высекая искры, ударилась сначала в потолок, а потом рикошетом в каменную стену. Хромой свернул налево, скрываясь в темном переходе. Прав он или нет – какая разница? Надо просто бежать! Нестись сломя голову, куда кривая выведет.

Мимо них промелькнуло несколько дверей, скорее всего отдельные комнаты. Вряд ли за одной из них выход на улицу. Снова развилка. Теперь направо!

– Откуда здесь… такой… лабиринт? – бормотала Маша на бегу, не слишком надеясь, что Хромой сможет ответить. Он и не отвечал. Остатки его смелости ушли на удар, теперь он мало что соображал, сосредоточившись лишь на том, чтобы заставить себя бежать несмотря на поврежденную ногу.

Были еще какие-то повороты, разветвления, комнаты… В конце концов охотник остановился. Дыхание его было сбивчивым, он согнулся, упираясь руками в колени.

– Не слышно? – спросил Машу.

– Нет. Но ты так громко дышишь, что за нами может бежать стая и все равно ничего не услышим.

– Сейчас… Сейчас… Я… отдышусь.

Но погони и в самом деле не было слышно. Что это значит? Говорящий до сих пор не очухался? Или он знает, где закончится их бегство? Стоит там, ждет? А вдруг из этих катакомб вообще не выбраться? Заплутаешь и все – когда-нибудь найдут твои косточки…

Маша попыталась восстановить в памяти последовательность всех поворотов, но запуталась в одолевающих ее сомнениях. Там поворачивали налево? А здесь направо? Да черт его разберет!

Сунулась в следующий переход и поняла, что все – пути нет.

– Там тупик. Придется вернуться и попробовать другую дорогу. Ты как? Получше?

– Ага, – Хромой выпрямился. – Дура ты, Пришедшая.

– Не то, чтобы совсем дура. Но признаю – есть немного, увлеклась. Очень мне надо было одну штуку проверить.

– И что, проверила?

– Не успела. Вернусь в свободное время, чтобы закончить.

– Ага, давай! Я пока здесь посижу.

Она достала клинок, посмотрела на него, спрятала обратно под одежду. Сказала негромко:

– Не пересидишь.

– А?

– Уходить придется. Назад в гнездо нам путь заказан. Тебе-то уж точно, а мне… Если только на правах вечно закрытой в черном доме самки-производительницы. У него на этом деле помешательство, еще хуже, чем у меня было.

– А тебе оно теперь не по вкусу?

Маша недовольно поморщилась.

– Пережила бы. Но он меня теперь ни во что ставить не будет, а при таком отношении разве изменишь гнездо к лучшему?

– Значит, все-таки хотела изменить?

– Не для всех же.

– А для кого?

– Для себя любимой.

Он хмыкнул, кивнул головой.

– Вот оно когда раскрывается… Тогда я еще больший дурак – тебе поверил.

– Согласна, зря поверил.

Из глубины коридора раздались звуки шагов. Не слишком осторожных – видимо, тот, кто приближался, слышал их голоса, понимал, где беглецы. И то, что бежать им некуда, тоже понимал. Маша прислонилась спиной к стене, Хромой сделал шаг назад, но дальше отступать не стал, смотрел, насупившись, на темный вход.

– Жаль таких людей терять, – Говорящий с небом вошел в темное помещение, где они скрывались. Рука его была вытянута, он целился из пистолета в охотника. – Это я про тебя, Хромой. Не думал, что предашь.

Хотел уже надавить на спусковой крючок, но передумал.

– А хочешь, Мария, еще один шанс? Соберем в твой кузовок доверия рассыпанные камни.

Протянул ей оружие.

– Один патрон. Сделай все так, как я хочу. И тогда – прощена. Без надзора не останешься, все равно пригляд за тобой будет покруче прежнего. Но и запирать никто не станет, жизнь почти не изменится.

Она шагнула к нему навстречу. Оглянулась на Хромого, сделала еще один шаг. Протянула руку, ощущая подушечками пальцев холодный металл. Сжала рукоять пистолета. Говорящий подтолкнул ее, разворачивая к себе спиной, лицом к охотнику. Возможно, сразу после этого он отошел вглубь тоннеля и стал ждать, когда она израсходует единственный патрон. А может, до сих пор стоит рядом, нацелившись на ее шею скальпелем.

– Давай, чего уж, – сказал Хромой, увидевший в ее глазах не смятение, а ледяной холод. – Не самая плохая смерть. Я думал, он мне хуже придумает. Того и боялся.

“Будешь ли ты мне сниться?” – подумалось ей перед тем, как жерло оружия, наведенного твердой рукой, заглянуло в лицо своей жертве. На спусковой крючок Маша надавила гораздо увереннее Говорящего. Грохот выстрела, отразившийся от стен, на пару мгновений заложил уши. Потом она услышала совсем рядом:

– Прощена.

Хозяин логова вывел ее из лабиринта в компьютерную, силой усадил за терминал.

– Что ты искала? Показывай!

Она сообразила, что Говорящий немногое сумел понять в ее действиях, когда неожиданно вернулся в логово и застал их здесь с Хромым. “Значит, можно кое-что утаить. Но большую часть все равно придется показывать, иначе не поверит. Как он там говорит? Камешки в кузовок доверия. Что ж, накидаем побольше”.

– Мой архив. Я загрузила его в облачное хранилище одного из спутников. Там все знания – результаты последних исследований перед Инфекцией и после нее, мои исследования, отцовские… Это не говоря уже о кодах доступа к некоторым спутникам и автономным базам на Земле, если они еще работают. Гражданские объекты, военные – разные. Мы не могли этим пользоваться, потому что жили на крайнем севере и отец был против переезда. Видимо, он и ограничил канал связи, чтобы я ни с кем не могла связаться, лишь пользовалась орбитальной телеметрией. Тогда я этого не понимала, но сейчас… Черт, у архангельского терминала тысячи открытых каналов!

– Покажи свой архив.

Маша скрепя сердце отыскала нужный номер спутника. Ввела пароль и через несколько секунд, ушедших на обмен информацией, монитор показал структуру файловой системы. Две верхних строчки занимали каталоги “1. Мария Разумовская” и “2. Олег Разумовский”.

Говорящий вдруг дернулся вперед, к самому экрану. Глаза его широко раскрылись. Он схватил Машу за щеки, повернул к себе.

– Твоим отцом был… Разумовский?!


 
Коллаж автора

Она чувствовала, что время ее пришло. Можно было держать это в себе еще день или два – хоть неделю, если потребуется. Но оно будет мучать ее, терзать изнутри, не давая покоя. Лучше выпустить наружу сейчас, пока есть возможность, пока остальные спят и до рассвета еще далеко. А кроме того… Ее опять кто-то звал. И снова этот вопрос в голове, что приходил и раньше, когда она проваливалась в сон: “хочешь?”

“Чего? Чего я должна желать? Чей это вопрос? Я сама его выдумала? Я схожу с ума?”

И вот теперь наяву: “хочешь стать мною?”

Конопатая огляделась. Никого. Уже и костра не видно, ушла далеко. Потрясла головой, стараясь отбросить свое кажущееся безумие. Стала снимать одежду – разоблачалась, словно кочан капусты, оставляя на снегу темную кучу из листьев-шмоток. Поежилась, обхватив себя за плечи. “Ничего, скоро мне будет все равно, скоро будет не холодно”

Она прижалась к шершавой ели, попыталась было подтянуться, но, расцарапав живот, плюнула. “В таком виде лучше и не пытаться”. Даша закрыла глаза: она чувствовала, что давно сгущающаяся в ней стихия высвобождается.

Ее трясло. Кожа потемнела, черты лица переменились. Фаланги на руках и ногах вытягивались, а ногти превращались в острые зацепы. В горле клокотало, хотелось взвыть, но сознание держало изменчивую плоть в узде – Конопатая умела себя контролировать.

Выдохнула шумно, по-звериному. И тут же взобралась на дерево – легко, будто белка. Ель под ней покачивалась, Конопатая смотрела вокруг и это был уже совсем другой взгляд, не имеющий ничего общего с тем, что могла видеть обычная девчонка.

Весь мир перед ней стал резко очерченным, явственным, контрастное сочетание темно-синего и светло-голубого, отделяющее во тьме друг от друга деревья, кусты и все, что вокруг, позволяло видеть далеко даже без оптического прицела. Вот светлыми пятнышками вспорхнули птицы. Где-то далеко на западе – Даша не видела, но чувствовала – стаями перемещались такие же, как она сама. Впрочем, нет. Не такие. Они не могли меняться по своей воле, не могли думать, как человек, а чувствовать, как…

“Мои чувства – на чьи похожи? Кто мог на этой планете видеть, слышать, ощущать так же? Создали нас – зачем? Или мы появились случайно?”

Потянулась всем телом к звездному небу, втянула в легкие морозный воздух. Холода она действительно не замечала и могла бы еще долго наблюдать, слушать… Могла бы уйти далеко-далеко, перескакивать с ветки на ветку, пусть хвойные для этого и не очень удобные.

Почувствовала двух или трех “своих” на востоке. Но это одиночки, каждый сам по себе и близко к людям они подходить не станут. С мутантами такое случается, отбиваются от стаи. Может, говорит в них еще что-то человеческое, подталкивает к самостоятельности, а может, просто сходят с ума.

Бывает, что нападение охотников разбивает стаю – разбегаются, кто куда. Потом ищут сородичей, чтобы положить начало новой семье. Возможно, такие на нее и напали, когда она шла с Крилом к базару. Приняли за свою. В этих делах они не глазам верят, а чутью. Тем более, что на одном из нападавших был медальон. Значит…

Даша стала спускаться вниз. Добралась до своей одежды, небрежно разворошила ее черной рукой. Выудила из потайного кармашка блестящую вещицу на цепочке, поднесла к лицу. В буквах она разбираться так и не научилась, но знала, что первая связка закорючек образует чудную версию ее имени – Дарья.

Конопатая легла на снег, заставила себя ни о чем не думать, сосредоточиться на том, чтобы темную сущность, выпущенную на волю, загнать обратно в человеческое тело. Вздрогнула, почувствовала, как холод скользнул по коже, будто все это время она была в шубе, а сейчас ее сбросила. Выгнулась дугой, тихо застонала. Руки сами собой сжались в кулаки: почему-то возвращение к истинному, человеческому облику, всегда давалось ей труднее, чем высвобождение мутанта.

Перекатилась с боку на бок, свернулась калачиком, прикусывая костяшки пальцев. Еще минута и вот она уже выдохнула – спокойно, по-человечески. Взглянула на пятерню, на которой исчезали темные пятна и волоски, становились короче фаланги пальцев. Повернула ладошку одной стороной, другой… Правая почему-то каждый раз менялась дольше.

Пора было возвращаться. Накопившаяся энергия сброшена, желание организма стать чем-то иным – исполнено. Теперь можно снова быть человеком. На месяц, два. Полгода. Как получится.

Даша принялась шустро, чтобы не поморозиться, надевать шмотки. “Вот вам и одна из причин, почему люди целыми гнездами уходят к зонам, обращаются в нелюдей. Если каждая зима холоднее предыдущей, то лучше быть созданием малочувствительным к морозу!”

Но Конопатая не могла объяснить себе – откуда проповедники, расписывающие обитателям гнезд все прелести новой жизни, сами о них узнают? Ведь они не мутанты и не такие, как она. Может, им кто-то рассказывает? Наставляет? Но кто? И зачем? Кому выгодно, чтобы все люди стали мутантами?

И еще ей подумалось, что рано или поздно придется все рассказать Крилу. О себе, о том, сколько ей лет на самом деле. Примет ли он ее тогда? Зная про темную сущность, про это жуткое существо? Сможет ли видеть, как появляются и исчезают на розовой коже пятна и волоски? Примет ли, зная о том, что она намного переживет его? Ведь он же хочет быть с ней?

– Ведь хочет? – прошептала сама себе.

– Ты чего бродишь?!

Удивленный большелодочник уставился на девчонку, которая мгновение назад поправляла одежду, а сейчас вздернула голову и большими, испуганными глазами смотрела на него.

– Я проснулся, смотрю – нету. Куда, думаю, подевалась? Следы за деревья ведут…

– Ты все время за мной следить будешь, когда я за деревья хожу?

Обошла его, не сводя глаз. Направилась к едва тлеющему костру.

– Показалось, что часто ходишь, – бросил он ей вслед. – Ты что, застудила там?

– А ты что, лекарь? Нет, не простудила!

Заворочался и Герман, открыл глаза.

– Уже мой черед?

Они повернулись к палачу, ответили в один голос:

– Да!

– Да!

Утром, прежде, чем отправиться в путь, наспех перекусили, не обмолвившись друг с другом и словом. Дашка косо поглядывала на Кирюху, он на нее, а Герман и вовсе держался от них подальше, не решаясь встревать.

В дороге девчонка позволяла себе забегать вперед, отлучаться то в одну сторону, то в другую, хоть Герман и просил ее так не делать. Но махнул рукой: наставлять бесполезно. Она ему не родня, не подчиненная, все равно слушаться не будет. Пригрозил только, что, “если ты, чертеха, упадешь в канаву и сломаешь себе руки-ноги-шею – вылезай сама, долго ждать не будем”.

Воздух, в сравнении со вчерашним, казался теплее. Снег подтаивал, с веток капало, а где-то журчали ручейки, словно дело было весной.

– Чистое место, да? – спросил Крил у Германа. – Нет следов прежней жизни.

– Следы всегда найти можно, – ответил палач. – Если видишь пустой холм, на котором ничего, кроме травы, не растет, будь уверен, что у древних тут свалка была. Копнуть поглубже, наткнешься на гниющие остатки того мира. А остатки там, бывает, такие, что гнить еще сто лет будет. Или машины недоржавевшие попадаются, техника разная. Здесь ведь лесопилок было много. Деревья рубили так, что по сию пору проплешины не заросли.

– Некоторые не грех и вырубить, – Крил обеспокоенно посмотрел вокруг. – Конопатая! Дашка!

– Оу! – донеслось откуда-то слева.

– Вот же шило, – проворчал он. – И чего ей рядом не идется?

– Привыкай, – усмехнулся Герман. – Так она по жизни и будет шнырять. Выйдешь ты, к примеру, вечером из своего жилища, гаркнешь на все гнездо, а она тебе в ответ из соседского дома – “Оу!”

Герман засмеялся.

– Шучу, шучу. Наладится у вас жизнь, потому что искра есть. И не мотай себе нервы оттого, что малая. Все при ней. А в глаза посмотришь, так и вовсе… Видно – хватила девка от судьбы, натерпелась. Иная к трухлявым годам за весь век столько не вспомнит!

Конопатая стремглав пронеслась слева направо, перебежав им дорогу.

– Я щас! Щас, посмотрю, что там, и вернусь!

Только хвост огненно-рыжих волос мелькнул между заснеженных ветвей.

После ужина Крил обнял ее, прижал к себе, чтобы уж точно не упустить, почувствовать, если Дашка опять захочет “за деревья”. Но она моментально уснула – набегалась за день.

Где-то рядом бродил Герман, в этот раз его черед первым дежурить. Кирюха смотрел на темное небо, снова чистое, безоблачное. Там, в вышине, мерцало множество звезд, а одна медленно плыла, пересекая небосклон. Почему? Черт его знает, что с этими звездами не так. Стоит ли о них вообще думать? Есть мысли и поважнее. Например… У парня каждый раз начинало неприятно сосать под ложечкой, когда он вспоминал о той отлучке Конопатой. Что он проспал? Только ли облегчиться ходила она в чащу?

На следующий день, когда солнце стояло в зените, они вышли к развалинам. Герман долго смотрел на них издалека, не торопясь выходить из-под прикрытия леса. Деревья и кусты почему-то не стали брать свое, не вторглись на эту территорию, когда-то расчищенную человеком, застроенную несколькими малоэтажными зданиями. От зданий немногое осталось, но все-таки они не были похожи на те руины, что уже поглощены землей и растениями. До сих пор торчат неровные стены, осколки некогда твердого серого материала указывают на то, где были проложены дороги.

– Мы уже близко? – спросил Кирюха.

Герман молчал, продолжая смотреть на развалины, потом ответил неопределенно:

– Недалеко.

Они двинулись в обход древнего поселения.

– Гарнизон, – снова подал голос палач. – Да и не гарнизон даже, тот подальше будет, а так, парочка корпусов да казарм неизвестного назначения. Живет здесь один человек…

Подумал и добавил:

– Должен жить.

Путешественники оказались на противоположной стороне поселения, но так и не заметили признаков жизни. Герман все еще не решался выйти к останкам строений, топтался в нерешительности.

– Не стоит туда соваться непрошеными гостями, – сказал он, как бы оправдывая сам себя.

– И то верно, не стоит, – ответил кто-то совсем рядом, буквально в паре шагов от них, хотя ни Герман, Ни Крил, ни даже Конопатая не видели рядом с собой других людей. Заметили лишь тогда, когда человек отделился от большого – с человеческий рост – валуна, покрытого лишайниками и мхом. Его одежда состояла из сшитых друг с другом обрывков тканей, поверх которых накинута сетка с вплетенными в нее растениями. Лицо неизвестного почти не отличалось от камня, к которому он прижимался мгновение назад – такое же грубое, серо-землистого цвета. А глаза…

Конопатая испуганно отпрянула. Глаз у человека не было вовсе, лишь пустые, темные ямки.

– Здравствуй, Герман. Давно ко мне не захаживал.

– Здравствуй, Старик. Извини за беспокойство, без причины мы бы соваться не стали.

– Понятное дело. Все вы говорите, что не без причины…

Помогая себе посохом, он направился к одному из домов, что когда-то стоял на этом месте, а сейчас превратился в бессмысленное каменное нагромождение. Откинул неприметную дверцу среди развалин, стал спускаться вниз.

– Извиняйте, мне лампы и свечи ни к чему. Посветите там себе, если есть чем.

Герман включил фонарик, то же хотел сделать и Крил, но провожатый остановил его:

– Побереги заряд, пригодится еще.

Внизу оказалась еще одна дверца, железная. Старик открыл ее хитрым устройством, едва ли напоминающим ключ, пригласил гостей внутрь. Здесь не было кромешной тьмы, потому что посреди комнаты горел очаг, обложенный камнями, над ним бурлил старый, чугунный горшок.

– Есть хотите?

Крил искренне удивился такому гостеприимству: ему казалось, что это они должны будут угостить чем-то Старика, да еще оставить ему сверх того за услуги, раз Герман собирался выспрашивать у него совет.

– А что у тебя? – палач наклонился, понюхал идущий от котелка пар.

– Картоха дикая. Не вымерла здесь – очень много людишек ее садило, вот и растет теперь дичком там-сям. Мелкая, но мне то что? Жрать можно.

– Что ж, раз угощаешь… – Герман посмотрел на спутников, подмигнул им. – Грех отказываться!

Старик шарил в углу, бренча посудой.

– Трое вас?

– Так точно. По запахам определил?

Хозяин, поворачиваясь и протягивая руки в нужную сторону так, будто он был зрячим, поставил перед гостями тарелки, бросил в горшок большую ложку.

– Накладывайте себе.

Подсел к Герману.

– По голосам сначала, потом уж по запахам. Хотя одного голоса еще не слышал, дыхание только.

Он приподнял голову, потянулся носом в сторону Дашки.

– Кого ты привел, базарщик? Парень как парень, а вот другой… другая… Девка? И дышит, как девка, и пахнет. Но я в ней чужое чувствую.

– С севера пришла, не здешняя. Не переживай – она нормальная, все в порядке.

– В порядке… – проворчал Старик. – У вас, суетливых, всегда все в порядке, а потом беду приносите. Да мне-то все равно – можно сейчас помереть, можно завтра. Так уж просто живу, из любопытства.

Они наложили себе мелкий, не намного больше лесных ягод, картофель. Уплетали его за обе щеки, запивая припасенной во фляжках водой. Хозяин тем временем снял горшок с огня, подкинул дров в очаг. Разгоревшиеся поленья ярче осветили его убежище и наверху, под самым потолком, проявились светлые пятна. Конопатая первой обратила на них внимание: не донесла до рта картофелину, замерла с открытым ртом, задрав голову, оглядываясь по сторонам. Крил тоже посмотрел наверх. Весь периметр комнаты был украшен черепами нелюдей. Большими, маленькими, иногда похожими на человеческие, а порой совсем иными.

– Куда ж у тебя дым уходит? – нарушая невольную заминку, спросил Герман. – Снаружи не приметил я его.

– Куда уходит, там и пропадает, – не стал вдаваться в подробности Старик. – Ты, давай, рассказывай – что за дело ко мне?

Герман доел свою порцию, запил.

– На запад нам нужно, через город. Идти втроем в обход, сквозь секвохи – сам понимаешь, дело гиблое.

– А через город веселое?

– И через город не веселое. Но ты же знаешь, Нян, как пройти? Правда?

– Старик мое имя. И пока только я и знаю. А будут знать двое, тем более четверо – узнают все.

– Так уж и “все”! Я ведь не трепло. Думаешь, на базаре в каждом кабаке буду болтать? А эти двое и вовсе на западе останутся. На озере, с умниками.

– Ладно, – тряхнул головой хозяин, скидывая с себя невидимую корку враждебности. – Злыднем меня не считай. Оно и в самом деле – к чему мне тот путь на запад? Что я, хранитель ему? Просто сижу тут один, думаю о судьбах Вселенной, голоса разные слышу, будто секвохи со мной разговаривают – вот крыша и едет.

Не поворачивая к очагу головы, он пошевелил дрова кочергой.

– Есть путь, твоя правда. И заряд ты в фонариках правильно сберегаешь, пригодится. Завтра поутру дойду с вами по дороге до гарнизона, покажу, где начало того пути.

“Завтра, так завтра” – подумал Герман, не стал спорить. Хорошо, что старик вообще согласился.

Он долго разговаривал со слепым, вспоминая их прошлые встречи, рассказывал о том, что сейчас происходит на Южном базаре, как люди живут. Даже предлагал идти с ним туда, когда будет возвращаться с запада, но Старик наотрез отказался. Он твердо был намерен доживать свои дни если не хранителем, то уж по крайней мере смотрителем единственного на севере перехода между востоком и западом.

– Пойдемте, что ли, – предложил он всем троим, – прогуляемся перед сном. Покажу еще кой-чего – тебе это, палач, интересно будет. Слышал ли ты от проповедников или ходоков из чужих гнезд о войне?

– Некогда мне, Старик, в библиотеке штаны просиживать, о старых войнах читать. Тем более от пришлых людей это слушать. Что они знать могут?

– Не про старые войны речь. Я про будущую войну. Между нелюдями и ничтожными остатками человечества. Неужели не слышал? У руководчиков многих гнезд мыслишки об этом ходят, подбивают они друг друга, договариваются. Я вот тут, старый, слепой дурак, в жопе мира, и то про это знаю.

Не доходя до места, они почувствовали запах. Отвратительный, тошнотворный.

– Вы чего тут, гнилую картошку выбрасываете? – спросил Крил.

– А это, паренек, как раз и есть запах войны.

– Так воняет гниющая плоть, – тихо подсказала Конопатая.

– О, девка знает!

Вслед за Стариком они вошли в сосновый бор, деревья которого, если бы не секвохи, растущие где-то на подступах к таинственному городу, можно было бы считать самыми высокими на многие километры вокруг.

Сырая земля, едва прикрытая раскисшим снегом, была усеяна телами. Некоторые повисли на ветках, но большинство лежало внизу. Прикрывая нос от нестерпимого смрада люди шли через поле брани, стараясь понять – что здесь произошло?

– Только нелюди? – удивился Герман. – Должно быть, стаи что-то не поделили.

– А как, по-твоему, они должны уничтожать друг друга? – спросил Старик.

– Известно как – зубами и когтями.

– То-то и оно, – чуть слышно бухтел слепой, но тут же повысил голос, чтобы его все слышали:

– А какие раны ты видишь, Герман?

Палач наклонился к одному телу, другому, кого-то перевернул, преодолевая брезгливость.

– Мать твою…

Он подходил к каждому на своем пути, словно одна “правильная” находка могла бы перечеркнуть все “неправильные”.

– Ну? Что?

– Мало кого погрызли. Большинство проткнуто или зарублено чем-то острым. Но ни одной стрелы, так что вряд ли их убили люди-охотники.

Вернулся к слепцу.

– В чем дело, Старик? Что здесь произошло?

– Ты прав, одна стая на другую. Но только те, что рассчитывали на зубы и когти, лежат сейчас и гниют. А другие пошли дальше по своим нелюдским делам. Знаешь, почему? Потому что у них были долбаные пики и черт знает какие топоры – каменные, что ли… Я почему-то не разглядел.

Герман не оценил шутку.

– Ты их… это… кхм… ощупывал? Как узнал про раны?

– А я любопытный, – ответил Старик. – Конечно ощупывал, чтоб тебя! Как еще я мог об этом узнать?!

Герман развернулся в сторону стариковского дома.

– Идемте обратно, а то у меня от вони сейчас картоха обратно полезет.

Птицы, отлетевшие было в сторону при появлении людей, снова стали спускаться: пир у них обещал быть долгим.

Герман уже повертел в мозгу все детали головоломки, попытался сложить их так и эдак. Главный вопрос у него почти созрел и он даже открыл рот, чтобы задать его, но прозорливый Старик ответил раньше.

– У них, знаешь ли, случился скачок в развитии. Иного объяснения я не вижу. Или…

– Или что?

– Или кто-то постарался, чтобы на свет появились умные нелюди. Сейчас они расправились с отсталыми соплеменниками, а завтра… дойдет очередь и до людишек. Так что ты расскажи Ратнику, пусть будет готов.

Крил видел, что Дашка шла мрачная, погруженная в свои мысли. Видимо, побоище тоже произвело на нее впечатление, хоть он и не мог понять – почему? Подумаешь, одни нелюди поубивали других, велика беда! Их это сейчас вообще не должно беспокоить, у них впереди свои трудности.

– Так не должно быть, – сказала девчонка. Она чувствовала, что те, с палками и топорами, были похожи на нее.

– Чего не должно быть? Дохлых нелюдей?

– Того, что они начинают придумывать средства для убийств. И так уж заняли почти весь мир, люди остались лишь в северных землях, зачем же умножать жестокость, уничтожать себе подобных?

– А ты думала, у них это будет как-то иначе? Не так, как у людей? Погоди, когда-нибудь – не при нас, конечно, а потом, гораздо позже того, как сдохнет последний человек – мутанты напридумывают оружие не хуже, чем у древних и устроят свой конец света.

– Очень не хочется в это верить… Знаешь, Крил, я должна…

Девчонка замолчала, оборвав себя на полуслове и, то ли забыла, о чем хотела сказать, то ли вовсе передумала говорить – шла нахмурившись, сжав зубы.

– Что? – не вытерпел он.

– Я должна тебе кое-что рассказать. Но… Пожалуй, не сейчас.

– Почему не сейчас-то?

– Надо найти нужные слова. Все, не спрашивай больше! Я расскажу, когда придет время.

Парень лишь в недоумении пожал плечами: “пойми этих женщин – то хочу, то не хочу”.

Он снова спал с ней в обнимку. Даже когда Дашка, спасаясь от лишнего тепла, отодвигалась, пихала его во сне руками, словно надоевшую, ненужную уже грелку, он цеплялся за рукав ее рубашки и не отпускал – хотел чувствовать, что она рядом. Только утром девчонка повернулась к нему спиной и опять прижалась, потому что огонь в очаге уже погас и в темную комнату стал проникать холод.

Кто-то чиркнул огнивом, подпалил древесную хламовщину, подкладывая к ней щепки, а потом и поленья.

– Надо собираться, – проскрипел хозяин старческим голосом. – Со слепым у вас быстро идти не получится, а мне еще обратно потом шлепать.

Заворочались, зазевали, разлепляя заспанные глаза. Доели вчерашнюю картошку и по случаю прощания даже заварили грибной чай. Молча швыркали его, обжигались, но снова тянулись губами к горячим кружкам, втягивая в себя пахучее пойло, разливающееся внутри приятной теплотой. После такого, пожалуй, можно было и весь день прошагать.

Когда выбрались на улицу, Старик несколько раз проверил – хорошо ли заперта дверь, прикрывающая жилую комнату, да и ту, что снаружи, подергал, погладил. Не говоря ни слова пошел прочь. Посохом задевал одному ему известные приметы, выводившие на старую дорогу, теперь почти невидимую, заросшую кустами, деревьями, занесенную снегом. И все же идти по ней было легче, чем ломиться через лесную чащобу.

Герман пристроился следом за Стариком, Кирюха с Конопатой шли чуть поодаль.

– Думаешь, полдня пройдем? – спросил палач слепого.

– Что тут идти… Без меня, да зная дорогу, вы бы и за час управились. В сущности, и дорогу знать не обязательно – почти прямая она, только перед самым гарнизоном поворот делает. А вот уж на месте сами не найдете! Показывать нужно.

– Что там, Старик? Признавайся, не зря же про фонарики говорил. Подземный ход?

– Есть такое, – нехотя согласился дед. – Вояки чего только не строили. Вот, казалось бы, небольшой город, ничего в нем особенного – станция-шманция, лесопилки-фигнилки… А прорыли зачем-то под ним от самого гарнизона нору. На кой, спрашивается?

И сам себе ответил:

– Значит, была надобность. Знал бы про нее хоть что-то – просветил бы вас. А так… Идите осторожно, пукалки свои наготове держите. Мало ли что.

По зарослям хорошо видно было, где лес, а где дорожное полотно деревья взломали, заняли, как захватчики занимают и осваивают чужие территории. Поднимешь голову, посмотришь на высоту елей и сосен, и сразу ясно – здесь дорога проходила.

Когда они оказались у поворота, Старик замедлил шаг, но лишь на мгновение. Стукнул посохом в одном месте, другом, повернул, куда следует. А меньше чем через тысячу шагов они вошли на территорию гарнизона. Дикий мир поглотил его почти полностью, не осталось ни одного хоть сколько-нибудь целого здания. Даже развалин, зазубрин от каменных стен не осталось.

– Тут же нет ничего, – удивился Герман. – Холмы только.

Старик потряс своей палкой угрожающе – “не мешай!” Он медленно поворачивался, приподняв голову кверху: то ли воздух нюхал, то ли звуки слушал. А может и еще каким чувством окружающий мир ощупывал, кто его знает…

– Сюда! – сказал так уверенно, будто на карту посмотрел.

Прошел между холмами, ткнул посохом в сугроб. Снег провалился в отверстие, увлекая за собой рыхлые края. Через пару мгновений перед ними уже темнела дыра, в которую мог пролезть человек, а то и не один.

– Все, ребятушки. Довел вас до места!

Герман подошел ближе, осторожно заглянул вниз.

– Глубоко там?

– Понятия не имею, не прыгал, – ответил Старик.

– А откуда знаешь, что ход ведет куда нужно?

– Другие проходили, рассказывали. Гнилые людишки, но мне бы врать не стали, это я тебе точно говорю!

Дед потрогал каждого из них рукой – так, как зрячий сделал бы глазами, касаясь взглядом друзей или знакомых, провожая их в трудный путь.

– Идите прямо, по широкому, магистральному тоннелю. Будут боковые отворотки – в них не заглядывайте, а то заплутаете. Да, и дурням своим, которых вы умниками называете, привет передавайте. Если бомбу какую сочинят, как у древних, лично приду и палкой бошки всем поотшибаю! Ну, бывайте.

Старик развернулся и спокойно пошел обратно, постукивая посохом.

– Странный он, – сказал Крил, когда слепой отошел на полсотни шагов. – Как здесь живет? И уходить не хочет. Странный!

– Он не проход на запад сторожит, как некоторые думают. Он город свой бросать не желает. Предки его когда-то в этом городе жили, – Герман посветил в дыру фонариком, бросил туда подвернувшийся под руку камень. – Ладно, я полез. Невысоко вроде. Потом девчонку спустишь, я приму, а уж в конце сам.

Большелодочник кивнул. Они по очереди спустились в тоннель, огляделись. Герман указал рукой в западную сторону и троица двинулась в путь.

Когда-то в тоннель проникали канализационные стоки – видимо, были трубы, каналы, сообщающиеся с городскими нечистотами. Даже сейчас стоял характерный, неприятно щекочущий ноздри запах. Но под ногами не хлюпало, ведь города наверху давно нет и производить отходы некому.

Крил поморщился, Конопатая это заметила.

– Пусть лучше так, – сказала она. – Пусть воняет дерьмом, чем… как в сосновом бору.

Иногда на пути встречались вертикальные лестницы. Герман светил фонариком вверх и луч света неизменно натыкался на большой металлический люк с намалеванным на его поверхности странным символом – тремя незаконченными кругами, объединенными в центре четвертым. Кажется, строители хотели предупредить, что высовываться из подземелья не стоит.

Были и боковые ответвления, про которые предупреждал Старик. Любопытство, конечно, заставляло путников заглядывать и туда, но лишь на несколько шагов, потом они возвращались к основному тоннелю.

Один раз остановились, чтобы перекусить: Герман сказал, что в этом месте воздух чище. Может и так, принюхиваться не стали – все равно к душку из канализации они привыкли и перебить им аппетит он не мог.

– Думается мне, что подземный переход пустой, – поделился размышлениями Крил. – Если не считать нас троих. Поэтому мои поджилки не трясутся и лично я никакой угрозы не чувствую.

– Ты своим самоуспокоением только хуже делаешь, – тихо ответила ему Конопатая. – Вот выйдем на другой стороне города, тогда и хорохорься.

Кирюха хотел поспорить, но ему и Герман дал тычка:

– Не говори гоп, парень, пока не перепрыгнешь.

Что еще за “гоп”? Крил понятия не имел, он такого и не говорил никогда, но решил, что – “черт с вами, не буду подбадривать, идите грустными и напуганными!”.

– У меня вот спина все время зудит, – продолжал Герман, – будто в нее уставился кто. Обернусь – пусто. Но территория чужая. Я бы на своей тоже мог за кем угодно следить, не попадаясь на глаза.

Он погладил приклад винтовки, посветил фонариком во все стороны.

– Доставай, Кирюха, свой светлячок. Мой скоро сдохнет, моргает уже.

Теперь и большелодочник с каждым шагом ловил себя на мысли, что чувствует рядом чье-то присутствие. Потому ли, что Герман неудачно высказался про “зудящую” спину и теперь Кирюхе мнилось то, чего на самом деле нет, или правда были в глубине тоннеля посторонние шорохи, направленные на них чужие взгляды – не разберешь. Тревога забралась под одежду, проникла холодком сквозь кожу и коснулась ледяными пальцами сердца.

Кирюха пропустил Дашку вперед – лучше ей идти между ними. “Герман пусть с фонариком впереди, а я буду тылы прикрывать”. Тайком достал револьвер, положил большой палец на курок, чтобы взвести при надобности за одно мгновение.

Луч света перестал бегать с места на место, замер. Остановился и Герман, присел, разглядывая что-то на бетонном полу.

– Что там?

– Куча.

– Чего?

– Того самого.

– Нелюди?

Ведущий покачал головой из стороны в сторону.

– Хуже – люди. И куча свежая, сегодняшняя.

Он снял с плеча винтовку, щелкнул затвором.

– Но возвращаться нас это не заставит, – сплюнул сквозь зубы. – Так ведь?

Ему не ответили, было ясно, что, проделав большую часть пути, обратно они не пойдут. Но теперь продвигались медленнее, то и дело останавливаясь, прислушиваясь к гулкой, звенящей тишине тоннеля. С осторожностью заглядывали за повороты, в ниши и тупики.

– Мелкая, ты соблюдай дистанцию, – обернулся Герман. – На пятки мне…

Оглушительный выстрел заставил их присесть, вжать головы в плечи. Пуля ударилась в потолок, сверху посыпались осколки.

– Назад, назад! – закричал ведущий. – Там другой ход, слева!

Они отступили, отправив в неизвестность несколько пуль. В ответ тут же прилетели другие.

– Здесь! – девчонка зажгла свой фонарик и первой юркнула в узкое ответвление.

Десять шагов вперед, поворот… Дашка взвизгнула – на них выскочили двое с лицами, закрытыми грязными тряпками. Огнестрелов чужаки не имели, но оба размахивали ножами и один чуть не полоснул девчонке по лицу.

– Сволочи… – Крил вытянул руку с револьвером. Он слышал, что где-то за спиной, в магистральном тоннеле, отстреливается Герман – ему было не до них.

Бах! Бах!

Один упал, второй, чудом избежав встречи со свинцом, ударил большелодочника по руке, выбивая оружие. Тут же Кирюху больно чиркнуло по правому предплечью. Не надеясь больше на револьвер, он бросился в сторону бликующего в полутьме лезвия, схватил обеими руками. Сам не понял, как ему удалось повернуть нож в сторону противника, надавить, чувствуя сопротивление. Расправившись с врагом, стал шарить окровавленными руками по полу, пытаясь найти револьвер. В этот момент Конопатая снова закричала:

– А-а-а! Нет! Не-ет!

Узкий ход заполняли чьи-то фигуры, свет нескольких факелов слепил глаза. Кирюху сбили с ног и уже лежащего стали охаживать ногами. Один из ударов пришелся по голове, мир вокруг сразу зазвенел, наполнился мелькающими светлячками…

Парня волокли за руки по шершавому, провонявшему канализацией бетону. На запястьях со скрипом щелкнули старые браслеты. Наручники были просунуты сквозь петлю из арматуры, вбитую прямо в стену.

Кирюха пришел в себя, увидел рядом Германа – тот тоже был прикован и не шевелился. Сквозь расстегнутую куртку на его свитере виднелось расплывающееся пятно, темное, влажно поблескивающее.

Прямо напротив большелодочника стоял неизвестный, он держал Дашку за волосы, задрав ей голову, угрожая длинным клинком.

– Пусти! Пусти, ублюдок! – она пыталась вырваться, но он прижал к ее шее лезвие и девчонка притихла.

– Какой сегодня улов! – расплылся неизвестный в улыбке, показывая гнилые зубы. – Будет весело!

Вокруг звучали одобрительные крики и вся толпа – сколько их было? Семь? Восемь? Может, десять? – отправилась вместе с Конопатой дальше по тоннелю, чтобы скрыться за дверью в стене.

– Отпустите ее! Я вас всех!.. Всех!.. Твари…

Он потянулся, что было сил, до боли в запястьях, но арматура крепко держалась в бетоне.

– Герман! Эй, ты меня слышишь? Они забрали Дашку! Надо освободиться, помочь ей!

Палач хрипел, пытался сказать что-то, но его слова едва ли можно было разобрать.

– Что? Повтори, я не понял!

Крил склонился ухом к самым его губам.

– Выйдите из тоннеля… Дальше прямо… На запад… Озеро… Остров… Умники…

Вокруг почему-то стало тихо. Кирюха поднял голову. Не слышно из-за двери голосов, гадкого смеха. Он вздрогнул, потому что в следующее мгновение до него донесся дикий мужской крик! И тут же его подхватили другие, заголосили, будто там, в комнате, встретились они с исчадием ада!

В дверь изнутри что-то ударилось, потом еще раз. Крики не прекращались, но их становилось меньше, пока, наконец, не затих последний, прервавшись на пронзительной, визгливой ноте.

Через минуту, которая Кириллу показалась вечностью, дверь открылась. Темная фигура появилась в проеме, в пляшущем свете факелов. Оттолкнулась руками от пола, вставая в полный рост, приобретая человеческие очертания. Дашка вышла без одежды, в одной лишь повязке из эластичного бинта. Она злобно шипела, оглядываясь назад, ее тело было исполосовано свежими царапинами и порезами. Но чья это кровь, в которой испачканы ее руки и лицо?

Правая ладонь не совсем еще вернулась к естественному розовому цвету, пальцы продолжали укорачиваться и острые когти заменялись ногтями. Конопатая стыдливо спрятала ее за спину, хотя Крил все равно заметил то, что ему не положено было видеть. И теперь он готов был вечность просидеть у стены, прикованный ржавыми наручниками, лишь бы девчонка, с губ которой стекали красные капли, не подходила к нему близко. В глазах у Кирюхи застыл ужас.


 
Коллаж автора

Маша не знала, что ей ответить. Признаться, сказать – “да, Олег Разумовский был моим отцом”? Но кто он для Говорящего? Предмет для подражания или средоточие всего, что тот ненавидит? И как это отразится на ней самой?

Говорящий не дождался ответа, встряхнул девушку.

– Что ты молчишь?

– Да, он был моим отцом! – выпалила она, не желая больше мучаться догадками. – Разве это имеет какое-то значение? И откуда ты его знаешь? Может, черт побери, ты думаешь про другого Олега Разумовского?

Хозяин логова посмотрел на нее, как на идиотку.

– Какого другого? Много ты встречала в нынешнем мире людей с одинаковыми именами и… этими…

– Фамилиями, – подсказала она.

– Вот именно. Сейчас и вовсе не дают таких чудных прозвищ, как у тебя или твоего папаши. Так что ошибки быть не может!

Выпрямился, отошел от нее на несколько шагов, потом и вовсе покинул компьютерную – она слышала, как в лаборатории он пнул одну из клеток, в которых были заперты подопытные люди и мутанты. Вернулся.

– Лет пятнадцать назад Разумовский часто появлялся в сети. Тогда еще много было желающих постучать по кнопочкам, – Говорящий покосился на клавиатуру. – Потрепаться в этих ваших каналах связи. Рабочие терминалы и антенны можно было найти, если хорошенько поискать среди развалин. Потом все эти игрушки прежних людей окончательно развалились. И теперь редко кто перекидывается словечком.

– Ты тоже разговаривал с ними? С отцом?

Он усмехнулся.

– Такой я дурак! Им-то и в голову не приходило, что надо шифроваться. Думали – кроме них, кучки грамотеев, никто не сможет пользоваться компьютерами. Обменивались информацией в открытую! А я читал. Записывал. Потом и сам наловчился опыты ставить, о которых они говорили.

– Опыты над людьми? Чтобы превращать их… в нелюдей? И наоборот?

Говорящий продолжал криво улыбаться, разглядывая Машу, оценивая ее сообразительность.

– Хромой растрепал? Давно надо было прищучить его, паскуду. Слишком много знал. А людишек что, жалко тебе?

Он снова направился в лабораторию, оглядываясь, как бы приглашая девушку за собой. Она поднялась с кресла, пошла следом. Ей ужасно хотелось заглянуть в свой каталог, найти отцовский архив и посмотреть наконец – что там? Но нет, не сейчас. Уж она не станет раскрывать, возможно, единственный свой козырь! Найдется момент получше.

– Нет, не жалко. Мне интересно – зачем?

– Заче-ем… – протянул Говорящий, стараясь распробовать все ее любопытство, стоящее за этим словом. Повернул голову в одну сторону, потом в другую, что-то хрустнуло у него в шее. Он не торопился объяснять и Маша спросила о другом:

– А прошлой ночью? Что было в черном доме? Я ведь не спала, все слышала.

Он обернулся, подошел к ней.

– Осторожнее, девочка, – в руке его снова сверкнуло лезвие. – За такой интерес можно и головы лишиться.

Долго смотрел ей в глаза, надеясь увидеть страх. Но не увидел. Отошел назад.

– Так уж и быть. Покажу тебе – что было ночью в доме.

Говорящий стал неторопливо снимать одежду, отбрасывая ее в сторону, пока не остался перед Машей в чем мать родила.

– Ночью был я!

Она не отступила, не закричала и не стала в страхе вжиматься в стену, хоть и неприятен был процесс трансформации, совершающийся у нее на глазах. Даже те двое, что были заперты в клетках, испуганно шарахнулись вглубь своих темниц. Напротив, за другими решетками, злобно зарычали трое мутантов.

Говорящий приблизился к Маше. Он уже стоял на четырех конечностях, но в искаженных чертах лица можно было разглядеть отдаленное сходство с прежним, человеческим обликом. “Какая мерзость. Лучше бы ты стал совсем другим!” – подумала она. Было жутко замечать, как проступает иногда на черной морде знакомое лицо.

Он поднялся во весь рост.

– Я хочу… – голос его был хриплым, низким. – Хочу создавать себе подобных! Вот зачем опыты! С момента появления на свет я умею оборачиваться. А они… – махнул рукой и зацепил когтями железные прутья, так, что искры полетели. – Они станут такими по моей воле.

– Первый раз вижу говорящего мутанта, – пробормотала Маша.

Он толкнул девушку к стене, прижался своим уродливым лицом к ее щеке и злобно зарычал, совсем как те, в клетках – видно, каламбур ему не понравился.

– Я не мутант, дура! Я новый человек!

Отвернулся и, снова опустившись на четвереньки, стал вздрагивать, меняясь на глазах.

Они вышли из логова. Маша с тоской поглядела на антенну – когда же у нее получится проникнуть сюда без свидетелей? Но обычная, человеческая рука пихнула ее в спину, заставляя идти на север. Говорящий решил вернуться немедленно, пока еще не забрезжил рассвет. Ему не хотелось, чтобы в гнезде заметили отсутствие Властительницы. Нельзя подбрасывать простолюдинам причины для кривотолков.

– Знаешь, а я тоже пыталась создать нового человека.

– Ты?! – он удивленно вскинул брови. – Как?

– Я ведь не думала, что когда-нибудь увижу других людей. Изловила мутанта и стала брать его семя – надеялась, что получится от него зачать. Убеждала себя, будто мы не настолько разные и все возможно.

Говорящий раздраженно тряхнул головой.

– Ерундой ты занималась! У нелюдей не бывает потомства. Неужели не знала?

С удовлетворением заметил, как вытягивается ее лицо.

– То есть как – не бывает?

– А вот так. Все мутанты или от старых времен век доживают – долгожители они. Или зона их такими сделала. Этих, конечно, большинство.

Он помолчал, потом продолжил, уже рассуждая сам с собой.

– Для моих целей нужны изменения в генетике, а не какое-то там семя. Неизвестно, что стало первопричиной появления нелюдей. Разновидность той штуки, которую прежние вирусом называли? А может, сами люди их создали? Сейчас разве узнаешь… Грамотеи обменивались в сети разными вариантами генетических улучшений и я попробовал почти все. Но каждый раз что-то не складывалось! Должен быть еще рецепт, неизвестный, неиспробованный. Надо будет посмотреть все файлы твоего отца, может там что-то сохранилось.

Маша прищурилась. “Посмотри, дорогой, посмотри. Но только мне известно, где искать!” Кажется, она теперь знала, что передал ей отец с длинным набором цифр, отпирающим его архив.

Никто в гнезде не заметил ее отсутствия. А даже если и заметили, не подавали виду: дела Говорящего и его недоброй женщины никого не касаются и лучше в них не соваться. Люди чувствовали, что где-то там, в глубине черного дома и лесной чаще творится нечто им неведомое и вряд ли хорошее. Так лучше и не разнюхивать, держаться от всего этого подальше, тогда, глядишь, тебя оно не коснется. Вот Хромой – даром, что был опытный, хитрый охотник – но держался все время рядом с Властительницей, потому и сгинул!

Маша замечала на себе косые, порой даже злобные взгляды. Только ей было на это наплевать. “Пусть не любят. Зато боятся”.

Говорящий приставил к ней нового соглядатая, молодого, однако вышколенного и преданного своему начальнику. Такой революцию устраивать не захочет! К нему нужно будет искать свой, особый подход.

– Эй, Прыткий! Чего с рассвета серьезный такой? – кричала она ему, выходя утром на крыльцо. Но парень и бровью не вел, молча следовал за ней по пятам, выполняя одновременно роль личной охраны и надсмотрщика. У Маши не было на этот счет иллюзий: хоть и была ей обещана свобода, несмотря на все проступки, но с таким вертухаем и кандалы не нужны – не даст сделать лишний шаг, ни днем, ни ночью.

В гнездо стали часто наведываться чужаки, люди от других руководчиков. Они обсуждали что-то с Говорящим, а тот, отсылая Властительницу в соседнюю комнату, не заботился о том, чтобы до ее ушей не долетали важные слова, иначе бы вообще выставлял из дома. Видимо, хотел, чтобы она была в курсе происходящих событий.

Из разговоров девушка поняла, что многие гнезда готовы объединиться, отправить отряды лучших охотников, как они говорили, “на дело”. Что за дело – догадаться было не сложно. Людям известна территория, на которой сливались в одну огромную стаю мутанты. И Говорящий, тянувший на себя роль главного среди всех гнезд, собирался повести туда объединенные отряды, устроить резню. Чтобы потом, очистив север от нелюдей, заняться другим делом, которое завлекало его гораздо больше – создавать собственный народ, не человеков и не мутантов, а себе подобных, таких, которые, как он думал, никогда не предадут и не взбунтуются.

– Ты не встречал других? – спросила его как-то Маша, отодвигаясь от стола после обеденной трапезы. – Оборачивающихся?

Говорящий отрезал кусок черного мяса, запил его крепкой настойкой.

– Встречал, – некоторое время он смотрел на дно кружки, вспоминая. – Она пришла с востока, с небольшой группой людей. Кто-то из них остался с нами, потому что они были истощены и устали от долгой дороги. Остальные ушли на юг. Хотела уйти и она, но я почувствовал, что девчонка особенная. Оборачивающиеся чувствуют друг друга, да и обычных нелюдей могут издалека почуять.

Он налил в кружку еще, бросил на Машу мутный взгляд.

– Я подначил Белого, чтобы тот заболтал ее, уговорил не уходить. Старик, надо отдать ему должное, умел к себе людей располагать. Да и она ему понравилась, относился к ней, как к родной. То, что я ее потом к себе прибрал, он не одобрил, но и поперек вставать не стал – я же не обижал ее, только…

Замолчал, будто проснулось на мгновение в нем что-то совестливое.

– Только сношал, – закончила за него Маша. – Как меня.

– А-а… – прорычал Говорящий недовольно и с шумом встал из-за стола. Ушел в другой конец комнаты, упал на кровать.

– Это она сбежала, да? Девчонка, за которой ты посылал?

Говорящий молчал, но ответ и без того был понятен – она.

– В нашем гнезде ее звали Конопатая, – заговорил он наконец. – Но до того, как она сюда пришла, у нее было другое имя. Имя и… фамилия. Дарья Авдеева. Странные слова, ничего не значат. Лучше уж Конопатая. И принял я ее вовсе не ради того, чтоб… сношать… А надеялся, что потомство будет чистокровным.

– Со мной точно не будет, – заметила Властительница.

– Поглядим. Что-нибудь да будет, – он протянул руку, приглашая девушку подойти ближе. Ухватившись за ее ладонь, заставил лечь рядом.

– Ты пьян. Лучше не сейчас.

Когда он обнимал ее, прижимал к себе, она невольно вспоминала когтистые лапы и страшную морду. Но противиться не могла.

Через неделю Говорящий стал собираться в дорогу. Он хотел добраться до трех гнезд, от которых так и не пришли гонцы. Племена эти были достаточно сильны и многочисленны, чтобы пренебрегать их помощью. Даже если руководчики решили не участвовать в деле, Говорящий надеялся переубедить их, а если надо, то и запугать.

В сопровождение он брал несколько сильных охотников, а Прыткому отдал в подчинение сразу десятерых, чтоб не спускали глаз с Властительницы, да и друг за другом приглядывали. Было наказано ни под каким предлогом не пускать Машу дальше, чем на сто шагов от Костра. В остальном же подчиняться ей и всячески содействовать.

– Зря не лютуй, – сказал он, выходя из дома. – Вижу, что не любишь ты людей. Да и они тебя не жалуют. Но казнить всех без разбору и за любую провинность не следует. Поняла?

Она сдержанно кивнула. Проводила взглядом уходящий отряд, покосилась на стоявшего неподалеку Прыткого. И, хлопнув дверью, скрылась в черном доме.

Короткие зимние дни пролетали быстро, зато сумрачные вечера и морозные ночи тянулись долго, сводя с ума, загоняя в угол безделием и одиночеством. Сытая жизнь, треск поленьев в очаге не радовали Машу. Ей хотелось попасть в логово или, на худой конец, прогуляться по лесу, потому что одни и те же люди, снующие вокруг костра, неимоверно раздражали. Но охрана не выпускала из гнезда и приходилось запираться в доме, чтобы никого не видеть, никому ненароком не ударить по лицу, а то и чего похуже. Просто от скуки. Впрочем, иногда она думала, что это было бы неплохим развлечением, уж точно веселее, чем одной лезть на стены.

– Иди сюда, – крикнула она Прыткому.

Он подошел к крыльцу.

– Что?

– Зайди внутрь.

– Зачем?

– Зайди я сказала!

Обернулся, кивком дал понять одному из охотников, чтобы тот занял его место, наблюдал за входом. Сам прошел в дом, аккуратно прикрыв за собой дверь. Следуя за Властительницей, добрался до комнаты с очагом. Посмотрел на стол, где стояло несколько грязных глиняных тарелок, кружка, бутыль.

Маша сбросила шубу, которую накидывала, выходя на улицу. Тело ее прикрывала лишь тонкая рубашка.

– Выпьешь?

– Нет.

Она все равно налила в кружку и протянула ее парню.

– Пей давай, никто не видит. И я никому не скажу.

– Скажешь. Но даже если бы и не сказала, я все равно пить не буду.

– Погляди какой чистоплюйчик… Думаешь, получится просто подежурить у дверей, за которыми я живу? Постоять и все?

Она отпила из кружки, поставила ее на стол. Потянулась к Прыткому, касаясь губами мочки его уха, прошептала:

– А знаешь, куда Хромой делся?

Парень не двигался, ждал продолжения. Видимо, хотел узнать.

– Валяется в логове у Говорящего. Я его прикончила. Пустила пулю ему между глаз. Ты ведь знаешь, что такое пуля?

Он, наконец, отстранился и, не глядя ей в лицо спросил:

– Я пойду? Если ничего не нужно…

– Нужно, – разочарованно сказала она. – Но ты иди. Может, в следующий раз.

Маша не была настолько пьяной, как это показалось Прыткому. Она прекрасно понимала, что делает, видела его реакцию и могла предположить, что будет дальше. Если продолжит – ничего хорошего. Но это пока.

Она дождалась, когда хлопнет дверь. Плеснула остатки пойла в огонь, наблюдая, как всколыхнулись языки пламени.

– Говорящий зациклен на продолжении рода, – сказала сама себе. – Значит, надо дать ему то, чего он хочет. Объявить, что беременна? Для этого неплохо бы и на самом деле потяжелеть. И раз уж до сих пор не получилось от него, то… Не будет же он проводить анализы, генетик доморощенный! Пусть сойдет с ума от счастья, пусть ждет наследника и верит, что это ему как-то поможет. Обманутого радостью легче вести на поводке.

Маша улыбнулась.

За противной, воющей песней вьюги, царапающей окна и стены ледяными снежинками, не сразу можно было расслышать стук. Властительница оторвала голову от подушки, прислушалась. На улице еще царила тьма и никто не должен был барабанить в дверь, если только не случилось что.

Нехотя Маша поднялась, накинула все ту же шубу – не столько для прикрытия наготы, сколько ожидая ледяной ветер, бушующий снаружи, да еще после того, как пришлось вылезать из нагретой постели.

Толкнула дверь.

– Чего тебе?

На нее смотрел Прыткий – чуть сощурившись, вытирая с лица снег.

– Там пришли.

– Кто?

– От устья реки, что восточнее нашей.

– Черт, туда же Говорящий ушел. Разминулись, видать. Сколько их?

– Пятеро.

– Выгони кого-нибудь из дома, чтобы пустить гостей на ночлег.

– Кого?

– Сам придумай, мне это не интересно.

– Своих на улицу? Метель же, ночь!

– Ну запихай своих в другую хижину, пускай там потеснятся! Бестолковый ты, хоть и Прыткий.

Он хотел было идти, выполнять приказ, но она его остановила.

– Знаешь, пока там с ночлегом разбираются, ты их ко мне приведи.

Парень стоял в нерешительности, во взгляде его читалось сомнение.

– Ну что еще? – спросила Маша, плотнее запахнув шубу.

– Решать вопросы между гнездами – это штука такая… Только главный может.

Девушка подбоченилась, позволив полам шубы снова распахнуться. Потом сошла по ступенькам, подступая к Прыткому.

– Он тебе что приказывал? А? Не пускать меня из гнезда. Приглядывать. Про разговоры с чужаками было?

Прыткий потупил взор, помотал отрицательно головой.

– Не было. А кому ж с ними разговаривать, как не мне? Может, ты у нас дипломатом заделался? Одно слово – Прыткий! Пошел отсюда. Выполняй то, что сказано.

Она еще не знала – хорошо или плохо то, что посланники из чужого гнезда встретились с ней, а не с Говорящим. Но чувствовала, что случай может открыть для нее новые возможности. Какие? Этого Маша еще не могла себе объяснить.

Мужики – бородатые, обросшие, с нелепыми племенными татуировками на щеках, смотрели на нее недоверчиво. Хоть и предупредил их Прыткий, что бразды правления сейчас в руках Властительницы, а все равно обсуждать дело готовились не с ней.

– Разошлись вы. Говорящий с небом недавно на восток отправился, – она повернулась к охраннику, стоявшему у дверей, щелкнула пальцами. – Скажи там, пусть людям поесть принесут.

Старший из чужаков кивнул с благодарностью. Пока утоляли голод, она ни о чем не спрашивала, молча стояла в стороне, скрестив руки. Наблюдала. Потом налила всем горячительного.

– Отчего шли долго?

Старший выпил, удовлетворенно крякнув. Посмотрел на Машу.

– Шли быстро. Собирались долго. Обдумать надо было все хорошенько.

– И что придумали?

– А то, что нелюдей выживать надо, по этому вопросу спора нет.

– По какому есть?

Он глянул на своих товарищей, словно заручившись у них поддержкой.

– Говорящий нас беспокоит.

Властительница снова повернулась к Прыткому.

– Ну-ка – выйди вон. И не стой там близко к дверям.

Парень повиновался, хоть и не сразу, сначала с подозрением ощупав взглядом каждого присутствующего.

– Что же Говорящий? – спросила девушка. – В чем беспокойство?

– Горделив больно. Властолюбив. Как бы не захотел после дела все гнезда под одну руку прибрать. Ведь если войну выиграем… Простой охотник – он победителя любит. Даром, что тот руководчик из чужих. Пойдут за ним и тогда уж ничего не попишешь. Это не говоря о том, что обещал он создать новое войско, колдовством, что ли… Короче говоря, надо этот момент сейчас разруливать, до войны. Ты-то… кхм… на каких правах у Говорящего?

– Меня зовут Пришедшая Властительница. Я с севера, оттуда, где зимой не бывает солнца. И знаю я об этом мире столько, что Говорящий готов быть со мной на равных.

– То есть женщина ты его?

Маша досадливо усмехнулась – “как же тяжело пробить мужскую самонадеянность!”

– Не обижайся, – продолжал старший. – Бабы – они во многих делах хитрее мужиков. Так что ответишь нам про своего?

Маша выдержала паузу – вовсе не для значительности, а оттого, что не могла сразу подобрать нужных слов.

– Отвечу вот что – ваша правда, есть у Говорящего такие планы. Он их и не скрывает. И армию создать может, но только с моей помощью. Одного его колдовства мало, нужен еще секрет, которого он пока не знает.

– А ты, получается, знаешь?

Она ответила ему хитрой улыбкой. Тогда старший переглянулся со своими товарищами, хрустнул пальцами, разминая руки.

– Не поприжать ли тебя в уголочке, Пришедшая Властительница? Чтобы и с нами секретом поделилась.

– Дурачье. Сейчас позову своих молодцев – они только и ждут повода, чтобы кому-нибудь башку раскроить. А потом поди-ка найди ваши тела. Пропали ребятушки в лесах!

– Да пошутил я, пошутил, – заторопился старший с оправданиями.

Маша задумчиво обходила стол, за которым сидели гости. Они поглядывали на нее с настороженностью – что там, в этой бабской головенке? Вдруг и правда позовет своих головорезов? Но она лишь подлила им настойки и вернулась к дверям, где снова встала, скрестив на груди руки. Разрез на подоле платья позволял им видеть ее ногу гораздо выше колена и Маша не пыталась одернуть ткань, прикрыться.

– Что нам от этого разговора? – спросила она. – Разве можем мы что-то изменить?

– Так за тем и пришли! Вот отдохнем чуток и пойдем завтра к условленному месту, где уже из других гнезд охотники собираются. С их руководчиками за спиной говорящего тоже беседы проводились.

И, заметив ее вздернутую бровь, добавил:

– А ты как думала? В общем, будут нас ждать с вестями – стоит ли расходиться, жить как раньше, каждый сам за себя. Или доводить дело до конца. Но тогда уж руководчикам подавай гарантии, что и после войны Говорящий им не указ!

– Какие я могу дать вам гарантии? Бумагу сочиню, подпись поставлю?

– Обойдемся. Просто обрисуй, как это положение тебе видится, так сказать, изнутри? Живешь ведь с ним, должна понимать.

Сердце у Маши заколотилось быстрее. Она вдруг поняла, что вот он – момент! Когда все обстоятельства разом можно повернуть в свою сторону, причем одной только силой слова!

– Говорящий держит людей в узде, пусть даже им это и не нравится. Он хороший вождь. Для своего народа. Таким его можно и оставить – пусть здесь, на развалинах древнего города, управляет гнездом. А для войны сгодится кто-нибудь другой.

Она дала им возможность самим прийти к нужному ответу и вскоре один из чужаков, скромно сидевший на самом дальнем месте, спросил:

– Не себя ли ты имеешь в виду?

Она подошла к столу, поставила ногу на стул, оголив ее еще сильнее.

– А почему нет? Знаний у меня побольше, чем у других. Надо будет – докажу. Могу большие стаи нелюдей отслеживать таким способом, о котором вы и не слышали. Могу рассказать, как вещества взрывающиеся делать, чтобы одним ударом десятки врагов уничтожать. Я много чего могу. А главное – бояться меня вам не придется. Я же человек со стороны, незнакомый, влияния на ваших охотников не имею. Так что лишь на руководчиков могу полагаться, а если они решат отстранить меня, то сложности в этом никакой не будет.

– Какая же твоя выгода?

– Разве уничтожение нелюдей – не выгода? Жить станет спокойнее.

– Про полное уничтожение никто не говорит, для мяса их все равно разводить придется. Война только для того, чтобы они нас совсем не задавили, больно много их стало. А есть ли, положим, в твоей голове знания, чтобы нелюдей разводить?

– Один хрен – что армию делать, что на мясо разводить. Есть такие знания. Придет время, поделюсь секретом.

Они еще долго совещались между собой, не слишком стесняясь ее присутствия. Сомнений было много, но гораздо больше их страшил Говорящий. Очень уж не хотелось руководчикам становиться его вассалами! Каждый держался за свою маленькую власть и делиться ею не желал.

– Хорошо! – сказал, наконец, старший. – Мы идем к месту сбора и объявим всем, что Говорящий не может быть во главе объединенного войска. Вот только…

– Что? – она видела, что он в чем-то сомневается.

– Скоро Говорящий вернется домой. Пусть война начнется без него, но, во-первых, мы рассчитывали и на ваших охотников, а во-вторых – как ты выполнишь свои обещания, если он тебя… кхм… убьет?

– Моя жизнь – моя проблема. К тому времени, когда он вернется, власть его в гнезде съежится и станет символической, это я вам обещаю. А охотников, когда надо будет, отправлю.

Старший хмыкнул, все еще полный сомнений, но понимающий, что он вынужден ей верить. Хотя бы потому, что другие варианты устраивали его гораздо меньше.

К восходу солнца гости тесной гурьбой двинулись на выход из черного дома. Самый тихий, тот, что сидел дальше всех и который сейчас шел последним, спросил Машу:

– Получается, предаешь своего?

– Главное, что я себя не предаю, – ответила Властительница. – Да вы и сами шли сюда, чтобы предать. Разве нет? И вам повезло, что встретили меня, а не его. Теперь я сделаю за вас грязную работу. Топайте уже, нечего мне тут…

И в спину, но чтоб не слышал:

– Моралист ты гребаный, так тебя растак.

С каждым шагом удаляющихся чужаков лицо невыспавшейся Маши становилось светлее. Она широко улыбалась, потому что понимала – этой ночью совершенно случайно перевернула все с ног на голову, причем именно так, как ей и хотелось.

Она вернулась к дому, открыла дверь и втолкнула внутрь Прыткого, нечаянно оказавшегося у нее на пути. Уже внутри прижалась к нему, нашла своими губами его губы. Парень оттолкнул Машу и она засмеялась.

– Что, Прыткий, сукин ты сын! Не растерял еще преданность начальнику?

И снова порывисто чмокнула его в губы, насмехаясь над злым, но бессильным протестом. Парень утерся рукавом, отошел на пару шагов.

– Там семья.

– Какая еще семья? – радость на ее лице сменилась недовольством. – Что вам вечно от меня надо? Я спать хочу!

Но вздохнула и вышла обратно на улицу, посмотрела на мужчину, поставленного на колени прямо в снег. Рядом – женщина и несколько ребятишек. Все они были под прицелами арбалетов, которые сжимали в руках бойцы Прыткого.

– В чем дело?

– Это их ночью из дома выселили, – пояснил Прыткий.

– И что? Гости ушли, пусть возвращаются в свой дом.

– Да, но… Этот, – парень указал на хмурого мужчину с разбитой губой, стоящего на коленях, – оказал сопротивление. Напал на моих людей и одному нос расквасил.

Маша еще раз вздохнула – тяжко, с жалостью к самой себе и недовольством из-за того, что сейчас надо будет принимать решение, за которое ее станут ненавидеть еще больше. “Да все равно. Плевать!”

– В расход его.

– К-как?

– В прорубь.

Жена заголосила, дети испуганно сжались в кучку, прижимаясь к старшей сестре.

– Женщину отдать тому, кто еще своей не обзавелся. И дочь – ту, что повзрослее – тоже. Остальных раздать по семьям. Если кто возьмет.

Развернулась и спокойно пошла домой. Она и в самом деле очень устала.

Проснулась Маша ближе к вечеру, с больной головой. Подумала, что ей стоит завязывать с ягодной настойкой. Вышла на улицу, зачерпнула горсть свежего снега, размазывая его по лицу. Посмотрела на своего охранника. “Пора доламывать Прыткого. Уверенность он уже растерял, осталось поднажать немного и на все будет согласный”.

– А ты помнишь девчонку, которая была с Говорящим до меня? Конопатую.

Он посмотрел на Машу удивленно.

– Я раньше не был приближенным, у меня и дом далеко, на другой стороне гнезда.

– Что, неужели не видал ее?

– Видел, конечно. Мелькала иногда рыжей копной.

– Красивая?

– Мала еще. Хотя, Говорящий же ее пользовал. Вроде не дурна собой, а что?

– Думаю – чего в ней такого особенного? Кроме… Но это тебе не нужно знать.

– Да мне и остальное знать не обязательно, – проворчал он. – Сбежала и сбежала, подумаешь. Не помню даже – куда?

– К Южному базару усвистала. Вот еще непонятное местечко! Что там такое? Почему люди туда идут? Или в зону бегут, чтобы обратиться, или сразу к Южному базару.

– За лучшей жизнью, видать.

– Как бы нам их лучшая жизнь боком не вышла…

– Это ты к чему?

– К тому, что гнезда на севере свои порядки наводить собираются, а у таких мест, как Южный базар, уже свои правила есть. Вот и будет столкновение интересов. Ладно, пойдем!

– Куда?

Она протянула руку, погладила его по щеке. Прыткий не стал отстраняться, пусть даже их кто-то и видел. Он спокойно стоял и ждал, пока Маша с интересом заглядывала в его зрачки, пыталась проникнуть в чужие мысли, догадаться – что он чувствует, о чем думает?

– Ты привел ко мне в дом чужих, позволил разговаривать с ними, решать какие-то дела.

– Но ты же сама…

– Ты поцеловал меня.

– Нет, это…

– Ты убил по моему приказу человека. За разбитый нос.

Прыткий перестал возражать. Поджал губы, смотрел на девушку то ли с ненавистью, то ли уже с покорностью.

– И думаешь, – продолжала она, – что по-прежнему остаешься верным псом Говорящего? Нет, голубчик. Ты уже мой! Идем.

Они скрылись за черной дверью, к которой тут же подошел другой охранник, занял пост.

Маша бросила в очаг пару поленьев – пусть горит подольше. Подошла к кровати, откинула одеяло. Приказала Прыткому раздеваться.

– Ты будешь стонать, – еще пытался возражать он, хотя руки сами расстегивали, снимали одежду. – Громко стонать, я знаю. Свистун – тот, что сейчас у дверей – услышит. Да и другие могут услышать. Донесут Говорящему.

– Предлагаешь мне заткнуться? Или сам разберешься с теми, кто может донести? Так, как должен разобраться мужчина?

Маша заставила его лечь в постель. Сама раздеваться не стала, забралась на парня в чем была – в белой, тонкой рубашке. Она чувствовала, что Прыткий еще не готов и ее это злило. Маша влепила ему пощечину.

– Ты думаешь, это только ради удовольствия? Соберись, ничтожество!

Еще одна звонкая пощечина.

– Сделай над собой усилие! Хочешь меня потрогать? Трогай! Вот так. Но только чтоб у тебя все заработало.

Ерзала на нем, позволяла мужским рукам гулять по всему ее телу, пока действительно не заработало. А потом, когда они уже двигались в едином ритме, повторяла:

– Весь… мир… будет… мой!


 
Коллаж автора

Она заметила страх в его взгляде, смутилась. Повернулась вполоборота, стараясь украдкой избавиться от крови на лице, утереть губы тыльной стороной ладони. Вернулась туда, где бездыханными лежали несколько тел, собрала свои шмотки и попыталась надеть их, хоть одежда и была во многих местах разорвана.

– Я не хотела, чтобы ты узнал об этом вот так, – сказала Конопатая, когда прикрыла наготу, вышла из комнаты. Она стояла в нескольких шагах от Крила, стараясь не встречаться с ним взглядом. Ей было одновременно стыдно и страшно. Стыдно от того, что она лишила жизни нескольких человек, пусть даже они были подонками. Убила, не оставив им никаких шансов, выпустив на волю все то жуткое, что в ней таилось. А страшно ей было от того, что теперь между ней и Крилом не будет все как прежде. Смогут ли они вообще быть вместе? Она бы не удивилась, если бы он ушел куда глаза глядят, только подальше от нее.

Вынула из кармана маленькую, блестящую закорючку.

– Вот, нашла у того, кто тебя приковал. Ключ. Мне надо подойти, чтобы разомкнуть.

Его обезумевший взгляд сфокусировался на ключе, но парень не мог выдавить из себя ни слова.

– Так я… подойду? – сделала нерешительный шаг.

Кирюха вздрогнул, но смог подавить в себе желание съежиться, закричать. В конце концов она сейчас такая же, как всегда – с рыжими волосами, веснушками, тонкими руками, глядя на которые невозможно представить лапы зверя.

Конопатая приблизилась, аккуратно вставила ключ, щелкнула замком. Посмотрела на Германа, опустившего голову. Освободила и его запястья, но поняла, что поздно. Приподняла тяжелую голову за подбородок, закрыла ему глаза.

– Нам придется вернуться? – ей не хотелось обсуждать то, что случилось несколько минут назад. Лучше бы сделать вид, будто они решают очередную проблему, а в остальном все остается как прежде.

Крил поднялся, потер ссадины на руках. Желание отойти от девчонки не покидало его, но… кому от этого станет лучше? Выживет ли она одна? Возможно. Он – вряд ли. А уж о выполнении задуманного, если они разбегутся, можно и вовсе забыть.

– Нет. Пойдем дальше.

– Куда? Ведь Герман…

Дашка посмотрела на палача, который и сам теперь окончил земной путь.

– Он сказал – выберетесь из тоннеля, идите на запад, до озера. Там остров.

– И все?

– Все.

– А если озеро не одно? А если оно не точно на западе, а чуть южнее или севернее? А насколько большое озеро? Там один остров или десять? Может, двадцать? Пятьдесят?

– Меня больше волнует, что с тобой захотят сделать умники, если узнают о всех чудесах с превращениями. Как думаешь?

Молчание в ответ. Насупилась, пошла за ним дальше по тоннелю. Они ни разу не остановились, не разговаривали до самого выхода, лишь однажды Конопатая обернулась во тьму тоннеля, сказала: “надо было взять Германа с собой, похоронить по-человечески”. Кирилл ответил: “слишком тяжелый, а идти далеко, мы не сможем его столько тащить”. И они молча продолжили путь.

Выход оказался в таком же зале, как и там, в гарнизоне, где Старик указал им на спуск в тоннель. Только здесь не было дыры в потолке, ее место занимал люк, похожий на множество себе подобных, встреченных ими по пути. Даже странные символы с кругами были на месте и вертикальная лестница, ведущая из подземного царства наружу.

Приложив недюжинные усилия, Крил смог провернуть колесо запирающего механизма, толкнул люк от себя. Тот со скрежетом приоткрылся, потом поднялся вертикально, поддерживаемый человеческими руками, упал верхней стороной на снег.

– Наконец-то! – парень втянул в легкие свежий, морозный воздух, выбрался на поверхность.

Справа и слева простирались заснеженные холмы, прямо перед ним, на небольшом отдалении, начиналась густая, непролазная тайга. Крил обернулся. Позади был спуск в низину, снова подъем и то, что осталось от города: неровный силуэт покрытых сугробами развалин.

Он заглянул в отверстие, из которого выбрался. Надо бы протянуть девчонке руку, помочь… Она, конечно, и сама поднимется, но раньше он обязательно помог бы. А теперь, чтобы коснуться ее, каждый раз приходилось себя заставлять.

Протянул руку, помог Конопатой.

– Спасибо, – сказала она. Осмотрела себя придирчиво – дыры в одежде, разошедшиеся швы. Подвязала, замотала… Попыталась стряхнуть тоннельную пыль и шмыгнула носом, будто собираясь чихнуть.

– Крил, я знаю, что ты думаешь.

– Неужели?

– Ты думаешь, что все это время был рядом с монстром. Хитрым, опасным чудовищем.

Полезла в скрытый карман куртки, нащупала там что-то и порывистым движением бросила ему. Крил поймал потертый, некогда блестящий жетон. Поднес его к глазам, прочитал: “Дарья Авдеева”.

– Это… ты?

Она все-таки чихнула.

– Ага. Уже видел похожие, правда? Раньше нас здесь не было, мы пришли несколько лет назад, с востока.

– Мы?

– Измененное поколение. Мы не такие, как обычные нелюди. И живем почти со времен самой Инфекции.

Кирилл на мгновение утонул в ее глазах. Судорожно сглотнул. Ему было нехорошо, но уже не от того, что рядом “хитрое, опасное чудовище”, а потому, что он вдруг увидел в этих зрачках бездну пережитого, с которой не сравнились бы и пять таких жизней, как у него. Или… еще больше?

– Сколько тебе лет? – спросил он хриплым голосом.

Дашка пожала плечами.

– Наверное, чуть больше двухсот.

– Это невозможно. Так не бывает.

У нее на лице мелькнула тень улыбки.

– Не помню своего детства… – растерянно опустила взгляд, покачала головой. – Да и юности тоже. Лишь какие-то обрывочные воспоминания, картинки… Обычно это лес. Еще животные – тогда их было много. От некоторых приходилось убегать, других мы догоняли сами. То была совсем иная жизнь, не человеческая. Я думала по-другому, видела и чувствовала по-другому. Жила по-другому. Но в один прекрасный момент – хоп… Я очнулась такой.

Развела руки в стороны, посмотрела на свое тело в рваной одежде.

– Контролировать это было невозможно. Я была то мутантом, то человеком. Как приступы тяжелой болезни, непонятной, изматывающей. В пограничном состоянии, когда уже не чувствуешь себя ни тем, ни другим, превращения доводят до ненависти к себе, к любой форме, которую принимает тело. Многие из нас тогда лишились рассудка, погибли. Те, кто выжил – разделились. Одни решили, что им ближе оболочка мутанта, другие стали людьми. При этом все мы можем оборачиваться и теперь уже контролируем это.

– Но откуда?

Она подняла голову, посмотрела на него вопросительно.

– Откуда вы появились?

У Конопатой едва заметно дернулся подбородок.

– Я не знаю, – ответила она почти шепотом.

Солнце скрывалось за облаками и по темнеющему небу было понятно, что оно уже закатывается за горизонт. Зимний день на севере кончается рано, заставляя любого человека, идущего через лес, останавливаться. Вот и они, углубившись в тайгу не дальше, чем на километр, расположились на ночлег. Развели костер, принялись за остатки еды.

– Надеюсь, завтра мы придем на место, – сказал Крил, стараясь разжевать кусок жесткого мяса. – И найдем там людей. Умников, не умников – мне уже все равно. Лишь бы у них было, чего пожрать.

Они с Конопатой привыкли к тому, что их ведет Герман, и сейчас казалось, что он выйдет из-за деревьев, застегивая ремень на штанах, скажет – “сами разбирайтесь, кто там будет дежурить, а я спать”. Или наоборот – сядет у костра, а им велит укладываться. Было непривычно остаться вдвоем, надеяться только на себя. Они это не обсуждали, но чувствовали, что без провожатого стало неуютно, как если бы взрослый оставил детей одних.

– Ладно, я первый, – решил Кирюха.

В этот раз лес не тревожил его посторонними звуками, даже ветер стих. Можно было расслабиться, подумать о своем. Он искал в себе тот страх, что испытал в тоннеле. Но не находил. Сознание прятало все, что случилось в подземелье, в дальние уголки памяти. Иначе и думать не хотелось.

Посмотрел на девчонку, посапывающую рядом. На лбу ее образовались морщинки, словно она решала во сне трудную задачу, губы едва заметно шевелились: пыталась что-то сказать? Не разберешь. Внезапно вскрикнула, подскочила на месте, уставившись на Крила широко распахнутыми глазами.

– Чего ты? – он коснулся ее плеча.

Конопатая шумно выдохнула.

– Так… Приснилось.

Снова легла, не рассказывая ему подробностей. “Что там приснилось? Опять то же самое – чужой голос в голове”. Она вспоминала слова и ей казалось, что сказано было много, но запомнились почему-то только три фразы: “Хочешь стать мною? Я один из многих, теперь мы повсюду, вокруг тебя постоянно. Вливайся в наш разум!”

Утром они вышли к озеру. Почти сразу. Отошли от места ночевки на два-три десятка шагов и оказались на берегу застывшего, занесенного снегом пространства.

– Оно не такое уж и большое, – заметила Конопатая. – Хотя и не маленькое. Как считаешь – то самое?

– Наверное. Черт его знает! Там, впереди… – он вытянул руку. – Кажется, это остров.

– А за ним? Еще один?

Дальше действительно виднелась другая земля. Береговая линия причудливо изгибалась и невозможно было определить истинные размеры озера, сказать, сколько там островов, или все это выдающиеся вглубь водного пространства куски суши.

Крил осторожно ступил на лед, скрытый снегом. Прошел несколько шагов.

– Хорошо промерзло. Идем!

Даже без снегоступов они быстро добрались до противоположного берега, прошли через небольшую рощу и снова оказались у замерзшей воды.

– Остров, – утвердительно кивнул большелодочник. – Только не вижу я что-то признаков жизни. Пойдем туда, – он показал направо, в сторону, куда уходил извилистый берег, – надо все осмотреть.

За час все и осмотрели, прошли вдоль и поперек. Даже распинывали снег на пригорках, надеясь, что это развалины строений, среди которых может быть скрытый вход, как в жилище Старика. Но все тщетно. Остров был совершенно пустым.

– Там, похоже, еще один, – устало сказал Крил. – Идем?

Конопатая кивнула. Пока шли, заметили цепочку старых, почти занесенных снегом следов. Еще один нелюдь-одиночка? Возможно. Пересек пару дней назад озеро и скрылся на юге. Кирилл поднял взятый у Германа бинокль, посмотрел вдаль, но, конечно, ничего не увидел.

Они добрались до соседнего куска суши и обыскивали его еще час. Этот остров оказался больше предыдущего, но не такой длинный и осматривать его было легче.

– Мы ничего не пропустили?

– Да что тут пропустишь?! – вспылил парень. – Прочесали все, от края до края!

– А то, что говорил Герман, ты верно запомнил?

Крил поджал губы, вспоминая последние слова палача.

– Он мало успел сказать. И я все запомнил правильно.

– Тогда… Может, он просто не успел сообщить, что озеро будет второе от города? Или третье… Слушай, это же смертельное ранение. Герман вообще мог быть в бреду. А даже если и сохранял ясный ум, ему трудно было объяснить подробности. Он сказал лишь то, на что хватило сил.

Большелодочник посмотрел на один берег озера, со стороны которого они пришли, потом на другой. Поправил болтающуюся за спиной снайперскую винтовку. Сколько им еще идти к цели? И существует ли она, эта цель? А вдруг все умники померли? Ушли? Обратились?

Конопатая приблизилась. Из-за невысокого роста ей пришлось поднять голову, чтобы заглянуть парню в глаза.

– Мы найдем их.

Провела теплой ладонью по его щеке.

– Да. Конечно, – заставил себя не думать о худших вариантах и уверенно двинулся дальше, на запад.

Но никаких озер им больше не встречалось. Час, другой, третий… Снова пошел снег, поднялся ветер. Хорошо еще, что они шли через тайгу. Да, трудно было преодолевать заросли и сугробы, зато вьюга не хозяйничала здесь так, как среди голых полей, не бросала им в лица острые, ледяные снежинки. Снежные вихри бесновались вверху, над их головами, сгибая верхушки хвойных деревьев.

– Холодно, – сказала Дашка, поворачиваясь к Кирюхе. Губы ее посинели, девчонка вздрагивала. – Что, если остановимся, разведем костер?

– В такую погоду от него будет мало толку, – но он посмотрел на подругу и почувствовал, как от жалости щемит сердце. – Хорошо. Только найдем место, где огонь будет прикрываться с подветренной стороны.

Она с благодарностью улыбнулась.

– Здорово.

Не стала хвастаться, что для выживания в зимнем лесу ей достаточно стать иным существом. Крил так не сможет.

Нашли подходящее место, сделали в снегу ямку для костра. Кирюха и сам чувствовал, что морозный ветер берет приступом их нехитрую амуницию, выстужает тела. Да, надо было устраивать привал, иначе они рисковали замерзнуть.

Из еды почти ничего не осталось, но можно было согреть воду, пошвыркать кипяточку, представляя, что это чай. Рано или поздно метель утихнет и тогда они смогут продолжить путь. Да, лучше разводить костер, пережидать непогоду.

Крил чиркнул камнем о камень, высекая искру, стараясь разжечь костер. Конопатая остановила его, схватив за рукав.

– Что?

Проследил за ее взглядом. Девчонка смотрела куда-то вдаль, между деревьев, покачивающихся на ветру и перекрывающих время от времени обзор своими стволами.

– Да что там такое?

И тут уже сам увидел – слабый, кратковременный проблеск желтого огонька, моментально исчезнувшего, но через мгновение появившегося снова.

– Жди здесь. Я пойду, разузнаю.

– Нет! – Дашка остановила его. – К черту костер! Идем вместе.

Они собрали вещи, пошли в сторону неизвестного света. Деревья расступались, их становилось меньше, пока темная стена леса не осталась, наконец, позади. Впереди же простиралась гладкая, белая равнина, которая не могла быть просто землей, занесенной снегом.

– Если это не то самое озеро, – проворчала Конопатая, – я… оч-чень огорчусь!

Снова мелькнул в снежных вихрях желтый огонек. Там виднелось нечто, заросшее такими же деревьями, как в лесу, окружающем озеро. Другой берег? Или тот самый, долгожданный остров? Им не хотелось радоваться раньше времени, но что же это еще могло быть, черт побери, как не обитаемая часть суши, про которую говорил Герман?! Ведь там темнели едва различимые очертания строений! И был свет!

– Пошли! – девушка двинулась первой. “Осталось совсем немного” – успокаивала она себя.

Чем ближе они подходили, тем отчетливее проступали контуры серого, бетонного здания, едва ли возвышавшегося больше, чем на два этажа. Трудно сказать точнее, потому что с этой стороны виднелось одно-единственное окошечко, сквозь которое и просачивался желтый свет.

Когда до цели оставалось два десятка шагов, Крила и Конопатую ослепили яркие лучи света – на крыше здания зажглись мощные фонари. Включил ли их кто-то, или они сработали автоматически, от хитрого датчика? В любом случае путешественники замерли, не решаясь идти дальше.

Они вздрогнули, когда, перекрывая вой метели, над озером пронесся чей-то голос, усиленный многократно:

– Винтовку прикладом в снег.

Крил посмотрел на Конопатую. Медленно снял с плеча снайперскую, сделал то, что было сказано.

– Что еще за спиной? Тоже в снег! Другое оружие есть? Выкладывайте все! Оба!

Они послушно разоружились, надеясь, что пришли туда, куда нужно и опасность им не угрожает. А даже если и угрожала, разве был у них другой выход?

– Идите сюда, к стене. Ближе! Руки держать поднятыми вверх!

Кто-то, видимо, их рассматривал. Железную дверь открывать гостям не спешили. Но вот с той стороны щелкнуло, скрипнуло – створка подалась вперед и откатилась в сторону. Перед ними стоял пожилой человек с седой бородой, в руках он держал оружие, похожее на винтовку, только короче.

– Кто такие? Откуда?

– Мы с Южного базара. От Ратника.

Человек продолжал смотреть на них с подозрением, прищурившись, переводя взгляд то на Дашку, то на большелодочника.

– Никто бы сюда не пришел с востока. Без провожатого.

Кирюха согласно кивнул.

– Был провожатый – Герман. Знаете его?

– Ну. И куда же он девался?

– Убили его, в тоннеле. Но у меня есть письмо от Ратника, я могу показать.

– Хорошо, доставай. Только не спеша!

Крил выудил сложенную вчетверо бумагу, отдал ее седобородому, снова подняв руки вверх. Тот старался смотреть одновременно в письмо и на пришельцев, но уже через минуту потерял к ним интерес, сосредоточившись на послании. Его оружие, клюнув стволом, невольно опустилось к земле.

– Ладно, заходите.

– А винтовка и все остальное?

– Забирай, тащи сюда.

Железная дверь скользнула, запирая вход в бетонное укрытие, отгораживая их от злых порывов метели. Внутри было светло – россыпь электрических огней щедро заливала все вокруг ярким сиянием. Чувствовалось, что и холод не мог сюда пробиться – снежинки, облепившие их одежду, таяли от теплого воздуха.

– Меня зовут Вайсман. Захар Матвеич, если хотите.

Он убрал оружие в арсенальный шкаф, где стояли еще несколько таких же укороченных винтовок. Приказал и гостям спрятать сюда свои средства защиты.

– Идите за мной.

Поднялись по лестнице, оказавшись в просторном, прямоугольном зале. Со всех сторон помещение было окружено узкой, сплошной линией окон, которую снаружи они не заметили. Видимо, стекла оттуда казались непрозрачными.

В центре зала стоял вытянутый стол, рядом с ним несколько стульев. Полки с книгами и пара потрепанных диванов – вдоль длинных стен. У одной из коротких – плита, шкафы, два из которых казались просто огромными, их дверцы тускло поблескивали металлом. Еще три стола у противоположной стены, сделанные из черного, похожего на стекло материала, на котором светились россыпи кнопок. Над столами – ряды экранов.

– Сейчас сообразим что-нибудь для пожрать.

Вайсман засуетился рядом с плитой, вытащил что-то из большого шкафа. Через минуту на огне забурлило, потянулся соблазнительный запах, от которого и у Конопатой, и у Крила заурчало в животах.

Захар Матвеич подсел к большелодочнику.

– Покажи-ка мне эту штуку, за которой на Южном базаре чужаки охотились.

Кирюха протянул мятый конверт и седобородый достал из него эластичный лист секвохи. Поднял его, внимательно разглядывая на просвет.

– Мда-а… – протянул уважительно. – Ладная вещь. Теперь таких не сделать! Даже у нас.

– А что это? – полюбопытствовал Крил.

– Это, брат, карта памяти из синтетической меристемы, – Захар нахмурился, вглядываясь внимательнее. – Да еще и с маячком.

Не сомневаясь ни секунды, он взял обычный кухонный нож, положил искусственный лист на стол и отрезал от него кусочек, тут же раздавив рукоятью.

– Ну вот! После обеда мы заглянем в чертоги этой памяти.

Снял с плиты кастрюлю, стал разливать ее содержимое по тарелкам, которые тут же ставил на стол. Рядом с каждой положил ложку, в центр стола – небольшую, но глубокую тарелку с вязкой белой массой, рядом стопку порезанных кусков чего-то бурого. Довольный сел за стол вместе с гостями, посмотрел на них. Крил с Конопатой не спешили приступать к трапезе, хоть голод и подзуживал, заставлял немедленно наброситься на еду, сожрать все предложенное не разбираясь в том, что это такое.

– Пельмени, – указал Вайсман на тарелку. – Мясо куриное, уж не обессудьте. А это сметана и хлеб.

Он демонстративно положил ложку сметаны в тарелку, взял кусок хлеба и принялся за еду. Только после этого парень с девушкой последовали его примеру. Ложки брякали о тарелки все быстрей и быстрей, пока гости не отодвинули опустевшую посуду, обогнав Захара. Крил откинулся на стуле с блаженной улыбкой; Дашка, для которой порция оказалась даже больше, чем требовалось, с трудом сдерживала сытую отрыжку. Не сдержала.

– Ничего себе у вас продуктовые запасы, – пробормотал Кирюха. – Я такого даже на базаре не видел.

– А чего ж ты тут увидел? – удивился Захар Матвеич. – Пельмени, хлеб и сметану. Считай, что ничего еще и не видел!

– У вас что, склады? Военный объект?

– Щас тебе! Станут вояки обустраивать по-человечески. Кто будет о солдатиках заботу проявлять? Им лишь бы стены потолще, койки в три этажа, да боезапас на сто лет. А условия для нормальной жизни – это уж как получится. Здесь – другое дело. Научно-исследовательская станция! Все по уму. Не казармы, а отдельные комнаты. Не консервы и сухпайки, а запасы семян для разведения культурных растений, научные разработки по выращиванию мясных заготовок, оборудование соответствующее… Я уж не говорю о биогенераторах.

Вайсману, похоже, доставляло удовольствие всем этим хвастаться.

– Сколько же вас здесь живет? – спросил его Крил.

Седобородый замялся.

– В лучшие времена – сразу после Инфекции – до полусотни человек доходило. Сейчас, понятно, меньше. Заниматься продолжением рода сложно, коллектив-то маленький. Хотя были дети, и внуки были, и правнуки… Иной раз пришлые, как вы, оставались.

– А сейчас? – не унимался Кирюха.

Захар пошамкал губами, встал из-за стола, намереваясь идти с картой памяти к мониторам и черным столам. Указал мимоходом на один из диванов, где калачиком свернулось что-то темное.

– Вдвоем мы. С Барсиком.

Конопатая вскочила со своего места, подбежала к дивану.

– Кот? У вас кот?! – она опустилась на колени, протянула руку. – Настоящий? Живой?

Калачик развернулся, на фоне черной шерсти сверкнули зеленые глаза. Барсик позволил себя погладить и издал мелодичный, переливчатый звук, про который – Кирюха с трудом это вспомнил – он читал в одной из книг еще на базаре.

– Мурчит?

– Мурчит, – подтвердила Конопатая, улыбаясь до ушей, касаясь кончиком носа мягкой шерсти. Но кот вдруг почуял что-то, зашипел на нее и девчонка, с грустью вздохнув, отстранилась.

– Все свои, Барсик, – сказал ему обитатель станции. – Странно, никогда он не шипел.

Но тут же забыл об этом, потому что скормил карту памяти одному из компьютеров и уже с нетерпением ждал результата. Только Дашка продолжала смотреть на искусственно выведенное животное, отодвинувшись подальше: она знала, что создание, которое пробуждало в темных закоулках ее памяти нежные чувства, вряд ли к себе подпустит. Потрясающее творение природы, воссозданное человеком по генетическому материалу. Идеальные линии, отточенные движения… Повадки, которые всегда нравились людям, приводили их в восхищение… Гладить кота – удовольствие, которого лишилась цивилизация. И вот он сейчас перед ней! Конопатая тихо ненавидела себя за то, что она такая. За то, что кот ее не принимает. Ненавидела того, кто с ней это сделал.

Крил стоял за спиной Захара, наблюдал.

– Цифры, цифры… – ворчал Вайсман. – Есть в них что-то знакомое, но пока не могу понять – что.

Он оставил клавиатуру и, после минутного раздумья, откатился на кресле назад.

– Нет, ребятушки. С наскока не разобраться. Нужно сравнить этот массив с теми данными, что есть в нашем хранилище. Возможно, обнаружится что-то общее, тогда и будем раскручивать. А так – какой смысл угадывать?

Кирюха разочарованно отвернулся. Он и слова-то не все понимал, которые говорил Захар Матвеич – “массив”, “данные”... Ему просто хотелось знать, почему странные, полуживые люди охотились за этим листочком?

Снаружи гулко ударилось – то ли о стену, то ли рядом со зданием. Парень с девушкой встрепенулись, настороженно повернувшись к окнам. Но там, по причине жуткой метели, разглядеть что-то было невозможно.

– Снег обвалился, – успокоил их Захар Матвеич. – Бывает.

Дашка подошла ближе к Кириллу, заметила, как бы между прочим:

– Тех людей, что на базар приходили, создает кто-то. Но создает плохо, неумело. Потому многие из них и дохнут, не добравшись до цели. А здесь, – Конопатая пошевелила пальцем искусственный листок секвохи, – указания, как их делать без ошибок.

И добавила смущенно:

– Это я предполагаю.

Вайсман погладил бороду, поднялся с кресла. С кряхтением подцепил шнурок, болтающийся у самого потолка, вытаскивая оттуда большую, темную доску, густо исписанную мелом.

– Я тут пытался кое в чем разобраться, – он взял пыльную тряпку, стер с доски лишнее, чтобы легче было понять. – Изобразил для себя, так сказать, картину мира. Вот смотрите…

Показал на горизонтальную черту в самом верху, от которой вертикально спускались другие.

– Здесь момент начала – время, когда случилась Инфекция. Две основные линии, идущие вниз, это люди и простые, постинфекционные мутанты. А есть еще две побочных линии: мутанты с разными особенностями и те существа, которых создают намеренно.

Он брезгливо потряс рукой в сторону побочных.

– У этих может быть много ответвлений, потому что особенности встречаются разные, а искусственными могут быть и люди, и мутанты, и животные…

Покосился на Барсика.

– Откуда что пошло – сейчас не прознать, – продолжал Захар. – Какая линия породила которую? И нет ли в основе всего этого лишь природного явления? Ведь вона какая штука выходит! Вместе с Инфекцией появились новые виды растений, вроде той же секвохи. А она идеально приспособлена для передвижения мутантов. И растет от аномальных точек по прямым линиям, занимая прежние автомагистрали, соединяя города и те места, где еще есть люди. Будто специально прокладывает маршруты, помогает чудищам добивать человечество!

Подошел к плите, включил чайник.

– Но и это еще не все, – Захар Матвеич многозначительно поднял указательный палец. – Простые, постинфекционные мутанты не способны к размножению. Они получаются из обычных людей, но что потом? А потом все! Дохнут с возрастом, как и люди.

Кирюха поглядел на Конопатую, промолчал.

– Никого не останется, – выдохнул Вайсман. – Ведь даже крупные животные от Инфекции вымерли! Будто зачистку кто проводит… Сама природа? Чтобы что? Начать все с последнего момента сохранения? Или… освободить дорогу кому-то другому?

Дашка взяла белый “огрызок” и, поднявшись на цыпочки, протащила линию “особенных” до самой Инфекции.

– Это поколение было с самого начала.

Обитатель станции с сомнением разглядывал мелок в ее тонких, розовых пальцах.

– Кто это? Какое поколение?

– Те, что с момента создания существуют как люди и нелюди. Они и разумом обладают не хуже человеческого. И живут от Инфекции до сегодняшнего дня.

Захар удивленно смотрел на нее, потом оглянулся на Крила, ожидая от него подтверждения, но тот продолжал молчать.

– Девочка, откуда тебе это известно?

Девочка уставилась на него бездонным взглядом, в котором не было ничего ясного, поверхностного, все скрывалось где-то в пучине, там, где могли покоиться знания многих поколений. Не сразу, но Вайсман почувствовал это.

– И ты знаешь, кто их создал? Самых особенных?

Дашка отрицательно покачала головой.

– Но я не верю, что это сделал кто-то, – она показала пальцем вверх, – не из нашего мира. И в то, что сама Земля их создала, – палец указал вниз, – тоже не верю.

Снова потянулась с мелком. Под самым краем доски повернула линию особенных, замкнула на людей.

– Люди их создали. Я так считаю.

Нахмурившись, Вайсман продолжал разглядывать рисунок. Кажется, вариант с виноватой природой ему нравился больше.

– Ладно! – воскликнул он. – В конце концов сейчас важна не историческая справедливость, а понимание того, что происходит. Какие силы существуют, сколько их, чего хотят? Есть, к примеру, тот же базар. Южный. Про другие не слышал – наверное, потому, что нет других. Так вот, Южный базар сам по себе. Там люди, накопившие силы и числом, и оружием. Они хотят сохранить свою сытую жизнь, что понятно, ведь она их устраивает. А есть люди, живущие в отдельно взятых племенах, разбросанных по всему северу. Они не так уверены в своем будущем, поэтому у них сейчас, по слухам, идет процесс консолидации.

– Чего? – не понял Крил.

Захар отмахнулся.

– Дело к объединению.

– Ага, – парень откинулся на спинку дивана.

– С людьми разобрались. А вот – как вы их называете – нелюди… Тут я без дополнительных знаний плаваю. С обычными-то все понятно – пока еще многочисленные стаи, мигрирующие к аномальным точкам, потому что есть у них инстинктивное желание продолжать жизнь. Но рожать они не могут и пополняют стаи только обратившимися людьми. Что же касается особенных…

Он перевел дух.

– Среди особенных есть умные, трансформирующиеся, старые, только что созданные, неумело созданные… Никого не забыл? И почти обо всех мы имеем лишь приблизительное представление, на уровне слухов. Зачем произведена на свет и продолжает существовать та или иная разновидность? Кто ею управляет, если управляет?

Конопатая с тревогой поглядела на Крила, который уже несколько минут сидел с закрытыми глазами. Толкнула его локтем.

– Эй. Ты чего?

– А? – он разлепил веки, проморгался, оглядываясь вокруг. – Кажется, задремал. Слушай, дед. От твоей болтовни голова пухнет. Мало того, что я половины не понимаю, так еще и устал, как ржавое железо прежних. Что ты там говорил про отдельные комнаты?

Вайсман не обиделся. Провел их по лестнице в полуподвальный этаж, где вдоль длинного коридора, глубоко скрытые от внешнего мира, располагались комнаты несуществующего уже персонала. Заняли, чтобы далеко не ходить, ту, которая ближе к лестнице.

– А вы где? – спросила Конопатая старика.

– Я уж давно в своих апартаментах не ночую, спускаюсь только чтоб помыться, в душ. А спать привык наверху, на диванчике, – он поглядел на них одновременно с весельем и легкой завистью. – Что ж… Разные комнаты вам, я полагаю, не нужны. Доброй ночи!

– Давно с людьми не разговаривал, – сказала Дашка, когда дверь закрылась. – Вот его и прорвало.

Крил уже завалился, не раздеваясь, на широкую кровать. Девушка подсела к нему.

– Знаешь, что такое душ?

– Неа.

– И я не знаю.

Стала снимать с себя лишнее, тем более, что многие предметы одежды нуждались в починке. Вверху что-то шумело – воздух, что ли? Уже теплый и на вкус будто летний, с запахом травы. Она потянулась к потоку всем своим расцарапанным телом, чувствуя, как шевелятся за плечами рыжие волосы. Хотела еще о чем-то спросить Кирюху, но заметила, что он отодвинулся от нее. “Боится прикасаться. Как кот, только не шипит”.

Конопатая ничего ему не сказала. Продолжала стоять под вкусным, летним воздухом, жалея себя, глотая обиду. “Разве я заслужила? Никогда бы не показала ему ту, другую! Но у меня не было выбора. Я убила людей только чтобы защитить себя и… его”. Глаза невольно увлажнились, по щеке скатилась соленая капля.

Крил заметил.

– Что опять не так?

Она по-прежнему молчала.

– Ладно, не реви, – протянул руку и, отбрасывая все предрассудки, постарался прижать ее к себе. – Столько живешь на белом свете, а до сих пор ведешь себя, как ребенок.

– Ну и пень же ты, Кирюха. Я чувствую то, чего во мне никогда не было. Никто не шел рядом со мной, стараясь помочь. Никто не сходил с ума, когда мне плохо.

Он и сам вдруг проглотил ком в горле. Сжал зубы, чтобы не выпустить наружу совсем не мужские эмоции.

– Иди ко мне. Это все равно… То, что ты… – не договорил, поцеловал Конопатую сначала в мокрую щеку, потом в висок с рыжими завитушками. Поймал своими губами ее губы…

Наверху, в зале с длинными окнами, Вайсмана поднял с дивана противный писк зуммера. Дед встал, подошел к дежурному терминалу. Вглядывался мгновение в экран, потом бросился к окну. В свете включившихся прожекторов было видно, как к станции приближаются человеческие фигуры. Их было много и они окружали здание со всех сторон.

– Выследили ребятушек. За сигналом шли. Эх, поздно я маячок вырезал!


 
Коллаж автора

Маша смотрела на несколько тонких, белесых струек дыма, поднимающихся над гнездом, и среди них один густой столб, шевелящийся серыми клубами. “В костер подбросили. Обед будут готовить”. Она недовольно сплюнула. Хоть и понимала, что без черного мяса не обойтись, но ей жутко хотелось зелени – огурцы, помидоры, укроп какой-нибудь с петрушкой… Осталась бы на Кольском – все это можно было выращивать в теплицах с отоплением и лампами. А здесь, даже имея семена, жди лета.

Она смотрела на гнездо сверху вниз, с последнего уцелевшего этажа священной башни, куда ее когда-то привел Хромой. Специально пришла сюда, мимо людей, мимо патрульных. Хотела посмотреть – рискнет ли кто остановить? Слово поперек сказать? И хоть шла одна, без Прыткого или еще кого, не посмели.

– И правильно. Нечего вам поперек Машки Разумовской лезть! Знайте свое место.

Бросила взгляд на южную сторону, туда, где сквозь остатки стен была видна антенна спутниковой связи. “Не сейчас. Будет еще время. А теперь нужно другим заняться, пока Говорящий не вернулся”.

Маша стала осторожно спускаться по лестнице, заваленной бетонной крошкой. Дошла до восьмого или седьмого этажа, когда под ногами что-то хрустнуло, неверная ступень подвела. Тихо вскрикнув, отчаянно размахивая руками и пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, девушка потеряла равновесие и полетела вниз, вдоль пролета. Мимо мелькал ничем не огороженный край лестницы. Еще чуть-чуть, и…

Она больно ударилась о ржавый прут, бывший когда-то частью перил. Железка погнулась, но выдержала ее вес. Несколько долгих мгновений Маша не решалась пошевелиться, потом отползла в сторону, оглянулась. Ветер сдувал с края площадки снежную поземку и она белой пылью кружилась в воздухе, медленно оседала. Где-то там, далеко внизу, снежинки падали на развалины. Чего? Гаражей? Ресторана? Мебельного магазина? Неважно. Сейчас эти развалины уже могли бы принять ее тело и Маша лежала бы у подножия башни искалеченная, кашляющая кровью, стараясь ухватиться за последние мысли.

Она сжала зубы. “Проклятая башня! Чуть не убила меня. Может, на самом деле есть в ней то, чего стоит опасаться? Но с другой стороны – она же меня и спасла. Дала еще один шанс? Предупредила? Да и не башня вовсе, а сама судьба”. Девушка встала на ноги. К черту глупые мысли!

– Собери всех охотников, – бросила она Прыткому, когда вернулась в гнездо.

– Я всех не смогу. Кто в дозоре, а кто на рыбалку ушел. Некоторые после ночного отсыпаются.

Она взяла его за ворот куртки, притянула к себе.

– Я сказала – собери всех. Что тут непонятного?

Смотрела ему в глаза, чувствуя, как парень преисполняется суеверным страхом. Он сглотнул.

– Конечно. Соберу всех. У костра?

– Нет, – Маша отстранилась. – У костра будет тесно. Да и незачем на глазах у теток, ребятни. Будут потом судачить, а это не их бабское дело. Сам найди место, чтоб все поместились. И не ближе, чем в нескольких сотнях шагов от гнезда.

Прыткий рванул со всех ног, не желая, чтобы она сделала ему еще одно замечание, усомнилась в его верности и, может быть, задумалась – а не поискать ли среди бойцов кого-то сообразительнее?

Место он нашел ближе к реке, на пустыре, который когда-то был городским стадионом. О трибунах теперь напоминал лишь невысокий холм, опоясывающий арену. Маша встала посреди заснеженного поля, местами поросшего кустарником, огляделась. На мгновение ей показалось, что она слышит рев тысяч глоток. Там, на Кольском, в старой лаборатории, были цифровые записи спортивных соревнований и она могла себе представить, что происходило на стадионе много лет назад. Но сейчас ее окружали не тысячи, а несколько сотен человек. И все они молчали. Ждали ее слова.

– Все тут? – тихо спросила Прыткого.

– Десять человек в гнезде, – виновато ответил он, стараясь не смотреть на нее. – Нельзя всех уводить, даже недалеко. Мало ли…

Маша с досадой поняла, что она, в сравнении с большинством охотников, совсем невысокого роста. Вряд ли те, кто стоит не в первых рядах, вообще ее видят. Ничего, главное, чтобы слышали.

– Я знаю, у вас есть сомнения, – голос ее звонко пронесся над головами, затихая среди городских руин. – Говорящий с небом сказал, что я – Пришедшая Властительница. Но не каждая душа в гнезде приняла это с верой в меня.

Оглядела воинов, медленно поворачиваясь. Порыв ветра растрепал ее волосы.

– Понимаю. Для вас я чужая. Но вы для меня не чужие! Много лет я провела в одиночестве, на берегу ледяного моря. Могла бы и дальше там жить, у меня было все, что нужно – хорошая еда, оружие, машины и знания прежних. Только не было рядом ни одного человека. Ни твердой руки, ни горячего сердца. Поэтому сейчас, когда я, наконец, не одна, я готова отдать вам все – хорошую еду, оружие, знания! Отдать за ваши сердца и твердые руки!

Толпа одобрительно загудела. Маша приблизилась к первому ряду охотников, медленно двинулась по кругу, заглядывая в лица.

– Скоро будет большое дело, многие уже знают об этом. Говорящий должен был повести за собой и вас, и охотников из иных гнезд. Но его сейчас нет с нами, а посланники от других руководчиков говорят о своих подозрениях. У них нет доверия к Говорящему с небом.

Остановилась на несколько мгновений, прислушиваясь к толпе. Мужчины молчали. Не было утвердительных возгласов, но и протестующих она не слышала. Маша двинулась дальше.

– Северные гнезда готовы видеть меня над объединенным воинством. Согласны ли вы?

В ответ снова молчание.

– Да, иногда я обхожусь с людьми сурово. Кто-то даже скажет – несправедливо. Но вам ли роптать из-за строгости? И может ли без нее быть порядок? Каждый знает, что нет. Разве нужна вам над собой сопливая баба, не умеющая убить, когда надо убить?

– Верно.

– Не нужна!

В ответ на их одобрение она кивнула.

– Вот именно. Я говорю с вами, потому что только вы – сила гнезда! Не стряпухи костровые, не сборщики ягод и грибов, не мастера по глиняным черепкам или узорам на деревяшках. От вас зависит, каким будет наше завтра! И у вас я спрашиваю разрешения на большое дело и на свое руководство над ним. Как вы скажете, так и будет. А потом…

Выдохнула облачко белого пара, набрала в легкие свежего, морозного воздуха.

– Потом, если дадите свое согласие, будет каждому не равная доля от общей добычи, разделенной на все гнезда, а особый кусок, втрое больший чем остальным людям.

Тут уж толпа не сдержалась – показались вскинутые руки, завопили о своей преданности луженые глотки. Прищурившись, Маша ловила эмоции, впитывала стадное чувство радости от обещанной награды. Это она подарила его им! Она управляет сейчас душной волной единения, которая катится от первых рядов до последних, подчиняя ее воле свору сильных, вооруженных мужиков.

– Равных для каждого законов в гнезде больше нет, – добавила она, когда голоса, наконец, стихли. – Преданный мне охотник может делать все, что захочет, и с кем захочет. Никто ему не вправе перечить. Над ним только мое слово.

– И женщину какую хошь бери? – один из молодых парней, стоявших впереди, с глумливой ухмылкой окинул Машу взглядом с ног до головы.

Она подошла так близко, что чувствовала его дыхание. Коснулась кончиками пальцев холодной рукояти кинжала, спрятанного в рукаве.

“Пырнуть его сейчас? Прямо в брюхо! Чтоб другим неповадно было. Только не захотят ли другие за одного мне шею свернуть?” Не глядя по сторонам она пыталась понять настроение тех, кто с пиками и остро отточенными клинками стоял рядом. “Не-ет, не свернут!”

– Имя?

– Вороной.

– Смел не в меру, Вороной.

Кинжал скользнул ей в правую руку, лезвием она легко чиркнула по левой ладони. Выступившие капли крови размазала по губам юноши, а потом вцепилась в его темные, как смоль, волосы, и горячо, со страстью поцеловала.

Охотники разразились восторженными криками.

– Поцелуй ведьмы! Поцелуй ведьмы!

И прежде, чем сделать шаг назад, успела ухватить Вороного между ног проворными, окровавленными пальцами.

– Будешь правой рукой Прыткого, а там посмотрим – на пользу ли твоя смелость, или только с девками спорить горазд.

Крики перешли в смех и парень, облизывая соленые губы, покраснел от смущения.

– Так вы согласны, чтобы я была над всеми?! – по-прежнему звонкий, ясный голос летел над толпой.

Ответили громко – должно быть, их услышали и в гнезде:

– Да-а-а!!!

В ушах у Маши еще звенело, когда они возвращались домой. Но сильнее звенело в ее душе и сердце. Она добилась своего! Пусть победа не окончательная, но теперь Властительница твердо стоит на ногах, опираясь на реальную силу. И скоро эта сила умножится!

– Как все быстро меняется, – сказала она идущему рядом Прыткому.

– Ты меняешь, – ответил он. – Разве само бы изменилось?

Маша фыркнула. Совсем не об этом она думала, не ради слов восхищения высказала вслух то, что бередило ее сознание. Она размышляла о бессмысленности еще недавно казавшегося важным и мучилась вопросом – что если в ее чреве и правда зарождается новая жизнь? Маша надеялась сбить с толку Говорящего, обмануть его словами о наследнике, которого тот с нетерпением ждет. Ведь это на несколько месяцев стало бы ей надежной защитой. Он не смел бы ее тронуть, причинить вред, пусть даже она совершает поступки, от которых тот не приходит в восторг. А теперь – какая разница? Какое дело вообще до того, что хочет любитель черных накидок? Кто его будет спрашивать?

– Собери опытных бойцов, человек двадцать. И к ним еще двух-трех искателей. Пусть идут навстречу Говорящему.

– Хорошо.

Остановились у дверей ее дома.

– А что они должны сделать? – спросил Прыткий. – Когда найдут его?

– Сопровождающих перебить. Это его люди, они на мою сторону не перейдут. Ему пусть скажут: если хочет дальше жить, как жил, заниматься своими маленькими делами внутри гнезда, не мешая моим большим делам – может вернуться. Если же нет… Пусть принесут мне его голову.

Она открыла дверь, небрежно сбрасывая шубу в прихожей. Обернулась, посмотрела на парня, который топтался в неуверенности на ступеньках.

– Что еще не понял?

– А я?

– Что – ты?

– Мне сегодня прийти? Мы… Будем…

Пришедшая криво ухмыльнулась. Как же причудливо вертит людьми судьба! Только что Маша в корыстных целях склоняла молодого к соитию, а теперь он сам ищет возможности забраться к ней в постель. Хочет стать для Властительницы более значимым, чем может на это рассчитывать.

– Нет. Не будем.

Она хотела захлопнуть дверь, но вспомнила еще о чем-то.

– Да, и скажи охотникам: если вдруг Говорящий начнет сбрасывать одежду – пусть убивают не раздумывая.

Маша поужинала в одиночестве, проклиная жирный, плохо посоленый суп из черного мяса. Долго запивала его водой. Упав на кровать, размышляла – не позвать ли того, с темными волосами? Когда-то ей казалось, что, если будет возможность, она перепробует всех мужиков, до которых сможет дотянуться! Но после жутких ночей, проведенных с Говорящим, мысли о таких развлечениях вызывали лишь приступ дурноты. Может потом искреннее, животное желание вернется. А сейчас… Сейчас не только процесс казался неуместным, но и результат. Если носит она в себе новую жизнь, это будет только мешать. Не до того ей.

Утро пришло к Маше с чего-то ноющего, тревожного, засевшего внутри и не желающего ее покидать. Долго она не могла объяснить себе – в чем дело? Наконец уверилась, что это страх опоздать. Не совершить что-то важное, что требует ее внимания сейчас, сию минуту! И, до тех пор, пока она весь мир не переделает под себя, это чувство – Маша была уверена – будет встречать ее с каждым пробуждением.

Подробно объяснив, где спрятан смартфон, она отправила в порт искателя. Для него устройство прежних – не более чем магический амулет, который можно прикладывать к разным частям тела в надежде на волшебство. Искатель даже не поймет, что несет огромный архив информации, любой раздел которого может изменить его жизнь.

Смарт не понадобился бы и Маше, ведь в логове Говорящего есть компьютеры с доступом к спутникам. Но предстояла долгая дорога, в которой ей могут понадобиться любые знания той, уже почти забытой цивилизации. А брать с собой компьютеры не с руки, нынче даже лошадей с повозками нет, все приходится таскать на себе.

– Мы идем к антенне, – сказала она Прыткому.

– В логово?

– И до полудня, – добавила, не обращая внимания на его вопрос, – лучше бы нам вернуться.

– Почему?

– Потому что – скажи это охотникам – сегодня выдвигаемся на юг. Пойдут все, кроме того малого числа, что необходимо для охраны гнезда.

На улице светило солнце, отражаясь в белоснежных сугробах. Над верхушками деревьев и крышами неказистых избушек раскинулся ярко-голубой купол неба. Откуда-то со стороны доносились веселые крики. Раньше бы Пришедшая и внимания не обратила, но теперь ей до всего было дело, каждая мелочь казалась только от нее зависимой и потому требующей ее вмешательства.

Она стояла за спинами людей, собравшихся в тесную кучу, молча наблюдала. Не прошло и нескольких минут, как развлечение закончилось: раскрасневшийся охотник встал, принялся натягивать штаны. Тогда и Машу, наконец, заметили. Голоса моментально стихли, а разгоряченная зрелищем публика расступилась.

– Я разрешала? – негромко спросила Властительница, провожая взглядом женщину в разорванном платье.

Красное лицо охотника стало бледнеть.

– Так ведь… Вчера же… Делай что хочешь… Никто не вправе перечить… – пытался оправдываться он.

– Мое слово было? Делай что хочешь, если я разрешу. Это трудно понять? Обязательно нужно разжевывать и в каждую голову вкладывать? – Маша подошла к тому, кто все еще держался за штаны, сжала ладонь в маленький, но крепкий кулак и, ничуть не смущаясь огромных размеров мужика, несколько раз с силой толкнула его в висок, словно запихивая в голову нужную мысль. – Или кто-то думает, что можно на все наплевать, беспробудно жрать крепкую настойку и опускаться до повального распутства? Может, займетесь еще грабежом друг друга? Чтобы окончательно превратиться в одичавший сброд!

Она стала оглядываться, заметила Прыткого, жестом подозвала его к себе.

– Хороший охотник? – не глядя на высокого, указала на него пальцем.

– Жердь? Не. Кости хорошо ломает, когда нелюдей надо разделывать. А охотник из него так себе.

Кивнула.

– Был бы нужный для гнезда человек, выбрала бы ему наказание. Но раз “так себе”, то… смерть я ему уже придумала. Связать пока и посадить в клетку.

Прыткий шел рядом, а впереди и сзади – еще несколько вооруженных людей. Теперь Маша могла позволить себе такой эскорт, хотя и не думала, что путь от гнезда до логова может быть чем-то опасен.

– Тупые солдафоны, – зло ворчала она. – Во все времена одинаковы! Только дай им чуть больше свободы и все, приплыли!

– Так и не надо было обещать… Ну, это – “что хочешь, с кем хочешь".

– Много ты понимаешь в политике, неуч. Чтобы стать вождем, надо балансировать между "награждать" и "наказывать". Не пообещаешь золотые горы – не пойдут за тобой, а если не наказывать за любую провинность – обнаглеют и тебя же сожрут.

– Какие горы?

Маша отмахнулась.

Она оставила охрану на улице, позволила пройти с собой в лабораторию только Прыткому. Провела его мимо подопытных, все еще затравленно смотрящих сквозь металлические прутья. Мимо компьютеров, мерцающих мониторами. Указала на створку в серой стене.

– Видишь дверь?

– Ага.

– Там подземелье. Когда я закончу, отправишь туда трех человек. Только посообразительнее! Чтобы знаки на стенах какие-нибудь оставляли, что ли, а то заплутают. Когда найдут тело Хромого, пускай вынесут и закопают, как положено. Не хочу, чтобы он гнил там, в темноте…

Она смотрела на дверь, вспоминая человека, которого застрелила. “Должна же я сделать для тебя хоть что-то, правда? А то и в самом деле будешь являться ко мне во снах”.

– А теперь вали отсюда! – крикнула она Прыткому. – Я должна кое с чем разобраться.

Маша склонилась над терминалом, клацнула несколько раз по клавиатуре. Пока восстанавливалась связь со спутником, вернулась к клеткам, где сидели три человека. Во всяком случае, они были похожи на людей.

– Эй! – ударила ногой по прутьям. – Живы еще? Удивительно…

Присела на корточки, стараясь лучше разглядеть обитателей маленькой тюрьмы.

– Давайте, отвечайте мне что-нибудь! А то у меня маленький вопрос назрел, который надо решить прямо сейчас. Ну?!

Еще раз ударила по клетке. Но никто из существ, похожих на людей, не реагировал. Кажется, они ее даже не понимали.

– Угу. Думаю, вопрос решен. Вряд ли кто-то будет кормить вас и поить в ближайшее время. Уж точно не я. Поэтому… – она достала пистолет, щелкнула предохранителем.

В тишине громом прозвучал сначала один выстрел, потом еще один и еще…

– А вас даже спрашивать не буду.

Она повернулась к клеткам с двумя мутантами, подняла еще дымящийся ствол оружия, прицелилась.

– З-зря…

Грохнул выстрел.

– Тьфу! Ну какого рожна ты молчал до последней секунды?! Морда твоя нечеловеческая…

Раздосадованная, Маша смотрела, как из клетки подтекает, образуется темная лужица. Сделала от нее шаг назад.

– Ну как так, а? Вот и думай теперь – что ты было такое?

Сверху, из коридора, который вел к выходу, послышался голос:

– Все в порядке? Чего палишь?

– Не мешай, Прыткий! Жди на улице!

Она подвинулась левее, разглядывая единственного оставшегося в живых подопытного.

– У тебя последний шанс, дружище. Если есть что сказать, то поверь мне, этот момент настал!

Нелюдь тихо скулил, вжавшись в дальний угол. Маша подошла ближе, стала протягивать руку.

– Ну чего ты? Выстрелов испугался? Ответь мне, покажи, что ты особенный. И тогда выстрелов больше не будет.

Коснулась шершавого металла. Просунула ладонь между прутьев.

– Иди ко мне. Не бойся.

Черная туша метнулась к ее руке, сверкнули острые зубы. Не успев отхватить человеческого мяса, мутант просунул свою руку, стараясь дотянуться до девушки когтями. Но Маша, хоть и упала на спину, успела отползти и теперь уже вставала на ноги.

– Неправильный ответ.

Грохнул последний выстрел.

– Жаль, – сунула пистолет за пояс. – Впрочем, я и не надеялась получить от вас что-то. Но все равно… Жаль.

Она вернулась к компьютерам, проверила связь. Стала быстро стучать по клавиатуре: номер спутника, пароль, каталог “Мария Разумовская”. Вот и спрятанный отцовский файл. Принялась вводить код доступа, который знала наизусть, но споткнулась, стерла последние несколько цифр. Ей вдруг стало жарко. “Забыла? Нет, нет, нет!” Из жара бросило в холод. Маша зажмурилась на несколько секунд и, беззвучно шевеля губами, повторила череду цифр. Размеренно, одну за другой, ввела их в форму подтверждения. Нажала “ввод”.

Открылся документ, испещренный формулами и пояснениями, набранными мелким шрифтом. И в самом верху – выделяясь на фоне строгих научных записей своей человеческой примитивностью – несколько простых предложений:

“Маш, у меня получилось их воссоздать. Ты сейчас играешь кубиками на полу, а я смотрю на тебя и надеюсь, что все мои труды зря. С научной точки зрения это было интересно, но ни к чему хорошему не приведет. Поэтому удачные образцы уничтожены, лабораторию я закрываю и больше туда ни ногой.

Этот файл – единственное свидетельство о проведенных исследованиях и достигнутых результатах, я оставлю в нем готовую сигнатуру для биохим-синтезатора. Пароль, скорее всего, унесу с собой в могилу. А может и нет, не могу сам себе обещать. Человек, жаждущий знаний, слаб, когда дело касается их сокрытия. Поэтому не поручусь, что и после меня люди по глупости своей не начнут производить мутантов той генерации – с развитым интеллектом и встроенным механизмом трансформации. Эти твари нас просто истребят!

Но пока все хорошо, ты играешь кубиками. И я верю в лучшее. Целую, твой слишком умный глупый папа”.

Маше не хотелось плакать, она не фантазировала с нежностью и умилением о том, как отец наблюдает за ее детскими играми. Она лихорадочно ощупывала взглядом оборудование, собранное Говорящим. Скинула пыльное покрывало с пластикового короба, размером почти в один кубический метр, прочитала на крышке: “БХС-2М. Муромский приборостроительный завод”. Вот и кнопка включения, надежная, как все механические кнопки канувшего в небытие мира. Надавила на нее большим пальцем. По экрану, встроенному в эту же пластиковую крышку, побежали строки загрузки, внутри аппарата что-то щелкнуло, перешло в тихий, равномерный гул.

“Компонент синтеза CRM11 – отсутствует” – читала Маша отчет о готовности, который выдала машина. “Компонент синтеза CRH01 – поврежден”. “Компонент синтеза CRY12 – отсутствует”... Список был длинный, но большая часть компонентов все-таки уцелела. Надо было лишь сравнить их с тем, что значилось в отцовском документе.

На лице Властительницы не дрогнул ни один мускул, пока она сопоставляла имеющиеся возможности с запросами старого экспериментатора. Ввела в машину данные, дождалась ответа: “прогноз производства – 7019 инъекций”.

Маша села в кресло, откинулась на спинку.

“Семь тысяч. Мои личные семь тысяч. Моя непобедимая гвардия, черт побери! Не такое уж плохое наследство, папочка!” Зло усмехнувшись, посмотрела на лужи у решеток.

– А у тебя, Говорящий с небом, не было такой сигнатуры. Вот ты и лепил как попало! Хотя… – она вспомнила про мутанта, успевшего сказать лишь слово, а теперь лежавшего бездыханным в клетке. – Нет! Это случайный успех. Наверняка. И не успех даже, а так – жалкое подобие полноценного разума.

Она изготовила четыре инъекции, которые синтезатор выдал ей в прозрачных капсулах, каждая размером с палец. На большее сейчас нет времени, да и все равно эти образцы уйдут на эксперименты, создание первой партии.

– Идем!

Махнула рукой Прыткому и остальным, когда вышла на улицу. Сейчас уже невозможно было передвигаться без снегоступов и охотники потратили некоторое время, снова надевая зимнюю амуницию. Им пришлось догонять Машу.

– К чему такая спешка? – спросил Прыткий, стараясь восстановить дыхание. – Зачем именно сегодня идти на юг? Для большого похода надо хорошенько подготовиться.

– Чего ты там собрался готовить? Взять жратвы? Почистить оружие? По-твоему на это нужна неделя?

Прыткий пожал плечами.

– Нет. Но хотя бы завтра…

Маша остановилась. Посмотрела на секвохи, полосой растущие от вокзала до реки.

– Никогда не видел свой город на карте? – спросила она парня. – Может, у Говорящего. Нет?

– Гнездо?

– Идиот. Я говорю город, значит город! Все вот это, – раскинула руки в стороны, повернулась вокруг. – На много километров вокруг. Кварталы, улицы, дома. А то, что забрали секвохи, было улицей Воскресенской. Где-то там, ближе к реке, – указала рукой на юг, – были университетские корпуса. Нам придется зайти туда.

– Зачем? Дурное же место.

– Тебя забыла спросить! Склад химический нам нужен. Должен там быть, если ваши предки не разграбили.

– А склад зачем?

Маша тяжело вздохнула. Иногда Прыткий напоминал ей ребенка, хоть и взрослый уже парень. Но раз так вышло, что он ее приближенный, то лучше некоторые вещи ему растолковывать.

– Охотники вооружены пиками, арбалетами. Мечами. Есть несколько огнестрелов, но этого катастрофически мало. А из нужных химикатов мы можем сделать взрывчатку. Если повезет – много взрывчатки!

Прыткий переминался на снегоступах и, если бы он уже два раза не спрашивал “зачем?”, то сейчас спросил бы в третий. Но то ли действительно не хотел показаться идиотом, то ли боялся, что она разозлится…

– Затем, – сама ответила Маша, – что мы не просто так на юг идем. Соединимся с отрядами других гнезд и двинем на Южный базар. Вот там-то взрывчатка нам и понадобится!

– Зач… Э-э… Хочешь захватить базар? – на этот раз он сам решил пошевелить мозгами. – Спалить?

– О, смотри-ка – у кого-то голова заработала. Да, нам нужно разделаться с этим местом. Захватить или уничтожить – это уж как получится. А может статься, что они испугаются и сами примут нашу власть. Всякое в истории бывало. В любом случае мне этот базар – как бельмо на глазу! Кроме нас он единственное место силы. И двум медведям в одной берлоге тесно, не нападем первыми мы, нападут они.

Охотники собрались к вечеру. По их рассуждению правильно было бы ждать рассвета и только тогда выдвигаться. Но разве могла Властительница нарушить собственный приказ, отказаться от него, показывая слабость? Кроме того, козырем в ее рукаве был доставленный смарт с работающим навигатором – с ним и в ночи не заблудишься. И они отправились навстречу тьме.

– Пришедшая! – к ней обращался искатель, один из тех, что возглавляли отряд. – Ты просила предупредить, когда подойдем к жучьей яме.

Она кивнула, бросила через плечо:

– Тащите сюда нарушителя моего слова.

Привели упирающегося Жердя. Даже в сумерках можно было видеть, как сверкают от злости и страха его распахнутые глаза. Пару раз он даже крикнул в адрес Властительницы оскорбления, но получил от охраны и затих. Двое тем временем аккуратно раскапывали в снегу отверстие, опасаясь сделать лишний шаг, чтобы не провалиться самим.

– Готово!

Маша приблизилась к мужчине, руки которого были связаны за спиной, а сам он был поставлен на колени и уже не ругался, не поднимал глаз.

Она сделала знак, чтобы остальные отошли, не мешали ей общаться с приговоренным. Сама опустилась перед ним на колени, отодвинула с его лица растрепавшиеся волосы и провела рукой по небритой щеке.

– Не простить ли тебя? – прошептала ласково, почти с теплотой. – Что с того, что чужую женщину попользовал? Не велико злодейство, правда?

Мужчина поднял голову, посмотрел на Пришедшую с удивлением и слабой надеждой.

– Но какими словами ты меня называл?! – в ее голосе появился ледяной холод и говорила она уже громко, чтобы слышали остальные.

Размахнулась, ударила его ладонью по щеке – со злостью, наотмашь.

Встала с колен.

– Кидайте жукам.

Пришлось отойти подальше, потому что потревоженные жуки стали вылетать из ямы, несмотря на зимний холод. Крик несся из под земли, пока темное, гудящее облако мельтешило над дырой. Потом все стихло и мелкие твари, постепенно снижаясь, снова скрылись в своем убежище.

– А Говорящий любил в муравейник ставить, – бесстрастно заметил Прыткий. – Даже не знаю, что хуже.

– Хватит болтать. Надо двигаться вперед! – Маша расстегнула шубу, ей стало жарко. Она подняла голову к чистому, звездному небу, обещавшему морозную ночь, а щеки ее горели, словно рядом был пылающий камин. Зачерпнула рукой снега, приложила к лицу. Она понимала, что дело не в теплой шубе. Знала, что распаляющая, тлеющая алым у нее внутри нить накаливания называется одним словом – власть!

Пошла дальше, обгоняя охотников, чтобы занять место впереди колонны и показывать направление, сверяясь с навигатором.

– Здесь нет ничего, – сказал один из искателей, Крапленый, когда Маша вывела их к университетскому складу. – Мы бы знали. Давно тут живем.

В голосе его чувствовалась насмешка. Но девушка еще раз посмотрела на экран смартфона, приказала:

– Раскидывайте снег.

Четверо охотников с недовольным видом принялись за дело. Пусть они и приняли ее, как своего руководчика, но в этой ситуации больше верили Крапленому.

Маша стояла в стороне, наблюдала за раскопками, хотя взгляд ее был неясным, мысли витали где-то далеко.

“Ведь семь же гребаных тысяч! Это больше, чем смогут собрать все гнезда для большого дела. Понятно, что надо еще научится их контролировать. В конце концов потребуются люди – тела, в которые можно колоть вирусные инъекции. Брать кого попало? Будет ли человек с дурным, сумасбродным характером, таким же мутантом? Или все его человеческое обнуляется? Придется проверять”.

– Есть!

– Нашли!

Она очнулась от размышлений, подошла к месту, где уже виден был освобожденный от сугробов вход в бетонное строение. Закрывала его стальная дверь, покрытая бархатом ржавчины, но настолько толстая, что и спустя столетия после того, как ее последний раз заперли, она не потрескалась, не развалилась. Кажется, раньше у нее был электронный замок, пришедший теперь в совершенную негодность. Вместо него кто-то навесил замок простой, но и тот за долгие годы заржавел, все его детали спаялись.

Несколько ударов увесистой палицей ни к чему не привели. Тогда Маша отогнала охотников, достала пистолет. Все, кто стоял рядом, вздрогнули от прозвучавшего выстрела. Железка, бывшая амбарным замком, звякнула, с искрами разлетаясь на несколько частей.

Трое мужчин принялись дергать скрипучую створку, с трудом смогли ее приотворить.

– Все, дальше не идет! – сказал один из них, вытирая пот со лба. – Но если захотеть, можно протиснуться.

– Можно – значит протиснемся.

Она совсем скинула шубу и пролезла в холодную складскую темноту. Включила фонарик на смартфоне, огляделась – голые стены, даже следов грабежа нет. Следом за ней в помещение проникли Прыткий и Крапленый. Последнему особенно не терпелось убедиться, что он прав.

– Я ж говорил…

Маша не обращала на него внимания, она осматривала противоположную от входа стену. Очистила от пыли круглое окошечко размером чуть толще пальца, и, будто за этим окошечком кто-то был, показала в него чудной рисунок, отображенный на экране смарта.

За стеной глухо стукнуло. Потом еще раз, уже сильнее – так, что вибрация прошла по полу и чувствовалась через ноги. Серая поверхность медленно поползла в сторону.

– Какую цивилизацию просрали, – бормотала себе под нос Пришедшая Властительница.


 
Коллаж автора

Где-то под потолком затрещало, словно там разгорался костер. Дашка испуганно подняла голову, а Крил собрался уже встать на ноги, дотягиваясь с кровати до белых пластиковых панелей, когда непонятный шум стих и они услышали голос Захара Вайсмана:

– Не хотел вас отвлекать, ребятушки, но у нас неприятности. Кажется, станцию окружают. Выследили вас!

Кирюха недовольно скривился.

– Он что, подглядывал за нами?

– Нет, – Конопатая соскочила босыми ногами на холодный пол, стала одеваться. – Это штука такая в потолке, она голос на расстоянии передает.

– И откуда ты все знаешь… – он суетливо натягивал штаны.

– Хотя, – она пожала плечами, – может и подглядывал. Есть устройства, которые и картинку на расстоянии передают. Но что нам с того? Мне лично плевать. Он по таким картинкам соскучился, ему простительно. Пусть смотрит.

Они быстро поднялись наверх, где старик уже разложил на полу оружие – несколько огнестрелов, извлеченных из арсенального шкафа. Рядом стояли коробки, одна из которых распечатана и на пол из нее высыпана горка патронов. Вайсман размеренно изымал из этой горки один желтобокий цилиндрик за другим, вставляя их в кривую металлическую емкость.

Краем глаза он заметил гостей, махнул на стену с окнами.

– Посмотрите. Там они.

– Люди? – спросила Конопатая.

– А черт их разберет, – Захар отложил заполненную емкость, взял другую. – По виду люди, а что у них там внутри… Скоро узнаем.

Крил уже всматривался в уличный сумрак, рассеиваемый прожекторами. На некотором расстоянии от здания он действительно разглядел цепочку темных фигур. Держались они прямо, на двух ногах – непохоже на нелюдей. Большинство стояло на месте, но некоторые приближались, выставив перед собой такие же короткоствольные огнестрелы, как и те, что старик разложил на полу.

– Если на мониторы посмотрите, – сказал Вайсман, – увидите, что они со всех сторон.

– Будем отстреливаться? – спросила девчонка, когда в руках у нее оказалось оружие и несколько рожков с патронами.

– Не впервой, – заявил хозяин научной станции. – Приходят тут всякие раз или два в месяц… Потом запаришься их утилизировать. Но в этот раз что-то много, потому и решил, что неспроста они тут – видать, за вами шли.

Крил посмотрел на Конопатую, когда она тоже подошла к окну.

– Чувствуешь их?

Утвердительно кивнула.

– Люди?

Девушка отрицательно помотала головой.

– Черт! А выглядят, как люди.

– Я тоже… Выгляжу… – тихо ответила она. – Они как те, что приходили за листком на базар.

– Ладно! – крикнул им Захар. – Хватайте все, – кивнул на разложенные на полу автоматы и рожки с патронами, – сколько сможете унести. Только шмотки свои сначала наденьте, а то ведь прохладно снаружи.

Они поднялись по лестнице в темную каморку. Через двойной люк вышли на плоскую, заметенную снегом крышу.

– Эх, жаль нас только трое! Но ничего не поделаешь – я буду держать эти две стороны, а вы справа и сзади. Валите всех, без жалости! Не с добром они к нам пришли…

И тут же раздались первые автоматные очереди – Вайсман, уперев приклад в плечо, встав на одно колено у кромки крыши, поливал непрошеных гостей свинцом. Снизу ответили, засвистели пули над головами.

Конопатая тоже поймала чужака в перекрестие прицела, положила палец на спусковой крючок, стала давить на него… Но отпустила. Закрыла глаза, поникнув головой. Несколько раз с усилием выдохнула.

Она злилась, что ей нужно заставлять себя делать это. Был бы враг рядом, в шаге от нее, угрожал бы он ей и ее друзьям – убила бы, не успев задуматься. Но когда между ними почти сотня шагов и тот, что внизу, в перекрестии прицела – ведь он даже не видит ее! Целится совсем в другую сторону! Дашке сложно было убедить себя, что это самозащита.

– Тьфу, дура, – процедила со злостью. Схватила зубами сжатый кулак, прикусив его до боли. А потом – не глядя, наугад – полоснула в темноту долгим “тра-та-та-та-та”, опустошившим почти весь магазин. Попала или нет – не важно. Главное было заставить себя нажать на спусковой крючок и вот уже дело пошло. Те свистящие сгустки свинца, что прилетали снизу и сбивали рядом с ней снежные брустверы, лишь помогали. “Ах вы так?! Ну ловите же и от меня!”

В какой-то момент она оглянулась: старик перебегал от одной стороны крыши к другой, посылая вниз короткие, прицельные очереди. Рядом валялось несколько использованных рожков. У Крила так не получалось, он тратил гораздо больше патронов и вряд ли хоть половина из них достигала цели.

– Да сколько вас там, чертей?! – возмущался старик, с тревогой поглядывая на уменьшающийся боезапас.

Вдруг все стихло, последние выстрелы, которые сделали обороняющиеся на крыше, нашли свои цели и на людей навалилась звенящая тишина. Кажется, только ветер подвывал в ночи. Или это был чей-то голос?

– Отходят, – с удовлетворением заметил Захар. – Нам нужны еще патроны! Я спущусь вниз, принесу коробки. А вы следите за периметром.

Он скрылся в будке, торчавшей в самом центре крыши и казавшейся изнутри темной каморкой.

– За чем следить? – спросил Кирюха Конопатую, но она не ответила. То ли сама не знала, то ли слишком увлечена была разглядыванием местности у подножия неприступного здания. Им очень хотелось верить, что неприступного.

– Просто смотри, чтобы они не двинулись к нам снова, – сказала, наконец, Дашка. Она двигалась вдоль одной стороны крыши, поворачивала и шла вдоль другой, внимательно всматриваясь в то, что происходит внизу.

– Видишь, сколько тел на снегу? – поинтересовался Крил.

– Некоторые в стороне, свет их не достает. Думаю, около двенадцати или даже пятнадцати.

– А сколько всего было чужаков?

– Пожалуй, с полсотни, если не больше.

– Вернутся, как думаешь?

Девушка недолго раздумывала, потом ответила:

– Сами они и отходить бы не стали, лезли бы напролом, пока все не сдохнут. Или пока нас не задавят. Но кто-то дал им команду отойти. А если есть среди них кто-то умный, значит просто так он от своего не отступится. Сидит где-то там, – она кивнула на темноту, в которой скрывалось застывшее, занесенное снегом озеро, а еще дальше лес, – соображает, сколько нас, долго ли отстреливаться сможем, какие у нас слабые места.

– А какие? Слабые места?

– У него спроси.

Из будки появился запыхавшийся Вайсман. Он приволок несколько коробок с патронами и тут же стал заряжать их в опустевшие рожки.

– Что, тихо пока?

– Тихо, – ответила Конопатая. – Хоть бы парочку часов так же тихо… Если тот, кто у них за главного, будет долго соображать, то они сами передохнут.

Старик удивился:

– Чего это вдруг?

Дашка покосилась на Крила, но тот молчал и даже будто не слушал их разговор, выглядывая за парапет. Решил – пусть сама рассказывает то, что посчитает нужным.

– Фальшивые они, – ответила девчонка.

– Хм. Не похожи на мутантов. Темно, конечно, да и близко мы их не подпустили, но я ж видел – люди!

– Не все люди то, чем они кажутся. Думаешь, чего лезут? Не получается сотворить надежное воплощение, дохнут. А в листочке расписано, что да как. Вот и отправляет их хозяин пачками по наши души, потому как знает, что у нас эта информация.

– Что за хозяин? – Захар даже перестал заряжать патроны, внимательно смотрел на Конопатую.

– Откуда мне знать…

Он вновь принялся засовывать в магазин желтые цилиндрики, но медленно, уставившись в истоптанный снег под ногами. И без того многочисленные морщины на его лице стали еще глубже, он напряженно размышлял.

– Странные дела… Не слышал я о таком.

“Откуда ж тебе слышать?” – подумала Дашка. – “Сидишь тут безвылазно, одними слухами кормишься”.

Ветер стих. Тучи, посылавшие на землю снежные заряды, разбежались, открывая звездное, ночное небо. Это были самые холодные часы, когда полночь давно минула, а рассвет еще и не думал заниматься. В такое время хотелось спуститься в комнату, где теплый воздух, кровать и толстое одеяло. Забраться под него с головой, повернуться спиной к Кирюхе, прижаться, чтобы чувствовать – рядом человек. Настоящий. Надежный.

Конопатая тряхнула головой. Нельзя давать слабину! Только не сейчас.

– Слышь, дед… Какие в нашей обороне слабые места? – все-таки решил поинтересоваться Крил.

Вайсман усмехнулся.

– Немудрено догадаться – какие. Мало нас! Вроде и оружие есть, и боезапас на сто лет вперед. Ладно, пусть не на сто. Но с годик мы с вами могли бы отстреливаться. Хоть с утра до вечера. Вот только если они навалятся со всех сторон, да дружною гурьбою, да еще с лестницами… Втроем не отбиться.

– Идут, – спокойно сказала Конопатая.

Крил вскинул германову винтовку, посмотрел через оптику.

– И как ты их разглядела?

– Почувствовала.

Грохнул выстрел.

– О, надо же – попал! – парень радостно перезарядил оружие и снова стал целиться.

– Пока с одной стороны идут, – сказал Захар. – Странно.

Грохнуло еще раз.

– Черт, мимо!

Те, кто надвигался на них тесной толпой, даже не реагировали на выстрелы. Они продолжали упрямо шагать, становясь все ближе и ближе.

– Хватит баловства, – старик забрал у Крила винтовку, воткнул ее прикладом в сугроб. – Бери автомат! А то поздно будет...

Затрещали короткие, прицельные очереди. Не такие точные, как из снайперского оружия, но с одним несомненным преимуществом: если не находила цель одна пуля, так находила вторая или третья. Пусть даже десятая – толку от автоматов было больше.

– Много их, – ворчал Вайсман. – Не успеем всех положить, пока они к станции идут. Ну ничего, лестницами дураки не обзавелись, наверх не залезут. Добьем прямо под стенами.

Конопатая вдруг опустила свой автомат.

– Надо уходить вниз.

И тут же громко, переходя на крик:

– Вниз! Быстрее!

Потянула за руку Крила, оглядываясь на Захара.

– Да бегом же ты, старый идиот!

Дед еще секунду сомневался, недоумевая – что случилось? Но поверил девчонке – очень уж испуганное у нее было лицо! – решил, что все вопросы можно задать потом.

Захлопнули дверь будки, блокируя ее старым, но надежным замком. И еще до того, как закрыли за собой стальной люк, ведущий на лестницу, услышали сильный удар. На двери появилась вмятина. Старик посмотрел на нее с удивлением – он еще не успел испугаться и осознать, что произошло. Конопатой снова пришлось приводить его в чувство, подталкивая, заставляя спускаться по лестнице.

Когда они оказались в зале, Вайсман в недоумении развел руками:

– Какого черта?! Почему? Не могли они забраться на крышу! Да еще так быстро.

Он смотрел то на Дашку, то на Кирюху.

– Ох, ребятушки, что-то вы мне не договариваете.

Наверху снова послышался удар, хоть и казавшийся отсюда глухим и совсем не страшным. Кто-то ходил по крыше и за окном мелькнула тень, следом за которой последовала еще одна, и еще...

– Они же не могут так просто ползать по стене, – все еще сомневался старик.

– Эти могут, – возразила Конопатая.

Подошла к Захару, протянула руку, касаясь его сморщенной ладони.

– Ты слышал про оборотней?

– Не бывает никаких… – но замолчал, в ужасе глядя на ее пальцы, которые на глазах темнели, вытягиваясь, заостряясь когтями. Поднял голову и заметил, что ее милое лицо теряет привычные, человеческие очертания. Дашка смотрела на него потемневшими зрачками.

Отдернула руку, отвернулась. Ей потребовалось совсем немного времени, чтобы стать прежней – милой, рыжеволосой девчонкой.

– Извини. Не хотела тебя пугать. Но так проще, чем объяснять и доказывать словами.

Поглядела наверх, откуда продолжали доносится удары.

– Сломают? – спросила спокойно, словно и не опасаясь этого.

– Сломают, – пробормотал старик, все еще не сводивший с нее глаз. – Дверь не выдержит. А люк… Люк должен устоять.

Он сделал шаг по направлению к девушке. Видимо, ученый в нем имел больше власти, чем испуганный дед.

– Значит ты, как и они, можешь трансформироваться? Серьезно? Ты – первая генерация?!

Обошел ее кругом. Тихо выругался непонятными словами, оставшимися еще от прежних людей.

– Сколько тебе лет?

– Какая разница? Сам должен понимать.

– Ах да, конечно… Это ведь еще до Инфекции. И та информация, что спрятана в меристемной карте… Ну, в листочке этом – она о том, как создавать таких же? Таких, как ты? Почти вечных, меняющихся по собственному желанию?

Конопатая кивнула.

– Думаю, да.

– Это упрощает поиск. Если все данные касаются генетики, то нужно лишь скормить их биохим-синтезатору.

Видно было, что глаза у Захара загорелись. Страсть к познанию была тому причиной или банальная жажда наживы, власти над миром – в любом случае Дашке это не нравилось. Ей казалось, что она снова чувствует то минувшее, оставшееся в памяти лишь обрывками, заставляющее думать о себе, как о подопытной зверюшке. Нет уж! Хрен вам! Никогда больше супермутанты не станут лабораторными крысами!

– Что? – спросил ее Вайсман. – Смотришь на меня, будто я тебе денег должен.

– Мы пришли сюда не потому, что хотим запихать эту дрянь в машину, штампующую мне подобных.

– Синтезатор штампует не живых существ, а инъекции. Но, позвольте спросить, зачем же вы тогда явились? Не то, чтобы мне было неприятно снова видеть людей, скорее наоборот, но учитывая обстоятельства...

Он поднял голову, прислушиваясь к звукам на крыше, к шагам тех, кто явился следом за Крилом и Конопатой.

– Пожалуй, я мог бы пожить и один, лет еще с десяток. Чем столько гостей сразу.

– Да Ратник просто выгнал нас с базара, – решил встрять в разговор Кирюха.

– И ничего не выгнал, – возмутилась Дашка, одаривая приятеля недружелюбным взглядом. – Он должен заботиться о городе, а мы представляли для Южного базара опасность. За нами же охотились!

– Так я и говорю – выгнал.

Щеки у Конопатой зарумянились. Хоть Ратник и не был ей чужим человеком и она готова была за него заступиться, но сейчас чувствовала, что Крил прав. Избавился от них дядюшка. Выставил за дверь.

Очередной удар где-то там, на лестничной площадке, заставил их прекратить спор. Следом послышался жалобный скрежет.

– Люк выламывают, – прошептал Захар. – Вот ведь силища!

– И что потом? – спросил Кирюха. – Ворвутся сюда?

– Тут еще одна стальная створка. Такими темпами им на полчаса работы.

– Слышь, дед – а давай им оставим листок! Сами спустимся еще ниже, люки ведь между каждым этажом. Твари найдут, чего им надо, и свалят!

– Хрен они свалят. Вот ты бы стал оставлять свидетелей, забирая в чужом доме что-то ценное? Тем более мы могли все, что надо, скопировать.

– А мы скопировали?

– Разве я похож на идиота? Конечно скопировали!

– Тогда, пожалуй, да – живыми они нас не оставят.

Люк наверху сдался. Ударился металлом о ступени и тут же застучали по лестнице шаги, будто вниз несся табун давно не существующих лошадей. Бум! Новый удар, теперь уже в тот люк, что оставался последней преградой между тремя людьми и сворой злобных тварей. Захар, Крил и Конопатая завороженно наблюдали за тем, как на металле появляются отметины.

– Хватайте в арсенале все, что сможете унести! – опомнился Вайсман. – Иначе останемся с голыми руками, на первом уровне и в подвале оружия нет!

И сам бросился вынимать из металлического шкафа стволы – ни разу не использовавшиеся, еще источающие запах смазки.

Обитатели научной станции два раза спускались вниз, перетаскивая то, что могли унести в руках, потом Захар сказал, что “дальше без него”. Устроился напротив помятого люка, проверил автомат.

– Когда сорвут железку, я их немножко пощекочу, а вы пока улепетывайте.

– Эй, погоди! Ты еще не так стар, чтобы…

– Да не собираюсь я помирать! – перебил Крила Вайсман. – Еще чего – из-за вас собой жертвовать! Отойду следом. Нужно же кому-то прикрывать, а то всех троих положат. Вы только люк там, внизу, не запирайте, пока я не спущусь. И оружие наготове держите.

Конопатая как раз скидывала с плеча связку этого оружия, прямо на пол, посреди коридора в жилом отсеке, когда сверху донесся грохот металла и звуки выстрелов. Кирюха хотел было рвануть туда, но девчонка остановила его.

– Не ходи! Там уже все.

– Надо помочь деду!

– Он справится, ты будешь только мешать. Встань рядом со мной! Вот, держи автомат.

Но Крил отложил его в сторону, проворчал:

– Я лучше из арбалета. Пространство небольшое, толпой не ломанутся.

Зарядил стальную северодвинскую стрелу, встал поближе к приоткрытому люку, готовый в любой момент заблокировать его тяжелым замком.

На минуту стало тихо и они даже подумали, что старику конец. Но, видимо, все было наоборот – это Вайсман разобрался с одной порцией врагов и поджидал следующую. Вскоре стрельба возобновилась, теперь с удвоенной силой: по звону рикошетящих пуль можно было догадаться, что огонь ведут и по старику. Два или три раза свинец залетал на лестничную площадку, вспыхивая от ударов снопами искр.

Дашка и Крил напряженно вслушивались, стараясь вычленить из этой какофонии звуков человеческие шаги. Но старик продолжал отстреливаться, не желая спускаться, не обращая внимания на то, что патроны у него вот-вот закончатся.

– Уходи оттуда, дурак! – не выдержала Конопатая, крикнула в щель между створкой и дверным проемом. Повернулась к Крилу, посмотрела на него с удивлением, почти возмущением. – Он что, в самом деле тупой?! Его же загрызут!

Дед скатился по лестнице кубарем, преследуемый шальными пулями и жутким рычанием. Он и сам мало чем отличался от дикого зверя – волосы растрепаны, глаза выпучены, орет что есть мочи:

– Закрывайте! Закрывайте, чтоб вас раскуролесило! – и вдогонку снова какие-то чудные, не нынешнего времени слова, от которых хотелось одновременно вздрогнуть и улыбнуться.

Замок лязгнул, металл вцепился в бетон. С той стороны еще шумели, но приглушенно и – хотя бы ненадолго – безвредно.

Вайсман упал на спину. Он тяжело дышал, но крови на его одежде видно не было.

– Не ранен? – спросила девчонка.

Он помотал головой.

– Неа.

Конопатая вздохнула, принялась готовить новые магазины, заряжая в них патроны.

– Еще полчаса?

– Неа, – повторил Захар, хоть и по другому поводу. – Там они люки вместе с коробкой выбивали, потому что толщина стен не бог весть… А здесь, на нижних уровнях, совсем другой коленкор! Сделано, как в хорошем бункере. Могут и сутки долбить, а то и дольше.

– Ну а потом? – осторожно спросила Дашка. – Пробьют?

Дед встал, погладил седую бороду.

– Все можно пробить, если очень захотеть. Но хитрые, бесовские отродья! На ходу тактику меняют. Или подсказывает кто… Сначала ведь со стрелковым шли, как люди. Потом, чтоб на крышу забраться и силой внутрь пробиться, трансформировались. А уже внутри полезли и так, и эдак. Двое, правда, у меня на глазах свалились без всяких причин, я по ним даже не стрелял.

Почти час твари бились в створку люка, погнули ее, как смогли, но проход так им и не открылся. Все затихло и Захар совершенно уверился, что в ближайшие сутки никто их побеспокоить не сможет. Он не стал сверлить люк внимательным взглядом – положил на пол автомат, пошел куда-то по коридору, бросив через плечо: “я в кладовую, надо придумать что-нибудь пожрать”.

Крил проводил его взглядом, сказал уставшим голосом:

– Знать бы хоть – кто они? Эти, наверху. Может, договорились бы с ними. Не с мутантами, понятное дело, а с тем, кто командует. Чего-то ведь нужно этому командиру.

– Понятно – чего, – ответила Конопатая. – Если он уже научился производить своих недолговечных друзей, которые ради начальника и в огонь, и в воду, так все, что ему теперь нужно, это научиться делать их слегка подолговечнее. Желательно, как я.

– Чего ты мне рассказываешь? Сам все понимаю, не маленький. Я о другом. Что, если это ради лучшей жизни? Вот найдут они последние свидетельства, уничтожат их и никто больше не станет создавать разные… – он стукнул себя по голове. – Как дед их называет?

– Генерации?

– Да. Генерации.

Она улыбнулась.

– Кирюш, только не обижайся, но рассуждаешь ты и в самом деле как маленький ребенок. Пытаешься выдать желаемое за действительное.

– Почему?

– Потому что никто и никогда не откажется от таких возможностей.

Крил с недовольным видом прошелся по коридору.

– Ну конечно, куда мне…

Конопатая следила за ним грустным взглядом.

– Обиделся, вижу. А я ведь не к тому, что мне двести, а тебе… сколько? Двадцать?

– Вот и не разговаривай со мной, как двухсотлетняя! Пока девчонку из себя строила, тебе это больше подходило.

– Я к тому, – продолжила она, – что ты хочешь верить в добро, в то, что даже эти… – показала на потолок, – делают свои дела ради чего-то хорошего. Ради того, например, чтобы снова природа распоряжалась, а не инъекции всякие. Но жизнь – она другая. И если я знаю это, то почему должна скрывать от тебя?

– Просто ты одна из тех, у кого всегда все плохо.

Дашка задумчиво уставилась в пол, выложенный плитками.

– Кто-то в семье должен быть недоверком.

Вернулся Захар, принес две тарелки горячего супа. Что-то там плавало и несло от этого по коридору таким ароматным следом, что невольно начинала во рту слюна выделяться.

– Вот! – вручил им тарелки с ложками. – Это вредная еда, из пачки. Вкусовых добавок там столько, что ваши дикие рецепторы будут в шоке. Но с моей стороны было бы преступлением в такой момент, да еще имея микроволновку и сублимированные продукты, тратить время на приготовление всяких борщей. Перебьетесь!

– Как-нибудь я распрошу тебя о том, что ты сейчас пытался объяснял, – заметил Крил, зачерпывая еду ложкой.

Он поглядывал на подругу, на то, как она неторопливо истребляет содержимое тарелки – совершенно равнодушно, без эмоций. Казалось, подсунь ей сейчас еловой коры, она бы и ее пережевала с той же пустотой во взгляде.

– В семье? – спросил ее Кирюха, когда дед снова ушел в другой конец коридора, а Дашка, наконец, доела суп.

– Что?

– Ты сказала “в семье”. Мы семья?

Не нужно было говорить “да”. Не нужно бросаться друг другу в объятия и делать то, что делают мужчина и женщина, когда считают себя одной семьей. Им достаточно только взгляда, в котором отражается все. И прощенные обиды, и обещания верности, и страх друг за друга, потому что их загнали в бетонную ловушку, и никто не знает – сколько там врагов, зато хорошо известно, что помощи не будет. Каждому за себя не страшно, но он боялся за нее, а она за него. И ничего с этим нельзя было поделать.

– Нужно поспать, пока тихо. Когда еще будет такая возможность?

– Пойдем в комнату? – она коснулась кончиков его пальцев своими.

Крил отрицательно помотал головой.

– Лучше здесь, на полу. Спокойнее как-то. А то будешь лежать на кровати, прислушиваться к каждому шороху… Здесь сразу станет ясно, когда начнут ломать.

Устроились на почтительном расстоянии от входа – следовало оставить безопасную дистанцию на случай прорыва. Позади тоже оставили изрядную часть коридора и многочисленные двери в жилые отсеки, где можно было укрыться. А в конце этажа, по словам Вайсмана, еще и спуск в подвал, но это на крайний случай – не хотелось им забираться в подземелье, подписывая себе приговор.

Ломать стали под утро, если верить круглым часам, висевшим на стене. Сначала долго шуршали чем-то по ту сторону люка, потом стали бить по нему тяжелым, но не так, как это делают, чтобы сорвать с петель стальную створку. Скорее было похоже, что пытаются разобрать запорный механизм. И когда снова все стихло, старик, стоявший в коридоре рядом с Конопатой и Крилом, прислушивающийся своим правым ухом, которое, видать, слышало лучше, чем левое, вдруг дернул рыжую за рукав, увлекая ее в одну из комнат.

– Сюда! Быстро!

Через секунду после того, как все они покинули коридор, раздался оглушительный грохот. Мимо входа в комнату полетели большие и маленькие куски бетона, пронесся гнутый, исковерканный люк. Коридор наполнился дымом, но стоять и ждать, когда он рассеется, а уши снова будут слышать, осажденным было нельзя. Подхватив оружие, Захар, а за ним и Кирюха с Дашкой, выскочили из комнаты. Впереди – там, где еще недавно был запертый вход на этаж – зияла мутная из-за дыма и пыли дыра. И через нее уже кто-то перелезал, карабкался, проникая внутрь.

Старик открыл огонь не задумываясь. К нему присоединились и два других автомата. Зазвенели падающие на пол, почти неслышимые из-за выстрелов гильзы. Первые несколько тварей так и остались лежать на входе – они были безоружны, рассчитывали только на внезапность, свои когти и зубы. Но за ними появились другие, больше похожие на людей. Пули полетели и с той стороны.

Рассредоточились так, как договорились заранее: Крил в одну из комнат по правую сторону коридора, потому что одинаково хорошо стрелял с любой руки, Вайсман напротив, на левой стороне, но присев на колено, а то и лежа, чтобы не мешать Дашке, которая стояла в следующем дверном проеме позади него.

Иной раз кому-то приходилось прятаться в своем отсеке, если чужаки начинали лупить именно по нему. Но общими усилиями натиск удавалось сдерживать.

– Все, у меня последний магазин! – крикнул Кирюха.

– Я тоже почти пустой! – ответил старик. – Отходите на две секции назад, пока я прикрываю!

Не давая себе опомниться, вжав голову в плечи в страхе от пролетающих рядом пуль, Крил перебежал на новую линии обороны, где уже был разложен готовый к бою запас автоматных рожков. Краем глаза парень заметил, что и Дашка добралась до своего укрытия. Он высунулся из-за дверного косяка, выставляя заряженный автомат.

– Дед, давай назад! Мы на месте!

Захар отбросил пустой магазин, неуклюже поднялся и, согнувшись в три погибели, засеменил в их сторону. Он почти добежал, когда свинец догнал его и грубо толкнул в плечо. Старик глухо вскрикнул, упал, растянувшись на полу.

– Черт! Не вставай!

Крил подобрался к нему, схватил за руку, затаскивая в свой отсек, оставляя широкий, красный след на белых плитках коридора.

– Сильно зацепило?

– Мамку твою зацепило, когда они с папкой тебя делали! А меня ранило! Ранило меня! Огнестрельное у меня, кретин!

Послышался крик Конопатой:

– Я одна долго не вытяну! Их слишком много!

– Да чтоб вас…

Парень выглянул, отправил в ползущего неприятеля несколько длинных очередей. Ненадолго выстрелы с той стороны стихли – то ли патроны подносили, то ли мертвые тела растаскивали… Крил посмотрел на Дашку.

– Надо уходить в подвал. Здесь не выстоим, а там можно закрыться.

– Надолго?

И сам понимал, что ненадолго. Взорвали один люк – взорвут и второй. Но разве есть другие варианты? Еще минут пять и каждого отыщет своя пуля. Он рассовал за пояс оставшиеся магазины, схватил старика за лодыжку и, пока по ним снова не начали стрелять, потащил его в дальний конец коридора. Конопатая пятилась следом, готовая в любую секунду открыть огонь.

– Господи, осторожнее… – ворчал Вайсман. – Я сейчас сдохну!

– Не сдохнешь, – успокоила его девчонка. – В подвале перевяжем.

Они стащили его вниз по лестнице, не слишком опасаясь того, что старик может удариться о ступеньки головой или раненым плечом – сейчас главное сделать все быстро. А его ругательства и проклятия можно потерпеть.

Крил, снова поднявшийся на первый этаж, со злостью разрядил остаток боезапаса и только тогда закрыл очередной люк.

В подвале было сумрачно, он освещался не яркими светильниками, а редкими точками светодиодов. Кроме того здесь было холодно – помещение огромное, занимает почти все пространство под станцией, поддерживая ее колоннами и внешними стенами. Обогревать такое затратно и бессмысленно, ведь здесь никто не живет. Для хранения некоторых продуктов оно даже лучше, когда холодно.

– Где аптечка?

– Держи.

Крил протянул рыжей брезентовую сумку из запасов самого Вайсмана. Захар уже перестал ругаться – кажется, он немного пришел в себя.

– Чо там? Почему тихо? – вертел головой, хотя Конопатой это мешало снимать с него одежду, обрабатывать и перевязывать рану. Она достала инъектор, вколола ему в предплечье, не особо разбираясь – успокаивающее, обезболивающее…

– А в кого же им стрелять? Мы то здесь.

– Здесь и сдохнем, ребятушки…

– Ну сдохнем, так сдохнем, – она зафиксировала на его груди эластичную ленту с впитывающим слоем. Глянула украдкой на Крила. Он тоже смотрел на нее: умирать не хотелось обоим.

Сверху снова что-то ударило – взялись за последнее препятствие. Теперь, пожалуй, нет места беспокойствам о еде или питье. Не дадут им здесь долго в прятки играть. Боезапаса еще хватит, можно отстреливаться, когда начнут штурм. Но потом их завалят телами и тогда все, крышка.

– Мы не можем сдаться? – тихо спросила Конопатая.

– Не знаю, – Крил кусал губы. – Даже если нас захотят взять живыми, если они пришли не просто для того, чтобы убить… Что могут с нами сделать?

Он схватил Дашку, прижал ее к себе так крепко, как только мог. “Неужели все? Столько пережить вместе… И в каком-то подвале…”

Наверху вдруг грянула автоматная очередь. Потом еще одна. Звуки быстро перерастали в ожесточенную перестрелку. Это не давало повода на что-то надеяться, но… Господи, как же хотелось!

– Что у них происходит? – спросила Дашка, понимая, что Крил знает не больше ее.

– Да уж вряд ли дедовы трусы делят.

– Значит… пришел кто-то еще?

Он не стал отвечать, боялся спугнуть своими предположениями удачу, призрачный шанс на то, чтобы пожить еще немного. Еще лет пятьдесят или шестьдесят – двести ему не нужно. Вот Конопатая пусть живет дольше, ей на роду написано. Глядишь, успеет застать лучший мир.

Стрельба длилась очень долго, минут сорок или даже час. И смолкла она внезапно. Просто сменилась в одно мгновение на вязкую, густую тишину. Захар к тому времени отключился – подействовало лекарство – и Крил не стал его трогать, перешагнул, осторожно поднялся по лестнице, оглядываясь на Конопатую, которая бесшумно ступала следом.

Он приложил ухо к холодному металлу люка. Долго прислушивался, но так и не смог различить ни шороха, ни звука шагов. Да и не мудрено, через такую-то створку. В ответ на немой дашкин вопрос покачал головой – “ничего”. Они ждали еще, а потом еще, не решаясь выглянуть наружу, надеясь, что если там кто-то есть, то он сам выдаст себя. Но с той стороны, казалось, царила такая же тишина, как и здесь. Мертвая тишина.

“Я открою” прошептал он одними губами, перехватывая автомат поудобнее. Девчонка спустилась на несколько ступеней ниже, не выпуская его, однако, из поля зрения. Щелкнул замок. Не слишком громко, но им показалось, будто ударили в колокол. Люк приоткрылся с предательским скрипом – пожалуй, если на этаже кто-то и был, он все равно их уже услышал и нет причин растягивать “удовольствие”.

Толкнув створку, Кирюха проник в коридор, засыпанный гильзами, испачканный кровавыми пятнами. В дальнем его конце стоял только один человек, он рассматривал что-то среди мертвых тел, но на появление Крила отреагировал, повернул голову. Сделал несколько шагов навстречу, перешагивая через мертвецов.

– А я тебя знаю, парень.

Человек поправил черную накидку.


 
Коллаж автора

На потолке открывшегося помещения хотела разгореться, но никак не могла этого сделать старая лампа, свет которой отливал голубым. В бледном, мерцающем сиянии, вошедшие разглядели стол, за которым сидел человек – мумия, обтянутая иссохшей кожей, одетая в армейский комбинезон. Рука неизвестного до сих пор тянулась к механическому переключателю. В каком он был положении – не разберешь, весь пульт покрылся серым налетом.

Маша смахнула пыль, прочитала: “Гермоворота. Закрыто, QR-код, открыто”.

– Хороший мальчик, все правильно сделал, – хотела погладить его по остаткам волос, но мумия не снесла прикосновения, посыпалась с сухим перестуком. – Упс!

Впрочем, Властительнице уже не было дела до дежурного, который успел перед смертью включить ворота в режим “открыть по предъявлению QR-кода”. Она обратила все свое внимание на стеллажи, заставленные аккуратными упаковками, на каждой из которых имелась бирка.

Маша окинула взглядом одну полку, другую… Прошла между рядами стеллажей, высвечивая бирки фонариком, сдувая с них пыль. Через пару минут вернулась к столу и костям дежурного. С вызовом заглянула в лицо Крапленому.

– Даже химичить не придется. Все уже лежит готовенькое! А ты чего там говорил?

Охотник стушевался, стыдливо отворачиваясь. Но девушка взяла его за подбородок, снова повернула к себе.

– Не надо чесать своим поганым языком без дела. Ясно?

Он кивнул. В этот момент Крапленому вспоминалось, как скидывают в жучью яму нарушителя ее слова, как верещит несчастный, поглощаемый темной массой насекомых-хищников.

Мужчина облизнул пересохшие губы. Потоптался на месте, ожидая, что Пришедшая и ему придумает наказание, но Маша уже отвернулась, она раздавала приказы, уточняя, какие упаковки забирать со стеллажей.

– Ты смотри-ка – и взрыватели на месте… Осторожнее, криворукие! Уроните – разорвет всех к чертовой бабушке!

Вещество в упаковке не должно было сдетонировать от удара, но Маша считала, что дикарей лучше запугать, пусть с ценным материалом ведут себя аккуратно.

Пришлось навьючить дюжину охотников для переноски взрывоопасного груза. Маша приказала – пусть идут рядом, у нее на глазах. Чтобы и по нужде никто самовольно не отлучался.

Когда они уже были далеко от города, она все-таки разрешила отряду встать на ночевку. Пластид сложили в одном месте, рядом с Властительницей. Никогда еще ей не приходилось с таким ожесточением бороться с бессонницей! И вовсе не потому, что она буквально находилась на пороховой бочке, а из-за груза ответственности, тяжкой глыбой навалившегося на нее вместе с властью. Все эти люди, что окружали ее сейчас, что отправились в дальний путь с оружием в руках, верили – она знает куда идти, что делать, как добиться успеха. Ценой ошибки может стать не только ее влияние, но и сама жизнь.

– Властительница! Эй! Проснись!

Маша вздрогнула, привстала на лежанке. Рядом стоял, склонившись, Прыткий.

– Что? – спросила она.

– Вернулись посланные за Говорящим.

Девушка отыскала среди вещей фляжку с водой, сделала два больших глотка. Поднялась.

– Идем!

Прыткий привел ее к общему костру, у которого грелись несколько человек. Все они, завидев Властительницу, выпрямились и тут же отошли во тьму, оставляя Машу наедине со своим командиром. Человек был ранен, окровавленные повязки опутывали его тело в нескольких местах. Было видно, что стоять ему тяжело.

– Садись, – холодно сказала она, предчувствуя нехорошие новости. – Рассказывай.

Он кивнул с благодарностью, опустился на брошенную у костра куртку.

– Нас ждали. Они знали, откуда мы придем. Да и вообще… О том, что придем.

– Я отправила двадцать три человека, а с Говорящим ушли пятеро.

– Да, но у них быстрые огнестрелы. Почти половину наших положили до того, как мы смогли ответить.

– И что? Дальше что было?

– Мы окружили их. Со мной лучшие искатели гнезда, так что… К заходу солнца все было кончено.

– А Говорящий? – спросила Маша в нетерпении. – Я не вижу его головы!

– Прости, Пришедшая Властительница… Он… Он словно растворился во тьме. Казалось, что мы все время держали его в кольце, прорваться было невозможно, но в какой-то момент он исчез. Мы обыскали все – никаких следов!

– В лесу?

– А?

– Дело было в лесу? Среди деревьев?

– Да, конечно. Там же везде лес, куда ни…

– Сколько тел нашли?

Раненый ответил едва слышно:

– Три.

– Три?! – громко переспросила Властительница. – То есть вы даже не всех сопровождающих прикончили? Он что – не один ушел?!

Охотник опустил голову, не решаясь дальше оправдываться.

Злобно сплюнув, Маша развернулась и пошла прочь. Ее догнал Прыткий, решился спросить:

– Накажем?

Она усмехнулась.

– Больше, чем он уже наказан? Учитывая нынешний травкоприкладывательный уровень медицины я буду удивлена, если он вообще выживет. Недоумки… По верхам надо было смотреть! Тоже мне – лучшие искатели гнезда.

Достала смарт, поглядела на время: четыре часа утра. Но сон улетучился. Не стоило и надеяться, что, завалившись на лежанку, укрывшись теплой шубой, можно заставить нетерпение и жажду действий испариться.

– Жди его теперь из-за любого пригорка, с каждого дерева! – ворчала Пришедшая. – Черт. Думала хоть от этой проблемы избавлюсь, так ведь нет.

Щелкнула пальцами, привлекая внимание Прыткого, который успел благоразумно отойти в сторону, оставляя Машу наедине с ее злобой.

– Мою охрану усилить. Еще десять… Нет, пятнадцать человек! Чтобы были рядом, а самым глазастым все время смотреть на окружающие деревья. Если заметят что-то странное, любое движение – пусть лупят из арбалетов не задумываясь! Да, и командуй подъем. Будем выдвигаться.

– Часа три всего и отдыхали, – робко заметил он.

– Мне уже не спится – что я, ждать вас должна?

Маша сверилась с навигатором, повела сонный отряд по старому шоссе. Ночь выдалась морозной и снег под ногами затвердел, можно было шагать без снегоступов. Со всех сторон хрустело под башмаками, топчущими наст – шум от трех сотен человек мог отпугнуть любую стаю нелюдей.

Властительницу догнал искатель, который в другое время отвечал бы за верное направление, но сейчас Маша сама указывала охотникам, куда идти.

– Через секвохи?

– Угу.

– Отойти бы, чтоб не по самой дороге.

– А то что?

“Действительно, что?” Он огляделся и сам поверил – такой армии нечего боятся!

Стрела, почти бесшумно появившаяся из глубины леса, пробила ему горло. Искатель захрипел, упал на колени. И несчастному уже не было дела до того, что на колонну с разных сторон посыпались топорики и другие стрелы, что вокруг кричали и стонали, падали те, кому не повезло так же, как ему.

– На снег! Всем лежать! – надрывала голос Маша. Она не думала, что так у них больше шансов остаться в живых, но мечущиеся люди мешали стрелять из автоматов.

Она выпустила короткую очередь над головами и это подействовало: многие стали падать, вжимаясь в ледяной наст.

– Ненавижу панику, – сказала она, среди шума никем не услышанная. Сказала не со злостью на охотников, а с досадой на саму себя, потому как тошнотворный ужас, подбиравшийся к ее хрупкой шейке холодными пальцами, готов был вот-вот сжать добычу мертвой хваткой, заставить девушку сдаться, бежать куда глаза глядят.

– Хрен вам.

Приклад в плечо. Целиться нет смысла: темно, да и кто его знает – где там, за кустами и деревьями, те, кто на них напал? Она просто поливала свинцом все пространство перед собой.

Еще семь охотников, вооруженных автоматами и кое-как обученные ими пользоваться, стреляли рядом с ней, развернувшись в разные стороны. Одному тут же прилетел топорик, забрызгав левую щеку Маши красным – парень свалился, не издав ни звука. Она подобрала его автомат, сунула в руки одному из тех, кто лежал на снегу.

– Вставай же, черт тебя… Держи вот так. Дави пальцем здесь. Смерть полетит отсюда, так что смотри, чтобы дуло не на своих было направлено. Понял?

Парнишка оказался сообразительным, пересилил страх перед грохотом и огнем, который изрыгала адская машина. Поглядывая на Машу, делал, как она.

До того, как убийственный вражеский вал ослабел и сошел на нет, еще одна стрела успела чиркнуть по коре секвохи рядом с Властительницей. Щепки посекли ей лицо, едва не угодив по глазам, но девушке повезло – в последнюю секунду она вздрогнула, отворачиваясь в другую сторону.

– Не стрелять!

Охотники прекратили огонь. Лишь тот, которому автомат достался случайно, еще пару секунд посылал в неизвестность короткие очереди. Но вот и его оружие смолкло: щелк, щелк, щелк – закончились патроны.

Маша чувствовала, как бешено колотится в ее груди сердце. “Неужели отбились? Напугали их огнестрелами? Стоит ли доверять наступившей тишине?” Она посмотрела на Прыткого. Даже в сумраке ночи, разбавленной бликами от языков костра, лицо его казалось белым, как снег. Не стала трогать мальчишку, обратилась к одному из тех, кто не раз водил охотников на другие дела:

– Что скажешь, Смекливый?

Тот выдернул стрелу из горла убитого искателя, закрыл ему глаза.

– На нежданность они рассчитывали. Позиции хорошие заняли. В темноте, да врасплох – могли небольшим числом нас перебить. Но потому и отошли, что мал отряд, другой причины не вижу. Видать, еще и вы их здорово покосили из этого… – он кивнул на горячий ствол автомата.

Маша кивнула. Вернулась к Прыткому.

– Все? Ушла трясучка? Бери людей, сколько сочтешь нужным. Обшарьте все двумя группами по правую и левую руку от линии секвох. Только быстро! Может, не успели они далеко уйти.

– Валить всех?

– Нет. Кого сможете – приведите живыми.

Пришедшая злобно оглядела лес вокруг. Она его тихо ненавидела. Там, где прошли ее детство и юность, не было таких зарослей, лишь скалы, да редкие кусты. И шумное, пенистое море. Маша закрыла на мгновение глаза, представляя, как дует ей в лицо свежий, соленый ветер, кричат чайки, охотящиеся за морскими мухами. Как же ей хотелось вернуться туда!

Ближе к рассвету вернулась та группа, которую вел Прыткий. Без успеха. А сразу за ней и вторая, во главе с Крапленым. Эти привели шестерых – побитых, со связанными руками, затравленно зыркающих вокруг. Пленников поставили перед Властительницей на колени.

– Кто старший? – безразличным тоном спросила она. Маша даже не смотрела на них, стояла в двух шагах и с едва слышными щелчками запихивала в магазин патроны. Но в ответ на молчание все-таки подняла глаза, брезгливо поморщилась. Возможно, кто-то из них отправил стрелу, едва не угодившую ей в голову.

Она отложила автомат, достала из-за пояса оружие поменьше, сняла его с предохранителя. Не выбирая специально, направила дуло пистолета на того, кто был к ней ближе.

Бах!

Пленники вздрогнули, а тот, которому не повезло оказаться рядом с Властительницей, завалился на снег.

– Есть среди вас главный? – повторила она вопрос. Посмотрела на оставшуюся пятерку внимательнее. Подошла к тому, кто был в центре, приподняла за голову.

– Надо же. Девчонка.

Маша прицелилась ей между глаз. В этот момент парень, что был крайним слева, дернулся, пытаясь подняться, но охрана не дала ему это сделать.

– Я! Я старший.

Маша опустила пистолет.

– Чего ж молчал? Сразу надо отвечать, а то видишь, что получается… – показала оружием на мертвое тело. – Уведите пока всех, кроме этого. С ним я поговорю.

Дождалась, пока ее оставят наедине с парнем. Присела на корточки, чтобы заглянуть ему в глаза. Спросила тихо:

– А что девка-то – твоя что ли? Чего испугался, когда я ее пристрелить хотела?

– Не моя. Но жизнь человеческая не должна так решаться. Это даже нам известно, выросшим в лесах. Только ты не можешь понять.

– Почему это?

Она выпрямилась, поглядела на него сверху вниз.

– Слышал я про тебя, – ответил парень.

– Слышал? Что? От кого?

– От того, чей народ ты себе присвоила! – с вызовом сказал парень, поглядывая на охрану. Но те делали вид, что не вникают в их разговор.

Маша усмехнулась.

– Хочешь сказать – от того, кто этот народ потерял из-за своего бездарного владычества? Где же он, этот гений управления?

Она огляделась.

– Говорящи-и-й! – крикнула так, что все вокруг невольно стали оборачиваться. – Ты здесь? Выходи!

Никто не откликнулся и не вышел к ним из лесной тьмы. Маша развела руками, в одной из которых по прежнему держала пистолет.

– Не хочет. И что он обо мне говорил?

– Что ты ведешь людей на погибель.

– Людей из его гнезда?

– Весь род человеческий. Ведешь на войну, которая никому не нужна. Все гнезда под удар ставишь. Поэтому, сказал, тебя надо порешить, пока не поздно.

– Давно ли ты его видел?

Парень молчал. Тогда Маша ударила его рукоятью пистолета по лицу. Он упал, сплюнул несколько раз, снова сумел встать на колени.

– Вчера. Но тебе это не поможет. Там, где он был, его уже нет.

– Не сомневаюсь… – сказала она задумчиво. – А вы то, дураки, откуда взялись?

– Сама ты… – процедил парень сквозь оставшиеся зубы. – С западной стороны идем, от своего гнезда на дело были посланы. Да только сомнений много. Вот когда Говорящего встретили, он нам все и разъяснил.

– Вижу я, как он разъяснил. Ладно, пусть остальных тащат обратно! – крикнула она Прыткому. Посмотрела еще раз на приведенных пленников, жестом показала, чтобы старшего в сторону отвели.

– Только по доброте душевной – кто из вас, подлецов, готов искупить вину передо мной и, возможно, остаться в живых? А то наших поубивали… Скольких они поубивали?

– Десять, – подсказали из-за ее спины. – Раненых столько же, но двое не жильцы.

– Итого дюжина человек. А сейчас каждая пара рук на счету. Только поэтому и предлагаю вам перейти на правильную сторону.

Но никто не двинулся с места, не произнес ни звука. Маша раздраженно поиграла пистолетом.

– Вы думаете, у меня есть время и желание вас уговаривать? Даю вам целых две секунды, если вы знаете, что это такое. Раз, два…

– Я готова с вами остаться, – встала на ноги та, которую Маша несколько минут назад чуть не застрелила.

– Зея! – крикнул старший, которого уже отвели в сторону, но он все еще слышал, о чем говорит Властительница с его людьми. – Зея, не смей.

– Заткнись, – ответила ему Маша. Она уже стояла напротив девушки, оценивая, стараясь угадать – стоит ли брать ее, в самом деле, под свое крыло? Или от этого только проблем наживешь?

– Почему с мужиками на дело пошла?

– У нас в гнезде женщины всегда на охоту ходили.

– Правда, – вставил свое слово Прыткий. – Были среди убитых и другие девки. Штуки три я видел.

Маша убрала пистолет и щелкнула пальцами, подзывая охотника, державшего ее шубу. Накинула на плечи, с неудовольствием чувствуя, что подкладка такая же холодная, как воздух.

– Значит, стрелять умеешь и трудностей не боишься. Это хорошо, потому что жизнь у тебя будет не сладкая, – пообещала она бывшей пленнице, показывая, что руки ей можно развязать. – А если какая глупость за тобой будет замечена – церемониться мои люди не станут. Ясно?

– Ясно.

– Смекливый, прими к себе, поприсматривай.

И добавила вдогонку:

– С паскудными желаниями – это я всем говорю! – к ней не лезть! Без моего на то разрешения.

Пришедшая дала отряду еще несколько часов отдыха, потому что у самой были планы, завершить которые хотелось до выступления. Она проверила походную сумку, внимательно осматривая что-то, но не вынимая наружу. Скомандовала Прыткому – пусть забирает непокорных пленников и вместе с ее охраной следует за Машей в лес.

– Куда мы?

– Туда, – уклончиво ответила она, показывая рукой прямо. – Отойдем подальше от лагеря, чтобы не беспокоить скудные мозги твоих родичей.

Прыткий проглотил оскорбление, даже заулыбался – похоже, что и сам был невысокого мнения о людях из родного гнезда. Он шел рядом, украдкой поглядывая на Машу, пытался угадать ее настроение. Но она ничем не выдавала мыслей, беспокоящих ее пытливый ум, лишь на переносице сложились морщинки.

– Что-то не так?

Она повернулась, посмотрела на него, будто только что заметила.

– Как тебе сказать… Напали на нас по наущению Говорящего. Думаешь – не повод для беспокойства? А если он еще кого науськает? А если доберется до места общего сбора раньше нас и наведет там смуту?

Прыткий пытался осмыслить сказанное и на его лице напряжение умственных сил отражалось куда яснее и красноречивее, чем у девушки.

– Не старайся так, а то закипишь. Лучше давай прикинем, сколько у нас патронов осталось. Такими темпами можно все израсходовать еще до прихода к Южному базару.

Несколько минут они сводили дебет с кредитом, стараясь припомнить – сколько тащили с собой от гнезда и сколько расстреляли по сородичам тех четверых, которых сейчас вели охотники впереди.

– Здесь остановимся! – крикнула конвойным Властительница. – Привязывайте их к деревьям.

Она скинула с плеча сумку, придирчиво смотрела, как приматывают пленников к холодным, толстым стволам.

– Крепче. Крепче вяжи!

– Да куда уж крепче! – возмутился конвойный. – Никуда ему не деться.

Маша подошла, подергала узлы, посмотрела на витки веревки вокруг дерева.

– А теперь представь, что сил у него станет вдвое против прежнего. А то и втрое!

Конвойный приоткрыл рот от удивления, но не решился спрашивать – откуда это у побитого пленника вдруг возьмется столько сил?

– Бери другую веревку, – сказала ему Властительница, – вяжи еще сверху. И с остальными так же.

Когда дело было сделано, она приказала всем отойти в сторону лагеря шагов на двести и ждать ее там. Остался только Прыткий, предвкушающий то ли изощренные пытки, то ли сразу исполнение какого-нибудь затейливого приговора.

– Ты тоже. Давай, вали отсюда!

Он разочарованно повернулся, пошел вслед за другими.

Маша долго смотрела на четверых, привязанных к деревьям, выбирала, с кого начать. Приблизилась к старшему.

– Звать-то тебя как?

– Какая разн…

Последовал удар по лицу. Властительница приподняла брови, продолжая посылать ему теперь уже немой вопрос.

– Делай, что задумала…

– Как. Зовут.

Парень усмехнулся, отворачиваясь от нее. Тихо ответил:

– Гибр.

Маша еще раз окинула его взглядом с ног до головы, словно примеряя к человеку имя, решая, подходит оно ему или нет. Вернулась к брошенной на снег сумке, достала прозрачную капсулу с голубой жидкостью, вставила ее в пневмоинъектор.

– Как думаешь, комом выйдет первый блин, или нет? – она подмигнула Гибру.

Рывками стянула с его плеча куртку – дальше инъектор справится, рубашку пробьет. Она прижала его к дельтовидной мышце.

– Ты у нас, насколько я помню, большой специалист по человеческим жизням. Знаешь, что к чему. Вот сейчас и проверим – много ли в тебе человеческого. Останется.

С тихим свистом инъектор проткнул кожу иглой, заставил голубую жидкость проникнуть в организм.

– Что это? – парень уже понимал – его не хотят пытать, не собираются убить. Но то, что сейчас произойдет, будет страшнее боли и смерти.

Маша внимательно смотрела в его серые глаза. Не отрываясь от них, достала пистолет. Что она должна делать? И должна ли? Как понять, что процесс закончен?

Взгляд Гибра стал бессмысленным, пустым, но он все также смотрел прямо на Машу. Тело его вздрагивало. Вены на шее вздулись.

Может, надо сказать ему что-то? Вдруг слова запрограммируют сознание и он потом беспрекословно будет ей подчиняться? Но что именно сказать?

Все кончилось в один момент: парень уронил голову на грудь, закашлялся и, когда снова посмотрел на Машу, это уже был взгляд другого существа. Увидев девушку, он рванулся и, кажется, одна из веревок лопнула, а дерево вздрогнуло так, что с веток полетел снег.

Маша отпрыгнула назад, вскинула руку с оружием. Однако ее подопытный оставался на месте – вторая веревка удержала его, да и не хотел он рвать путы. Уставился на Пришедшую потемневшими, расширенными зрачками, будто видел перед собой… Кого? Кто она ему теперь?

Девушка опустила руку. Сделала шаг вперед.

– Как тебя зовут?

– Г… Гибр.

– А кто я?

– Пришедшая, – он напрягся, пытаясь вспомнить второе слово.

– Пришедшая Властительница, – подсказала она ему.

– Да, Властительница!

– И что ты должен делать?

Гибр как будто растерялся, стараясь понять смысл своего нового существования. Заминка длилась мгновение, но Маше казалось, что это целая вечность, что его непонимание говорит о неудаче опыта и что впереди долгие месяцы, а может и годы экспериментов.

– Делать то, что ты скажешь, – Гибр широко улыбнулся – видимо, эта простая мысль принесла ему огромное облегчение.

– Правильно, – подтвердила она.

Вернулась к сумке, зарядила инъектор второй капсулой. Охотник, привязанный к соседнему дереву, видел все произошедшее и теперь приходил в ужас от каждого шага идущей к нему Властительницы.

– Нет… Нет! Ты этого не сделаешь!

– Еще как сделаю, дорогуша. Ты, главное, не дергайся.

Но он продолжал рваться изо всех своих человеческих сил.

– Нет! Не-ет! Я не стану этим дерьмом!

К счастью для Маши его куртка была порвана в бою, поэтому даже не пришлось искать место – куда колоть.

Пш-ш-ш-ш-ш…

– Ты… тварь…

Он не смотрел на нее. Застыл в напряженной позе, зажмурившись, сжав кулаки, стараясь отклонить голову от Пришедшей так далеко, как только возможно. Через минуту расслабился. А когда открыл глаза и увидел девушку, кровь прилила к его лицу, черты которого стали искажаться. Он зарычал, дернулся вперед. Маша услышала, как трещат веревки. К тому времени, когда они сдались под напором неистовой силы, существо уже не было похоже на человека, оно протягивало к ней черные, когтистые лапы.

Одинокий выстрел прозвучал в лесном безмолвии.

Хрустнул снег под ногами – Маша подошла ближе. Она стояла над нелюдем, лежавшем, раскинув руки, на обагренном снегу. Девушка пребывала в смятении. Ей казалось, что теперь все пойдет, как по маслу. Не о чем беспокоиться, инъекция волшебным образом сделает всю работу за нее, только успевай принимать в ряды своей армии идеальных солдат. И вдруг… На втором же опыте неудача.

Она присела на корточки, коснулась жесткой, почти дубовой кожи.

– Что же с тобой было не так?

Оглянулась на Гибра, стала вспоминать – как она это делала с ним, сравнивать с тем, что сотворила над другим, который лежал сейчас у ее ног.

– Так ведь ты же на меня смотрел, когда… А он? Он – нет.

Потеряв интерес к убитому, она снова бросилась к сумке, перезарядила инъектор.

– Где у нас третий? Давайте мне третьего! Ага, вот и ты, дружок.

Совсем еще мальчишка, лет девятнадцати или двадцати, он не скрывал слез и своего страха. Маша выудила из кармана обрывок ткани, служивший ей платком, вытерла ему глаза.

– Ты должен хорошо видеть.

Потом приставила к его виску еще пахнущий порохом пистолет.

– Не своди с меня глаз. Если все сделаешь правильно – у тебя больше не будет страха. Мне так кажется.

Она не стала искать мышцу, в конце концов стоит попробовать разные варианты. Вещество мощное, действует быстро, так какая разница, куда колоть? Прижала инъектор к его шее, а дуло пистолета еще сильнее к виску – пусть чувствует.

– Смотри, смотри, смотри! Смотри на меня, не отвлекайся.

Парнишка успел подумать о том, как ему сейчас страшно в этом лесу, так далеко от дома, где осталась вся привычная жизнь. И он никогда уже к ней не вернется… Он никогда… Никогда…

Страшнее последней мысли были только глаза, в которые его заставили смотреть – холодные, любопытные, жадные до чужого.

Маша выждала положенное время, спросила:

– Как тебя зовут?

– Восли.

– А меня?

– А тебя?

– Как меня зовут?

– Владелица Пришедшая.

– Властительница. Ничего, научишься. Что ты должен делать?

– Все, что захочешь!

– Молодец, мальчик. Знаешь, что это? – показала ему пистолет.

Восли кивнул.

– Ага.

“Продвинутое было гнездо, с огнестрелами знакомы”.

Она отвернулась, отошла от него на несколько шагов. Вынула магазин из пистолета, выщелкала все желтые цилиндрики, последний – из патронника. Проверила, на месте ли старый добрый нож.

Маша вернулась, надрезала веревки, снова отступила.

– Иди ко мне. Покажешь, как им пользоваться, – она держала пистолет за ствол, протягивая его в сторону парнишки.

“Если он готов справиться с таким сложным механизмом, а главное – не попытается использовать его против меня… Это будет хороший знак. Значит, мозги у них работают так же, или почти так же хорошо, как прежде. И они используют весь свой человеческий опыт”.

Восли вдруг осознал, что уже не прижат к дереву надежно, веревки ослабли. Но что ему веревки, пусть бы они держали его и в тысячу раз сильнее. Ведь позвала Она! Сама! И его захватило странное, незнакомое желание, требующее быть не таким, как сейчас, стать еще сильнее, увидеть то, что не видят обычные глаза, почувствовать доселе незнакомое!

Сдернув надрезанные путы он неожиданно для самого себя опустился на все четыре конечности, взревел, не обращая внимания на то, что ни руки его, ни ноги, уже не были человеческими. Да и лицо было совсем не того двадцатилетнего юноши, на которого смотрела Властительница пару минут назад.

На его бросок Маша среагировать не успела. Он толкнул ее, повалил на снег. Незаряженный пистолет отлетел в сторону. Когда оскаленная морда нелюдя оказалась у самого ее носа, она с отчаянием ударила его несколько раз ножом в шею, но хороший клинок из северных земель не смог пробить шкуру.

Восли вытянул ярко-красный язык, лизнул девушку в щеку.

– Слезь… С меня… – с трудом смогла выдавить Пришедшая.

Мутант рыкнул недовольно, но подчинился. Он по-прежнему стоял на всех четырех, шумно выталкивал из ноздрей струи воздуха.

– Ф-фух! Скотина. Напугал до испачканных трусов.

Она с трудом смогла успокоиться, заставила себя думать рационально, без эмоций.

“Реакции звериные, но эти твари в самом деле подчиняются тому, кого видят при… как это назвать? Рождении? Скорее перерождении. Впрочем, у животных такое было не редкостью, если верить книгам прежних. Зачастую матерью считался человек, который их кормил и воспитывал”.

– Эй! Стань снова человеком. Ты ведь можешь?

Ему не хотелось, хоть он и понимал, что от него требуют. Но главное, не знал – как? Ведь ни разу этого еще не делал.

Маша подползла к нему.

– Успокойся.

Она имела опыт общения с мутантами и догадывалась, что нужно делать. Протянула руку, погладила его по голове.

– Успокойся, – повторила еще раз. – Все хорошо, тебе не нужно быть зверем. Рядом нет никакой опасности.

Облик нелюдя начал разглаживаться, черный цвет кожи посветлел. Вот уже и когти стали короче, и Восли перестал упираться руками в снег. Еще немного и он снова превратился в того молоденького паренька, который недавно плакал от страха. Только теперь в его глазах не было ужаса. Лишь преданность одному человеку и безразличие ко всем остальным.

Маша потрепала его за щеку.

– Я чертов Урфин Джюс.


 
Коллаж автора

– И я тебя не забыл, – он поднял автомат, готовясь нажать на спусковой крючок.

– Кто там? – крикнула ему с лестницы Конопатая. Большелодочник не ответил, но по его искаженному злобой лицу Дашка догадывалась, что там, в коридоре, не тот человек, которого они хотели бы встретить. Да и человек ли?

Девчонка не выдержала, в два прыжка преодолела оставшиеся ступеньки, встала за спиной Крила.

– Ты? – удивилась она.

– Как видишь, дорогая. Скажи своему приятелю – пусть уберет ружьишко-то. Вы же не будете стрелять в того, кто спас ваши драгоценные шкурки?

– Еще как будем, – пообещал Кирюха.

Но Конопатая вытянула руку, заставила его опустить ствол.

– Хочешь сказать, что ты один перестрелял всех этих… – спросила она Говорящего, кивая на тела, лежащие в коридоре. – С трудом верится.

– Я не один, со мной еще два охотника. А кроме того, “этих”, как ты говоришь, оставалось не так уж много, вы покрошили почти всех. Теперь неделю будете выносить тела из своего уютного гнездышка. Если, конечно, не хотите, чтобы они завоняли, – он ухмыльнулся. Отложил автомат, прислонив его к стене, будто уверен был, что нападать на него не собираются.

Но и Дашка его не боялась, просочилась между стеной и нервным Крилом, подошла к человеку в черной накидке так близко, что он мог дотянуться до нее рукой.

– Должен быть кто-то еще, – сказала она. – Предводитель всей своры. Если он жив, появятся новые твари.

Говорящий с удивлением оглянулся на гору трупов.

– Я никого не видел. Только это отребье.

– Значит, ушел.

– Да и черт с ним. Если бы у него были еще зверюшки, он бы их уже науськал. Но никто ведь не нападает, да? “Предводитель” всех растратил. Теперь ему нужны новые, а это, как я понимаю, дело не быстрое.

Конопатая обдумывала его слова, но размышления прервал скрипучий голос, доносящийся из подвального помещения:

– Мы их? Или они нас? Эй!

Говорящий повернулся к Кирюхе. Тот не знал, как ему поступить – смотрел то на подругу, то на лестницу, ведущую вниз. Спуститься к Захару, помочь ему? Но он не хотел оставлять Конопатую наедине с врагом.

– Кто там еще у вас? – спросил Говорящий. – Он один?

– Нет! – поторопился ответить Крил. – Нас тут целое гнездо.

– Ага… – кивнул Говорящий и снова улыбнулся.

В конце концов старик сам поднялся по лестнице, окинул мутным взглядом всю компанию.

– Кажется, мы их. А этот? Хороший или плохой?

Никто бы сейчас не смог ему ответить, даже сам “хороший или плохой”. Для него вообще не существовало таких понятий. Жизнь ставила перед ним задачи и он решал их – сначала выживание, потом лидерство среди равных, выживание всех, кто с ним рядом, объединение других гнезд… Какими средствами? Плохими или хорошими? Ему все равно. И вот он пришел к тому, с чего начинал: Говорящему надо лишь выжить. Для этого другом может стать тот, кто вчера был врагом.

Он погорячился, когда говорил про неделю. Тела они вытащили за несколько часов. Работали впятером – его охотники и Крил с Конопатой парами, а Говорящий сам по себе, вытягивая трупы за те лохмотья, что когда-то назывались одеждой.

Вайсман сидел на улице, охраняя все сданное ему оружие, равнодушно наблюдал за тем, как растет куча тел. Когда дело было сделано и все повалились у бетонной стены, стараясь отдышаться, Захар плеснул несколько раз из канистры на бесформенный холм, подпалил деревяшку и швырнул ее в темную массу, торопясь отойти подальше. Занялось, потянуло по ветру черным, вонючим дымом.

– Даша.

Она посмотрела на Говорящего.

– Можно с тобой перекинуться парой словечек? Наедине.

Никогда он не называл ее по имени. Теперь, видимо, хотел показать, что все изменилось, что и он стал другой, и к ней относится иначе. Хотя… Меняться – это их природа. И его, и ее.

Положила руку на плечо Крила, собиравшегося было вскочить, встать между ней и бывшим вождем. “Все в порядке” сказала парню одним взглядом.

Отошла с Говорящим на два десятка шагов, оставаясь на виду у Крила и остальных.

– Что, не задалось там? С управлением гнезда? – пришел ее черед ехидно улыбнуться.

На лице бывшего появилась и тут же исчезла едва заметная гримаса недовольства. Лишь в глазах остались пляшущие огоньки, которые, впрочем, были отражением погребального костра.

– Да. Люди хитрые.

– Люди?

– Не те, что в гнезде.

– А кто?

Он молчал некоторое время, словно собираясь с силами, чтобы переступить через себя, признаться в чем-то.

– В гнездо пришла женщина. Особенная. Слишком умная для здешних. Видно, выросла среди осколков прежнего мира. Она умеет обращаться со старой техникой, оружием, знает многое из того, о чем даже я не догадывался. А главное…

Он снова замолчал и Даше показалось, что она слышит, как скрипнули его зубы.

– Ну давай, давай – говори, раз уж начал. Выскажешься и самому станет легче.

– В ней нет ничего человеческого, – продолжил он. – На все готова, ни перед чем не остановится. Говорит одно, а делает другое. Думаешь, будто понимаешь ее, видишь насквозь, а она опять тебя обманывает.

– Можно подумать, тебя когда-то заботило человеческое в людях.

– Не заботило. Но я считал, что легко предугадываю их действия, знаю пороки, слабости, умею играть на этом. А она…

– Обыграла? Перетянула на себя руководство?

Не в силах произнести это вслух, он кивнул.

– Что ж, – вздохнула Конопатая, – теперь у тебя нет гнезда. Это не так плохо, как может казаться поначалу. Сам себе хозяин…

– Я не закончил, – перебил ее Говорящий и пляшущие огоньки в его зрачках сверкнули еще ярче. – Мы готовили объединение гнезд, чтобы вытеснить с севера нелюдей. И все уже шло к началу большого дела, когда она вмешалась. Теперь объединенная армия идет сюда, на юг.

Конопатая нахмурилась. Тихо спросила – “зачем?”

– Мария скоро приведет их к Южному базару. Они сожгут, уничтожат место, которое может им противостоять. Которое мешает ей одним лишь своим существованием.

– Мария… – Даша повторила имя, укладывая его в один из уголков своего сознания, заботливо расчищенный от прочих мыслей, чтобы не забыть, не потерять.

– Запудрила мозги этим идиотам, – продолжал человек в черной накидке, – и теперь они уверены, что уничтожение города на юге и есть начало великой войны за освобождение севера.

Огонь, сожравший гору тел, стал постепенно ослабевать. Языки пламени не взлетали уже так высоко, не рассыпались в небе искрами. Да и топлива для них почти не осталось – все превратилось в пепел.

– Откуда узнал, что я здесь? – спросила Конопатая Говорящего. – Что я не в городе. Как меня нашел? И зачем?

– Я не тебя искал, – ответил он тоном, который Дашке почудился извиняющимся. – Мест, где хранятся знания прежних, не так много. Про это – на острове, среди озера – я знал точно. Хотя через секвохи второй раз не пошел бы: очень много нелюдей, стаями по зарослям передвигаются. Несколько раз едва удалось уйти. Хорошо еще автоматы с собой были – твари пугаются, когда стрелять начинаешь. Тут, говорят, тоннель должен быть под старыми развалинами. Вот по нему бы… Но за знаниями, как видишь, я готов был идти любой дорогой.

– От знаний одни беды, – проворчала она. – Хочешь быть как тот, что успел сбежать? Который сделал вот этих, – кивнула на догорающий костер.

– Н-нет, – он медленно покачал головой из стороны в сторону. – Он не умел их создавать. Правда? Иначе не пришел бы сюда. За тем же пришел и я.

Говорящий отвернулся от костра, пляшущие огоньки в его зрачках пропали. Он внимательно смотрел на Конопатую.

– Ты не сказал ничего, что нужно было бы утаить от остальных. Идем, расскажешь им…

– Погоди! – Говорящий остановил ее, схватив за руку. Но тут же отпустил, опасаясь и без того настороженного Крила. – Погоди. Я не хочу, чтобы они слышали это. Давай все решим друг с другом. Ты ведь знаешь, о чем я?

Она молчала.

– У вас есть то, что мне нужно.

Дашка и на этот раз не ответила.

– Дай мне это и я помогу вам остановить стерву! Не будет тысяч убитых, город останется цел!

– Как ты ее остановишь? До сих пор не смог. А у нее еще и армия.

Он долго смотрел на девчонку, потом сказал:

– Ты знаешь, как. Мы сделаем свою армию.

Не обращая внимания на озлобленного Крила, готового в любой момент сорваться с места, броситься на него с голыми руками, а то и схватить что-то из оружия, Говорящий с небом подступил к Конопатой вплотную. Она почувствовала на лице его дыхание и невольно вспомнила те времена, когда ей приходилось жить с ним в черном доме.

Девчонка подняла руку, мягко, но настойчиво оттолкнула его от себя.

– Чтобы я одну сволочь поменяла на другую? Уничтожишь Марию и займешь ее место? Разве похожа я на безмозглую?

Она пошла к бетонной стене научной станции, у которой их ждали остальные. Обернулась, но лишь для того, чтобы посмотреть на желтые языки пламени.

– Можно было и не сжигать. Бросить их там.

– Хе! – удивился Захар. – Мне эта куча дерьма в доме не нужна!

– Дом придется оставить.

У Вайсмана даже рот приоткрылся от такого неожиданного заявления.

– Вам надо, вы и оставляйте! Идите на хрен отсюда! И так уже мне все испоганили, покоя лишили! Ходят и ходят, дармоеды, чтоб вам пусто было…

– Сюда вернутся, ты же знаешь, – спокойно ответила она ему. – Перевернут все вверх дном, тебя убьют, но не сразу, будут пытать. Оно тебе нужно? Или ты серьезно надеешься один отбиться?

– Меня… – старик побледнел. – За что меня-то? Я и сам выдам все ваши дурацкие секреты!

– Для верности, Захар. Вдруг не все выдал? Ты хоть представляешь себе, как можно сделать человеку больно? Я вот знаю одного, кто мог бы тебе объяснить.

Конопатая покосилась на Говорящего. Вздохнула.

– Нужно собираться и уходить как можно быстрее. Взять с собой оружие, сколько сможем унести.

– Даш, – Крил подошел к ней ближе. – Куда? Обратно в город? Дядька твой не обрадуется. Не ждут нас там.

– Они понятия не имеют, чего им ждать. А мы имеем понятие. Расскажи, – повернулась она к своему бывшему сожителю, – чтоб все знали.

И пока тот, недовольный, пересказывал краткую версию истории о женщине, ведущей за собой орду, Конопатая толкнула в бок старика, сказала ему на ухо:

– Вытащи ту штуку, на которую записываются все данные. Из этого… компьютера. Ты понимаешь, о чем я?

– Ну еще бы. А лист как же?

– Я его в костер бросила. Вряд ли уцелеет. А даже если… Кто догадается, что хранит в себе эта почерневшая дрянь? Просто обгоревший лист секвохи.

Все оружие они взять с собой не могли, не унесли бы и десятую часть того, что хранил на станции Вайсман. Дашка думала, что попросит Ратника послать сюда отряд, но у нее не было уверенности, что на это останется время. Сколько еще будет добираться армия Марии до Южного базара? Два дня? Три? Неделю? Все равно этого мало.

Утром пересекли замерзшую воду, отделяющую остров от берега, углубились в лес. Первыми шли охотники Говорящего. Конопатая помнила их по той, далекой жизни в гнезде. Хорошие люди, если бы не были на службе у такого хозяина. Но они хотя бы не станут делать глупостей – не юнцы какие-нибудь, а привычные к жизни, всякое повидавшие. Не даром из всей охраны только эти двое и выжили.

Дашку, а особенно Крила, беспокоил лишь сам Говорящий. К нему доверия не было.

– Я бы его еще там кончил, на озере, – ворчал большелодочник. – Зачем он вообще нужен?

Она и сама не могла толком объяснить – зачем? Но устраивать разборки, пальбу… Да при том еще, что Говорящий этого ожидает и охотникам соответствующие распоряжения мог отдать… Никаких гарантий, что в живых из этой заварушки именно они с Кирюхой выйдут. Про Захара и говорить нечего, какой из него боец? Топает себе позади остальных, иногда требуя остановится, чтобы передохнуть. Нет, лучше не дергаться, сохранять статус-кво.

– Может, непонятно для тебя скажу, – заявила Конопатая так, чтобы никто, кроме Кирюхи не услышал, – но Говорящий для нас такой же капитал, как и циферки с листа секвохи.

– Вот уж действительно – непонятно, – хмыкнул в ответ Крил. – Чего в нем капитального? Какая ценность?

– Во-первых, он оборотень. Да, польза для нас сомнительная, но кто знает… В жизни всякое случается.

– А во-вторых?

– Во-вторых он бывший. Руководствовал гнездом, охотники из которого, среди прочих, идут сейчас на город. Если устранить стерву, то он их снова может на свою сторону переманить. Влияние имеет.

– Для нас разве это хорошо? Продолжит ее же дело!

Конопатая подумала с минуту.

– Нет. Не такой он авантюрист. Не дурак, чтобы глупости творить. Осторожный, не хочет напрасной войны. Большое дело задумывал только для объединения гнезд под своим началом, да изгнания нелюдей, чтобы уж совсем не было для его власти никакой угрозы. В старых книгах это называлось политикой. Вот он и есть политик. А Мария – она другая. Она… Хм… Не знаю, как сказать. Человек, одним словом.

– Ну спасибо. Я, кстати, тоже человек. Если ты позабыла.

– Ты хороший человек. Она – безумный. Такие люди, когда до власти добираются, могут миллионы других ни за что положить, только ради своих никому не нужных идей. А сейчас, наверное, и на всей планете-то миллиона людей не будет.

– Хватит бормотать друг с другом! – прервал их Говорящий. Он остановился, дождался, когда они с ним поравняются. – А то будто заговор за моей спиной готовите.

– Пока ты против нас ничего не замышляешь, мы тоже воду мутить не станем, – парировала Конопатая. Но дальше они пошли втроем и тайные разговоры с Кирюхой Дашка прекратила.

До спуска в треклятый тоннель, погубивший палача Германа, шли, казалось, дольше, чем тогда, в поисках станции. Дорогу знали только Конопатая с Крилом, но и они боялись промахнуться, выйти не к развалинам древнего города, а, не дай бог, к полосе зарослей, которая была для нелюдей словно магистраль с севера на юг и обратно.

Прошли небольшое озерцо с двумя островами, которые они тщетно обыскивали несколько дней назад. Значит, направление верное, идти осталось недолго. На небе, за серыми тучами, солнце уже клонилось к закату. Хоть по северному пониманию темнота зимой – не обязательно вечер, а только искать спуск в подземелье лучше было при свете. И Конопатая поторапливала всех, помогая отстающему Захару.

Тайга, наконец, расступилась. Впереди был спуск в низину, за которым подъем и спящие под снегом городские окраины.

– Должен быть люк, – сказал Кирюха. – Где-то здесь. Смотрите лучше!

Они топтались, постепенно расширяя круг поисков, распинывая свежий снег, нападавший за эти дни. Следов, конечно, не сохранилось, да и свои пометки Крил с Дашкой делать побоялись, не хотели привлекать внимание посторонних ко входу в тоннель. Большелодочник уже успел пожалеть об этом, когда за его спиной что-то скрипнуло. Он обернулся.

Один из охотников стоял в нескольких шагах от него, почти в том месте, где перед этим прошел и сам Крил. Охотник держал приподнятую створку люка, скрывавшего круглый вход в темноту подземелья.

– Молодец, Жилявый! – похвалил его Говорящий с небом.

Первой помогли спуститься Дашке, за ней последовали оба охотника, их хозяин, наконец Вайсман – с кряхтеньем и ругательствами. Последним, закрывая за собой люк, нырнул в подземелье Крил.

Включили приготовленный на этот случай фонарик, двинулись вперед по бетонной кишке. Кирюхе все казалось знакомым, но оттого и жутким. В памяти то и дело всплывало темное видение: поднимающийся с четырех конечностей силуэт, а потом – черная, не успевшая снова стать человеческой, рука Конопатой.

– Если ночевать будем в тоннеле, – заметила девчонка, – то лучше остановиться сейчас.

Парень понимал, о чем она. Но Говорящий возразил:

– Почему? Давайте отойдем подальше от входа. Не хочу спать рядом с люком.

– Дальше, – сказал Крил, – будет комната с кучей мертвецов. Мы можем пройти еще, но не слишком далеко. А то покойники будут портить нам аппетит перед ужином. И, пожалуй, спать рядом с ними тоже не слишком весело.

– О… – Говорящий с пониманием кивнул. – Свежие? Покойники? Интересно, кто их так?

Конопатая с Крилом переглянулись, но говорить ничего не стали.

Расположились в просторной нише, дающей возможность убраться с дороги, не спать посреди тоннеля. Не то, чтобы кто-то мог идти мимо и наступить – вряд ли в подземелье оставалась еще хоть одна живая душа – а все-таки лежать в сторонке было приятнее.

На запасы продовольствия, хранившиеся в холодильниках и кладовых научной станции, грех было жаловаться. И путешественники не постеснялись взять все, что не мешало им нести оружие. Теперь можно было позволить себе хорошенько набить брюхо – еды хватит на всю дорогу.

– Как рана? – спросила Дашка Вайсмана.

Тот лишь скривился в ответ – “терпимо”.

– Обидно было оставлять дом? – не унималась она. – Ты уж извини, но иначе никак. Может, потом вернешься.

– А-а! – махнул он рукой. – Если подумать, ерунда это все. Только кота жалко, – Захар грустно опустил голову. – Попал Барсик под раздачу во время перестрелки. Хоть и клонированный был, а все равно… Жалко! Несколько лет вдвоем на станции прожили.

Он запил водой сытный ужин, лег на пол, сунув под голову дорожный мешок. Вскоре и другие последовали его примеру, лишь один из охотников – Меткач – остался дежурить, включая время от времени фонарик, проверяя, нет ли чего подозрительного с обеих сторон тоннеля.

Ночью Конопатую пробудил зов природы. В другом обличье она бы и думать об этом не стала – где приспичило, там и прольется. Но будучи человеком не могла себе такого позволить. Поднялась, кивнула встрепенувшемуся Жилявому, который уже сменил на посту напарника. Шепнула:

– Сейчас вернусь.

Повернула голову направо – туда, откуда пришли, где большой зал и люк в потолке. Потом налево, в сторону бандитов, с которыми сама расправилась и которые лежали сейчас где-то там, в глубине тоннеля. “Какая разница? Все равно ничего не видно!”

Наощупь пошла к мертвецам. Десять шагов, пятнадцать. Остановилась. Спустила штаны, присела, с наслаждением освобождаясь от лишней жидкости. Когда дело было сделано, поднялась и едва успела застегнуть три разномастных пуговицы, изготовленных мастеровым Южного базара, как из темноты что-то надвинулось, коснулось лица знакомым дыханием.

– Не спится?

Конопатая зло зашипела, вскинула невидимую в темноте руку, ногти на которой на мгновение заострились. Но девчонка сдержалась, не позволила закончится трансформации.

– Еще раз последуешь за мной в темноте, разорву тебе глотку!

Она не видела усмешку Говорящего, но чувствовала, что он стоит рядом и улыбается.

– Так что ты решила? Терпение у меня не безграничное.

– Нечего решать, – все так же, с шипением, ответила она ему. – Хочешь – иди с нами. Нет – уматывай! Но уйдешь без знаний.

– Хорошо, я останусь. Буду рядом, – Говорящий придвинулся к ней вплотную. – А когда же ты мне их отдашь?

Дашка взвешивала все за и против. Пообещать ему что-то? Обещание рано или поздно придется выполнять. Отшить? Сказать, что никогда не получит? Нет, не стоит его злить, провоцировать.

– Как я могу отдать? Я должна доверять тебе и для этого пришлось бы зачеркнуть все, что про тебя знаю, прожить заново то, что было, только с другим Говорящим, который достоин получить знания. Но ты не станешь другим. Так ведь?

Он заставил ее сделать шаг назад, прижаться к холодному тоннельному тюбингу.

– Не стану. Я такой, какой есть. И не хочу быть другим. Неужели все, что было в черном доме, тебе неприятно вспоминать? Моя девочка… Как же я скучал!

Дашка извернулась, отскочила в темноту.

– Придет время и все решится! – бросила она, удаляясь к нише, к свету фонарика.

– Времени почти не осталось, – проворчал Говорящий.

Вайсман проснулся рано и своим ворчанием, суетливым поиском личного фонарика разбудил остальных.

– Где этот чертов светляк? Мне надо отлить, а я даже не вижу – куда? Признавайтесь, сукины дети, куда вы запихали мой фонарь?! Хотите экономить энергию? Только не за мой счет, засранцы!

– Черт! – недовольный Крил поднял голову. – Этот… Как тебя? Меткач! Дай ты ему свой, пусть он сходит!

Ругающийся Захар, ощупывающий лучом света то одну стену тоннеля, то другую, словно это картинная галерея, удалился. Но сон был нарушен и все зашевелились, стали подниматься. Нашли-таки еще один светильник, приготовили на скорую руку завтрак. Подземелье не слишком радовало их своим гостеприимством и путники надеялись покинуть его по возможности быстрее.

Не прошло и получаса, как они вышли к обещанным мертвецам. Сначала впереди показалось грузное тело сидящего у стены мужчины. Голова его безвольно свесилась на грудь.

– Герман, – сказал Крил.

Вайсман подошел ближе, присел на корточки.

– Ох, дружище… Вот и тебя забрала старуха с косой. Жаль, не успели повидаться в последний раз.

Он встал, тяжко вздохнул.

– Барсик его очень любил. Не самый добрый человек на свете, скажем прямо. А вот поди-ка… Кот к нему на колени забирался, слюни пускал от радости. Что ж, теперь встретятся, – Захар поднял голову к потолку, за которым, по его разумению, должен был быть голубой купол неба и, видимо, райские кущи, принимающие не только людей, но и клонированных котов.

– Крил! – позвала Конопатая. – Поди сюда.

Она стояла в дверном проеме, ведущем в комнату, куда ее раньше затаскивали бандиты. Кирюха подошел, встал рядом. Удивился:

– Где они?

Комната была пуста. Фонарик высвечивал лишь темные пятна, которыми были заляпаны пол и стены.

– То-то и оно – где они? – повторила за ним девчонка.

– Потеряли кого-то? – в помещение протиснулся Говорящий, следом за ним показались Жилявый и Меткач. – Может и не было мертвецов-то, а? Померещилось вам?

– Не мели ерунды, – Дашка вышла в тоннель, стала оглядываться, хотя в свете фонарика, который держал Захар, видно было едва ли на десять шагов. – Они убили Германа, мы убили их. Все тела оставались здесь. А теперь только Герман… Кто-то вынес их отсюда.

– Зачем? – спросил Вайсман.

– Не удивлюсь, если для того, чтобы сожрать, – ответила она ему.

– Чего тогда Германа не забрали?

– Тут на каждом люке изнутри предупреждающие знаки. Они могут верить, что весь внешний мир отравлен. А Герман сверху пришел. Наверное, грязный для них. Но меня пугают даже не их кулинарные пристрастия.

– Что же тогда? – поинтересовался Говорящий.

– А то, что здесь вообще кто-то остался. Мы надеялись, что всех кончили. Видимо, не всех. Поди теперь, угадай – где они прячутся, сколько их?

– Ладно, что толку на месте топтаться? Я с парнями вперед пойду. Главный специалист по фонарикам – следом. А ты уж со своим мальчиком сзади.

– Кого ты мальчиком назвал? – дернулся было Крил, но Дашка его остановила, взглядом попросила “не лезь на рожон”.

Дальше пошли медленно и Крила снова стали посещать неприятные воспоминания из недавнего прошлого, те щекочущие нервы ощущения, когда они вот так же, еще с Германом, осторожно пробирались по этому тоннелю, только в противоположную сторону.

– Он тебя провоцирует.

– Что?

– Говорящий. Он провоцирует тебя, – Дашка посмотрела на Крила, отвлекшись на мгновение от созерцания тоннеля. – Не обращай внимания, не поддавайся.

– Да я и не поддаюсь.

– Ага, я заметила.

Большелодочник не стал продолжать разговор. Молча шел вперед, иногда оборачиваясь, проверяя – не появился ли кто сзади.

– Достала меня эта пещера, скорее бы уж наверх. Лучше бы через лес, честное слово! Там привычно все…

Девчонка остановилась. Крил заметил, что и Говорящий с охотниками, подталкивая Вайсмана, быстро возвращаются назад, погасив фонарики. Он выключил свой и на добрую сотню шагов они отступали в кромешной тьме и полном молчании.

Наконец остановились. Говорящий снова зажег свет, но отрегулировал его до минимальной яркости.

– Что там? – тихо спросила Конопатая.

– Отворотка налево.

– Здесь много таких. И налево, и направо.

– Там кто-то есть. В глубине отсветы огня и голоса слышны.

– Сколько голосов?

– Из тоннеля не поймешь. Трое или пятеро.

– Но могли и не все разговаривать, да? Кто-то, может, молчал.

– Может и так.

– Дерьмо.

– Согласен.

Говорящий прищурился, обдумывая ситуацию. Крил проверил пистолет, охотники взяли в руки автоматы и аккуратно, чтобы не получилось громких щелчков, сняли с предохранителей.

– А давайте тихонечко пройдем мимо, пока они там болтают, – предложил Вайсман.

Но Конопатая отрицательно покачала головой.

– Иметь врага за спиной еще хуже. Если пойдут следом – могут застать нас врасплох.

– Тогда, – Крил поднял оружие, – ломимся в отворотку и всех там в расход!

– Коридор узкий, – предупредил Говорящий. – Едва ли на двух человек в ширину. Пока первые двое ломятся, их там и положат, а потом тех двоих, что идут следом.

– И что ты предлагаешь? – Крил смотрел на бывшего руководчика, ждал от него ответа, но первой заговорила Конопатая.

– Понятно, что. Нелюди туда должны идти. С ними пещерникам не справиться.

Сказала она это спокойно, так, будто речь шла о чем-то неприятном, но будничном и безопасном.

– Нет-нет-нет, даже не думай! Ты туда не пойдешь!

Но Крил понимал, что его голос сейчас не имеет веса. Эти двое сделают так, как решили. И неважно – есть ли в этом необходимость. Нужно ли убивать тех, в отворотке, или на самом деле можно “тихонечко пройти мимо”, как предлагал Захар.

Два мутанта ощущали то, что ему недоступно, они следовали своей, нечеловеческой логике. Они чувствовали друг друга. Поэтому Кирилл не мог соперничать с тем, кого Даша считала себе подобным. И поэтому он твердо решил, что расквитается с ним при первой же возможности.

Жилявый и Меткач ушли вперед, они должны перехватить тех, кто попытается спастись, убегая по тоннелю в их сторону. Вайсман и Крил остались на месте – они будут караулить со своего краю. Но что-то подсказывало парню, что никто из коридора не выйдет, не сможет даже попытаться спастись. Потому что он уже видел Конопатую – тогда, всю в чужой крови, шипящую от злости, уничтожившую дюжину глупцов. А теперь мутантов двое. Нет, никто не выйдет из коридора.

Дашка остановилась в нескольких шагах от вырубленного в стене проема, на стенах которого действительно играли блики факелов, а изнутри доносились голоса. Она стала снимать одежду, глядя на то, как рядом раздевается Говорящий.

И вот они уже обнаженные. Входят в коридор. Он идет первым, но Конопатая легко его обгоняет, опускается на все четыре конечности, потому что ей так удобнее, ведь она не человек. Розовая кожа почернела, руки вытянулись и вместо ногтей у нее теперь когти. Запахи, звуки, сумрак подземелья – все видится и ощущается не так, как минуту назад. Острее, громче, ярче.

Воздух с шумом выходит из раздувающихся ноздрей. Сначала дыхание частое, но чем ближе она ко входу в помещение, тем медленнее дышит, словно предстоящее дело ее успокаивает. Замедляется и сердцебиение.

Впереди пульсируют жизнью семь душ. Трое слева, четверо справа. На этих четверых уже нацелился Говорящий – она чувствует, понимает, что именно он собирается делать. “Ну и леший с тобой, забирай! Хватит мне и троих”.

Кажется, их замечают еще до того, как они проникают в каменный мешок. Пульсирующие жизнью вскакивают и Дашка сразу понимает, что с ними что-то не так. Неправильно она их чувствует, не так, как оставшихся позади Крила, Вайсмана или охотников. Не так…

На нее бросаются двое и это не люди. Говорящему еще хуже – на него кинулись четверо. Она никогда не видела такой быстрой трансформации! Только что были человеческие тела, чувствовались совсем по-человечески, и вот через секунду они превращаются в таких же черных мутантов, как она сама.

Ее полоснули по ребрам когтями, но Конопатая успевает отпрыгнуть, обмануть обоих. Сбивает того, что ближе, с ног. Они крупнее ее, сильнее, но не такие сообразительные и ловкие. Когда их создали? Гораздо позже того, как она впервые вынуждена была защищать свою жизнь от зубов и когтей.

Тот, что упал, уже не встанет: она пустила в ход клыки, как только увидела его горло. Второй отступает, но лишь для того, чтобы зайти с другой стороны и броситься на нее снова. Они сплетаются в клубок, с визгом и рычанием катаются по полу.

В какой-то момент Дашке кажется, что он дожмет ее. Придавит своей тушей, сожмет челюсти… И она отпускает на волю все звериное, что в ней есть. Знает, что потом не сможет вспомнить, что делала, откуда на ее теле раны, как она расправилась с врагом. В памяти останутся обрывки жутких видений, картинки, затуманенные нечеловеческой яростью. Если, конечно, она останется жива.

Нападает, отбивается, снова и снова идет вперед, не считаясь с усталостью и численным превосходством врага. Но вот, кажется, и численного превосходства уже нет. Заставляет себя разомкнуть острые зубы – это был последний. Его тело безвольным мешком валится на пол и Конопатая падает рядом, теряя сознание.

Она недолго была за пределами этого мира, злая реальность вернула ее обратно. В родное, уже ставшее человеческим, тело. Голая, израненная девчонка закашлялась, попыталась встать, опираясь на руки, но они предательски дрожали, а весь пол был так сильно залит влажным и липким, что в него трудно было упереться.

Все-таки поднялась. Огляделась. “Где Говорящий?” Вокруг нее только мертвые мутанты и… Один человек. Живой. Он в страхе вжимался в угол комнаты, глаза его были выпучены от ужаса. “Правильно. Из тех троих, что были передо мной, напали двое. Один так и проторчал все это время в углу. Пусть постоит еще немного. Теперь-то никуда не денется!”

Пересчитала лежащие на полу тела. Семеро. Снова посмотрела на человека. Нет, она не могла ошибиться! Когда они с Говорящим вошли, их столько и было, вместе с тем, побелевшим от страха. Сейчас он стоит в сторонке, а на полу все равно семеро. Она догадывалась – почему. Но не готова была к тому, что ей от этого станет больно.

Она вытащила мутанта в тоннель за передние, когтистые лапы. Села рядом с ним на пол. Тут же подскочил Кирюха, попытался прикрыть ее наготу, но увидел раны и отбросил одежду. Не это главное! Нашел среди вещей аптечку, разорвал зубами упаковку с заживляющей лентой.

– Что ж ты… Как же так… Ведь говорил – не ходи, не надо! Ах, солнце ты мое… Зачем-то еще тварь эту выволокла.

– Это Говорящий. Он мертв.

Она посмотрела на Жилявого и Меткача.

– Там, внутри, человек. Думаю, это его вина.

– В чем? – спросил большелодочник.

– Долго перечислять. Скажем – и в смерти Барсика тоже.


 
Коллаж автора

Место, где собрались отряды из разных гнезд, словно кричало о себе: “Мы здесь! Нас много! Идем на Южный базар!”

– Мда… – сухо заметила Властительница. Она знала, что так и будет. Что до ее прихода никто не возьмет на себя ответственность раздавать общие для всех дружин приказы, думать о скрытности и осторожности. Каждый вел себя так, как считал нужным, а все вместе – как шумное стадо.

Отправила людей, чтобы доложили командирам – она пришла, пусть собираются у ее костра. Приказала Прыткому позвать кого-нибудь, кто бывал раньше на базаре, знает, что там и где… Маша опустила голову, зажмурилась на мгновение. С самого утра она чувствовала недомогание, но каждый раз, когда, казалось, нужно лечь на снег, закрытый еловыми ветками, накинуть сверху шубу и погрузиться в безбрежный океан жалости к самой себе, она сжимала зубы и делала то, что считала нужным. “Потом будет время отдохнуть. Но не сейчас. Если дать слабину, упустить какую-то мелочь, то никакого “потом” может и не наступить”.

Выпрямилась, вдохнула холодный, пахнущий сыростью воздух – со вчерашнего дня началась оттепель и с деревьев капало, твердый наст под ногами превращался в хрупкую ледяную корочку.

– Это Хмельной, – послышался голос Прыткого, – он часто ходил на юг по торговым делам.

Маша обернулась, глянула на бородатого мужичка с будто выцветшими, но все еще веселыми глазами.

– И сейчас, что ли, принял?

– Да что ты, Властительница! Такие дела вокруг… Я ж понимаю… Оно ведь… А надо, чтоб…

Отмахнулась, заставив его молчать. Вынула из кармана смарт, активировала, раздраженно дернув краешком рта, когда заметила, что заряда едва ли хватит до конца дня.

– Смотри, – показала экран Хмельному. – Понимаешь?

Видно было, что мужичок впервые смотрит на такую штуковину. Изучал он ее во все широко раскрытые глаза, не мог оторваться.

– Я спрашиваю – понимаешь, что тут нарисовано?

Спохватился, промямлил что-то невнятное. Маша сделала вывод – не понимает.

– Представь, что ты птица, летишь высоко над Южным базаром. Ну?

Он быстро закивал.

– Это дома, тут – видишь линию? – стена, окружающая город. В центре площадь. Соображаешь теперь?

– Да, Пришедшая Властительница.

– Кто в городе охраной заведует? Знаешь?

Хмельной кивнул.

– Дядька хваткий, за чужаками следит, хоть и не препятствует торговым делам.

– Где он живет? Дом его видел на базаре? Показывай!

Бородатый водил пальцем по экрану, из-за чего картинка дергалась.

– Не трогай ручищами-то, – ругнулась Маша.

Указал, наконец, на прямоугольную крышу, при увеличении оказавшуюся плоской площадкой, зажатой между трубами.

– Здесь, должно быть.

– Должно быть или здесь?

– Здесь. Его это дом, точно.

Были у нее к торговцу и другие вопросы, но Прыткий уже подавал знаки, кивая в сторону костра – “собираются”.

– Ладно, позже договорим, – сказала Маша Хмельному. – Далеко не уходи.

Сама закуталась плотнее, словно это могло уберечь ее от зорких глаз чужих командиров, не дать им проникнуть в ее душу и мысли. И все равно, подходя к жаркому огню, чувствовала, как ощупывают ее любопытные взгляды. Не поймешь – то ли готовы эти люди ей подчиняться, то ли таится в них что-то свое, согласное с ней лишь до поры до времени. “Ничего! Поживем, увидим – кого из них можно в прорубь или муравьям, а кто и пригодится на будущее, готов будет мне башмаки целовать”.

Они сидели кругом, положив на снег кто одежду, кто ветки. Для нее же свои успели сготовить стул. Не трон, конечно, но в лесу, среди дикарей, сойдет и это. Маша остановилась, опершись на его спинку – садиться не хотела, ей казалось, что от этого мутить будет сильнее. Краем глаза заметила, как в сторонке топтались сопровождающие, собираясь кучками по два-три человека. Каждый командир со своей охраной пришел, не доверяют они друг другу. Ну и хорошо.

– Зря болтать не станем, – сказала она громко, чтобы слышали все. – Раз собрались, значит согласные на дело. Или, может, кому-то отдельное объяснение требуется?

Все молчали и она удовлетворенно кивнула.

“А ведь знают… По рожам их хитрым вижу, что знают – не имеет взятие базара прямого отношения к выдавливанию нелюдей с севера. Передел влияния, ничего больше. Каждое гнездо в отдельности не рискнуло бы соперничать с южным городом, а вот все вместе – другое дело! Думают, что уничтожив опасного конкурента, со мной и друг с другом потом разберутся. Как-нибудь”.

Но никто и словом не обмолвился о большой политике. Их будто не интересовало ничего, кроме организации штурма – какие отряды с какой стороны пойдут, что будет их целью…

– Брать надо со всех сторон разом! – громче других заявлял молодой и горячий, с разрисованным татуировками лицом.

– Верно, – спокойно вторил ему старый командир. – Но только те, у кого больше огнестрелов, первыми пусть идут, чтобы большую часть вражины на себя отвлечь.

Огнестрелов, по правде сказать, почти ни у кого и не было. Кроме ее, Властительницы, отряда. Пронюхали командиры и про то, что есть у нее взрывчатка, что добавляло уважения, но вынуждало Машу согласиться принять главный удар на себя.

– Мудрить тут нечего, – сказала она, – пойдем на главные ворота. Мои люди и еще от двух гнезд охотники. Да парочку отрядов позади надо держать, на всякий случай. Когда каша заварится, остальные двинут на штурм с других сторон. Ну а там… Как сложится.

– В город войдем – девок с бабками да ребятней надо будет куда-то загнать, чтобы под ногами не мешались, – заметил пожилой.

Маша посмотрела на него, потом на остальных. Взгляд ее был темным, но не от цвета зрачков, а оттого, что за ним скрывалось.

– Некогда будет сортировать. Рубите и колите все, что мешает! Охотники вы или нет? Чего боитесь? Гнева своих духов?

И после минутного молчания добавила:

– Я перед ними за вас отчитаюсь.

Она разжала побелевшие пальцы, отпустила спинку стула. Проходя мимо Прыткого, бросила ему едва слышно “сейчас вернусь”. Пришлось отойти на полсотни шагов, спрятавшись за деревьями, чтобы ее никто не видел. Маша упала на четвереньки, от спазма у нее скрутило живот и она выплеснула из себя все, что съела утром. Отплевываясь, села на колени.

– Вот дерьмо. Что это? От чего?

Черное мясо, поедаемое людьми из гнезда, ей, конечно, не нравилось. Но она заставила себя привыкнуть и серьезных проблем это не вызывало. Чем еще можно было травануться? Да ничем.

Утерлась снегом. Руки ее дрожали и перед глазами мельтешили темные точки. Она почувствовала рядом чье-то присутствие, повернула голову. В нескольких шагах от нее стоял Прыткий.

– Разве я просила идти за мной? – собственный голос показался ей совсем не таким, каким был несколько минут назад, когда она стояла у костра. Сейчас он был слабым, тонким.

Маша позволила парню помочь ей подняться на ноги.

– Что с тобой? – спросил он.

– Не знаю. Но что бы там ни было, не вздумай об этом проболтаться.

Она постояла еще несколько минут, подставляя бледное лицо ветру, потом сказала “идем”.

У огня шли споры, кто-то выклянчивал себе и своим людям местечко потише, откуда будет не страшно идти на штурм, кто-то просил разделить огнестрелы поровну, а иные успевали договариваться с соседями за спинами остальных.

Маша кашлянула, проверяя силу голоса.

– Все огнестрелы останутся у меня, потому что мои люди умеют с ними обращаться. Учить еще кого-то нет времени. На главные ворота мы пойдем с вами и с вами.

Она указала на самого горячего и самого рассудительного из командиров.

– Остальным, чтобы не спорили, я скоро скажу, откуда на дело пойдете. Да, и угомоните людей, потушите костры. Чтоб ни одного дымка не поднималось!

Кивнула кому-то из своих охотников, чтобы и тот костер, вокруг которого они сейчас собрались, был потушен.

– А то наш лагерь за полдня пути слышно и видно.

Проводила взглядом недовольных командиров, разбредающихся по отрядам. Вскоре над лесом и правда перестали подниматься дымные столбы.

– Все равно, – сказала она сама себе. – Если есть у Южного базара дальние посты охраны, то они нас уже заметили. А посты наверняка есть. Я бы точно поставила!

– Властительница.

– Чего еще?

Прыткий протянул ей сверток.

– Возьми.

Она поглядела на скрученный лист секвохи, в котором прятались другие листья – поменьше, засохшие. Вопросительно поглядела на своего помощника.

– Это чтоб не блевать. Проверенное средство, мне еще мать такое давала, когда я...

– Ты дурак?! – перебила она его. – Я сама не знаю, из-за чего меня скрутило, а ты уже лекарство нашел! Врачеватель хренов.

Прыткий стоял в нерешительности, не зная, что ему делать. Убрать ли подношение, или попытаться убедить Пришедшую в том, что оно не причинит ей вреда, а только даст облегчение.

– Убери, – сказала она спокойнее. – Авось само пройдет.

Несмотря на все недоверие к этому миру, к людям, которые ее окружают, Маша вдруг ощутила нечто для себя новое, чувство, теплое и прекрасное, словно протянутое ей вместе с этим свертком. Даже отец не радовал ее вниманием в детские и юные годы, потому что всегда был занят своими делами, заботился о выживании на краю холодного мира. А этот едва оперившийся мальчик казался столь искренним в своем желании помочь, что она невольно поддалась незнакомому чувству. Даже улыбнулась.

– Еще бывает, – сказал он, – что женщину выворачивает, когда она носит в себе ребенка.

Маша нахмурилась. Ей и самой это приходило в голову, но до тех пор, пока слова не были произнесены вслух, думать о таком не хотелось. “Лучше бы отравление!”

У нее давно не было крови. Пожалуй, даже слишком давно. Списывала это на свои неудачные опыты, еще там, на Кольском, на постоянные нервы и стрессы, а скорее на все вместе. Ведь до сих пор других признаков интересного положения она не замечала, значит, несмотря на отсутствие женских дел, беременности не было.

– Я ни черта не знаю, – призналась она.

– А от…

– И ты не болтай!

Прыткий послушно склонился, отошел в сторону.

Когда стемнело, весь лагерь снялся с места и двинулся через лес длинной нитью, растянувшейся на многие сотни шагов. Охотникам сказано было помалкивать, ничем своего присутствия не выдавать. Но скрыть поступь такого количества ног невозможно и, если кто-то окажется рядом, хоть и на расстоянии выпущенной стрелы, колонну неминуемо обнаружат. Маша лишь надеялась, что этот “кто-то” не будет городским соглядатаем, что он свернет в сторону и уйдет вглубь леса от греха подальше.

– Завтра будем на подходе к Южному базару, – сказала она трем своим помощникам, идущим рядом. – Вперед отправим человека с взрывчаткой. Пусть он возьмет Хмельного, тот покажет, где заложить, у какого дома. Бомбы завернем в куски мяса – промысловик мол, добычу на продажу несет. Думаю, никто там особо разбираться не станет, а даже если и заглянут, мало что поймут. Пластид в старой упаковке сойдет за сверток вяленого.

– Начнем ближе к ночи?

– Да. В темноте больше страха, больше паники. Они не знают, откуда к ним лезут, а мы точно знаем – куда, как и зачем.

Ее еще мутило, но Маша целиком была поглощена предстоящим делом. Адреналин бурлил в крови. Она почти ощущала запах пожарищ и ей казалось, что она уже слышит крики ужаса попавших в ловушку горожан. Потом, после победы, можно будет прикормить охотников – не только своих – дележом добычи, женщинами… Себе, пожалуй, возьмет и пленных мужчин. Дома у нее каждого будет ждать волшебная инъекция. Маша оглянулась. Где-то там, в конце длинной колонны, идут под охраной двое, на которых она ее уже опробовала.

– Ух! Не по моим годам такие походы.

Из темноты вынырнул тот командир, пожилой и рассудительный, отряд которого пойдет завтра с ней и ее охотниками на главные городские ворота. Он тяжело дышал, но снег под его ногами хрустел так же ритмично, как и под машиными ботинками – старик не снижал темп. Видно, его люди шли чуть впереди, а он лишь немного отстал.

– Чего бы дома не сидеть? – невозмутимо спросила Властительница. – Неужели некому было поручить? Не нашлось в гнезде достойного преемника?

– На охоту бы нашлось. А на это… – кажется, ему не нравилось называть “делом” то, что они затеяли. И все же старик совершил над собой усилие, выдавил: – На это дело никого назначать не стал. Пусть и последнее будет в моей жизни, а все-таки лучше самому. Спокойнее как-то.

– Не нравится что ли? Дело?

– Мирное время всегда лучше. Разве нет?

Она не стала отвечать и дед, испугавшись, что его не поняли, пояснил:

– Наше гнездо на стороне сильного. И если так надо, то пойдем со всеми, не дрогнем. Но только я прямо говорю то, что у других на уме, а сказать бояться. Я-то старый, мне все равно.

– Сколько же ты живешь?

– Да кто их считает, эти лета и зимы… Шесть десятков. Может, семь.

– Много для нашего времени.

– Много, – согласился он.

– Где твое гнездо?

– Там, куда не ходят. Близко от космодрома. Слыхала хоть слово-то такое? А место интересное, много умных машин от прежних людей осталось, много знаний. Так что не одна ты такая начитанная.

Маша смотрела на него с искренним удивлением.

– Там же зона! Люди в таких местах не живут. А если и приходят, то для того только, чтоб обратиться.

– Это вы так думаете – те, кто подальше от точек заражения расселился. Ты ж не знаешь… – он замолчал на мгновение, то ли подбирая, то ли вспоминая какое-то слово. – Прости, старость не радость – запамятовал я, как там тебя называть-то полагается?

– Пришедшая Властительница, – снисходительным тоном напомнила она.

– Ага. А я Сухой. Так вот я и говорю – ты ж не знаешь, Властительница, какая доза черного мяса нужна, чтобы в нелюдя случайно не обернуться. Жрете его, как не в себя...

– А ты знаешь?

– Я знаю, что и мы его жрем, как не в себя, но для нашего гнезда оно нормально, без него никак, а вот вам можно и поменьше, вы далеко от зоны. Только ведь проверять никто не станет, каждый про себя думает, что лучше сожрать побольше, а то кто его знает.

Он замолчал и они еще долго шли в полной тишине, пока Сухой, наконец, не решился рассказать то, что вертелось у него на языке и ради чего он, наверное, и подошел к Маше.

– Ходил я в зону, еще когда молодой был, моложе тебя. В самый ее центр ходил.

– Зачем?

Он пожал плечами.

– Увидеть хотел – что там? Думал, может, метеорит. Осколки бомбы. Машина какая-нибудь. Хоть что-то, из-за чего эта дрянь заразу вокруг себя распространяет!

– Нашел?

Он отрицательно покачал головой.

– Не нашел. Видно, не человеческих рук дело. И не чьих-то еще.

– Думаешь, природное?

– Думаю, планетное. Для природы нет свойственной ей хаотичности. Вроде замысел во всем просматривается, а следов не сыскать. Что хошь про меня думай, Властительница, а только сама Земля эти зоны создала! Я так думаю. Раскиданы они равномерно, человеков в нелюдей перемалывают, как конвейер, словно мусор на что-то полезное переделывают. Звери, опять же, вместе с появлением зон пропали. Отчего бы, спрашивается? Не, я понимаю, что и у них своя зараза случилась. Но сразу на всех? Почему? Зачем? Одни только птицы да букашки остались, очевидно для того, чтобы растения опылять и распространять, а то и они бы сдохли. Кстати говоря, среди растений вымерли именно те, что человек использовал.

Снова воцарилась долгая пауза, прервать которую на этот раз решилась Маша.

– Хочешь сказать – на разумной планете мы живем? И решила она устранить людей, как вид, да за нами еще все подчистить? Не для того ли, чтоб по новой начать? Хм… Может и так. Только нелюди-то потомства не дают, знал ты об этом?

Сухой поглядел на нее удивленно.

– Вон оно как… Надо же! Не знал я об этом. Так значит и они после людей сгинут. Вот уж точно – можно будет начинать по новой!

На лбу у Маши проступили морщинки, потом и вовсе лицо исказила гримаса страдания.

– Ладно, хватит болтать, – сказала она Сухому. – Иди вперед, к своим. Да и там не чеши языком лишний раз!

– О Земле?

– О том, что мирное время лучше. Нечего людей смущать. Все, иди. Иди отсюда!

Она побледнела, прикусила губу, и старик счел за лучшее прибавить шагу, уйти с глаз долой.

Маша свернула в сторону, заметив, что следом, на расстоянии, пошел только Прыткий. “Ну пусть идет. Ему можно”. Она остановилась и, согнувшись, упираясь рукой в ствол секвохи, стала отплевываться, потому что блевать ей было уже нечем – за день так ничего и не поела.

Снова пришлось зачерпнуть снега, утирая им слезы и слюни. Отдышавшись, сказала в темноту, зная, что верный человек стоит поблизости:

– Черт с тобой. Давай сюда сверток.

– Заварить надо.

– Заваривай.

– А?

– Делай что нужно, не спрашивай! Не видишь – хреново мне. Не могу я сейчас… Думать за вас… За всех...

Прыткий, даром что иногда переспрашивал, глупости всякие говорил, в нужный момент оказался сообразительным малым. Остановил колонну, но обставил все так, будто каприз это у Властительницы. И пусть некоторые на такие чудачества смотрели с недовольством, а то и с кривой усмешкой, все же лучше быть во главе армии капризной сукой, чем слабой, болезненной девочкой.

Она сидела у маленького костерка, разведенного поодаль от зарослей секвохи, от вставших отрядов, охотники которых тихо ворчали. Швыркала из глиняной кружки солоноватый отвар, от которого, вопреки ее ожиданиям, не тошнило, а совсем наоборот – становилось легче.

– Надо будет слить этой дряни во флягу. Возьму с собой.

Прыткий с готовностью закивал. Маша покосилась на него, поймав преданный взгляд. Развернулась, разглядывая внимательнее, стараясь прочувствовать все его эмоции, недвусмысленно отражающиеся на лице молодого парня. “Удивительно! В нем, пожалуй, больше верности, чем в тех двоих, которых я насильно обратила. И ведь это человеческая верность, не звериная. Осмысленная и искренняя”.

– Черт тебя дери, Прыткий. Ты что, влюбился в меня?

Он тут же потупил взор и она готова была поклясться, что щеки его налились румянцем, хоть и невозможно было разглядеть это в темноте.

Парень промямлил что-то невнятное:

– Да нет… Я же… Только помочь...

Маша поставила пустую кружку на снег, подсела к Прыткому ближе. Протянула руку, поднимая его голову за подбородок. Она ощущала терпкий мужской запах – смесь пота, не слишком чистой одежды и горького от жевательного стебля дыхания. Поцеловала своего помощника, чувствуя, как дрожит молодое, сильное тело. Она понимала, с каким трудом он себя сдерживает. Улыбнулась, отстраняясь.

– Влюбился.

Но улыбка растаяла, потому что Властительница вдруг вспомнила, где находится и что ей предстоит. Минутная слабость была подавлена в зародыше. Там, впереди, вовсе не горьковатое дыхание вздрагивающего от желания самца, там ледяной ветер неизвестности. Все может пойти не так, как она рассчитывала, как ей хотелось. Любая мелочь способна изменить будущее.

Маша поднялась.

– Собирайся. Да побыстрее! Нам надо идти дальше.

Переставляя ноги – левая, правая, левая, правая – вслед за своими охотниками, она на ходу перебирала в уме все варианты, любые неожиданности, которые могли случиться. Хотелось все предусмотреть, но она понимала, что это невозможно.

“Где скрывается главная проблема? Откуда ждать неожиданностей? Появится Говорящий?” Невольно подняла голову, посмотрела на уходящие в само черное небо стволы деревьев. “Нет. Вокруг нее армия и сейчас он не станет рисковать шкурой. Затаится где-нибудь в ожидании, будет наблюдать – чем дело кончится. И, возможно, потом, когда суета утихнет, попытается нанести удар исподтишка. Да, это вполне в его духе. Потом, но не сейчас. Откуда же теперь ждать неприятностей, которые могут поломать ее планы?”

Ответ вертелся рядом, как назойливая муха, которую хочешь поймать, но она слишком верткая, каждый раз ускользает.

“Стоп! Поймала! Ну конечно. Кто же еще может вставить ей палки в колеса, как не та девчонка, которой бредил сам Говорящий! Что известно о ней? Оборотень от природы, от самого своего рождения. Чувствует других нелюдей, особенно похожих на нее. Раньше была в городе, потом, вроде как, ушла вместе с мужиком своим и еще одним городским, которого искатели палачом называли. Куда ушли, зачем – неизвестно. Не гулять же”.

Маша невольно считала любое дело, касающееся этой девки, еще со времен разговоров в черном доме записанной в соперницы, угрозой себе и своим намерениям.

“А если уже вернулись? Если снова в городе?”.

Властительница отдала приказ трем охотникам, конвоирующим нелюдей, которых сама создала, остановиться здесь, в лесу. Пусть ждут, не отсвечивают своей особенностью, не привлекают внимание к ее отрядам. А если начнут норов звериный показывать, так охотникам велено прикончить тварей – два экспериментальных образца, не жалко!

“При некотором везении,” – продолжала она размышлять, – “главного по охране базара взорвем еще до начала штурма. И девка, если она вернулась, должна в его доме остановиться. Но разве можно быть во всем этом уверенной?”

Маша не могла найти для себя логичного объяснения – почему именно от Конопатой ждет беды? Ведь ни армии у нее своей, ни даже отряда. Но женское чутье подсказывало, что раз чужая баба засветилась в твоей жизни, значит будут с ней проблемы.

Она взяла у Прыткого флягу, сделала два основательных глотка. Пойло уже остыло, но ее это ничуть не смущало. Главное помогает. Тошнота ушла и, кажется, даже стал просыпаться голод. Пришедшая, однако, не торопилась налегать на еду, надо было дать желудку успокоиться.

Глубокой ночью колонна остановилась – как бы там ни было, как бы не хотелось использовать для продвижения темное время суток, людям надо дать отдохнуть. Завтра такой возможности не будет.

Властительница, не забыв напомнить Прыткому об охране на время ночевки – пусть проверит людей, выставленных по периметру вокруг ее лежбища – пригласила парня к себе. Приказала лечь рядом, накрывшись ее шубой и его курткой. Вдвоем теплее. Что подумают другие – плевать. У нее с ним ничего не будет. Не сейчас, не сегодня. Но рядом должен быть человек, который в нее верит, который готов ради нее на все, и который знает о ней чуть больше, чем остальные.

– Думаешь, это оно? То, из-за чего меня выворачивает?

Прыткий шевельнулся – наверное, пожал плечами.

– Но я понятия не имею, от кого.

– А есть разница?

Помолчала, обдумывая.

– Ты прав, черт побери. Нет никакой разницы.

Прижалась к нему сильнее, закутываясь под шубу с головой, замирая в том единственном положении, когда тепло, уютно и ничего не мешает.

С рассветом отряды по отдельности стали уходить к Южному базару. Всем скопом нельзя, потому что, если их еще и не обнаружили, то уж в этом случае обнаружат наверняка. А так оставался шанс хоть на какую-то неожиданность. Да и обмануть врага не помешает: увидят охотников от двух-трех гнезд, решат, что это не та сила, которую всерьез стоит опасаться. Тут-то их с других сторон и “обрадуют”.

Маша очень надеялась, что никто не струсит, никто не заблудится, все выйдут к своему месту атаки в расчетное время. Вояк в городе меньше, чем в ее армии, хоть искатели и говорили, что там у многих огнестрелы. Но главное прорваться за стены, а уж внутри начнется свалка…

Даже те два отряда, что должны справа и слева поддерживать ее охотников во время штурма главных ворот, пошли своими дорогами. Не слишком далеко от зарослей секвохи, но теперь Властительница не могла их видеть, она приближалась к городу с людьми только из своего гнезда. После растянутой колонны объединенной армии эта группа казалась смехотворно маленькой.

В какой-то момент ей самой захотелось струсить, повернуть назад, сказать “ну ее к лешему, эту битву!” Но отступать было уже поздно. Да и последний ли это экзамен в жизни? Хочешь быть на вершине мира – дави свой страх, взяв его за горло, будь готов к бесконечной череде испытаний. Это лишь одно из них.

Доложили, что авангард наткнулся на дозорного. Рисковать не стали, выпустили по нему столько стрел из арбалетов, что шансов на спасение у бедолаги не осталось. Живой он им был не интересен, важнее, чтобы не ушел, не успел сообщить об их приближении.

С последними лучами заходящего солнца отряд оказался на просеке. От этой границы горожане вырубали секвохи, чтобы к базару не могли подобраться нелюди. Хоть и не видно еще городских стен, но дальше идти было опасно – издалека заметят. Властительница послушала совет бывалого охотника, приказала всем отойти чуть назад, в лес. Нужно дождаться темноты.

Самое кромешное время не только для окружающего мира, но и для мыслей в голове каждого, кто точил ножи, пики, проверял тетиву или заряжал патроны. Хуже, чем на охоте. Там ты идешь против зверя, какой бы он ни был. А здесь… Здесь будут люди, самые опасные существа на крохотной голубой планете. И в глотку они вцепятся покрепче любого вымершего волка или медведя.

Кровь бурлила, но мысли мешали. Дрожь в руках, затачивающих железо, и почти в каждой голове – “а правильно ли все это?” Тут уж кому как повезет. Кто задавит эти сомнения, растопчет их, думая о добыче, о радости победы, а кто так и пойдет на штурм с дрожью в неверной руке.

Потухшее с правой стороны зарево позволило наконец увидеть отсветы городских огней.

– Должен быть взрыв. Мы услышим.

– Но пора подойти ближе, – возразил один из помощников. – Иначе в нужный момент можем не успеть.

– Хорошо, – согласилась Пришедшая. – Скажите людям – пусть выдвигаются.

Отряд пошел вперед несколькими цепочками, друг за другом, перекрывая не только широкую просеку, но и края хвойного леса, окружающего линию вырубленных секвох.

Маша скинула шубу, потрогала рукоять пистолета, спрятанного за поясом, сняла с плеча автомат. Ей было холодно. Не глядя коснулась руки Прыткого.

– Будь рядом. Хорошо?

– Куда же мне… Конечно, я буду рядом.

Они двинулись следом за охотниками. В вечернем безмолвии, которое будет вскоре разорвано предсмертными криками. Все ближе и ближе, пока не наткнулись на заднюю цепочку.

– Почему остановились? – прошептала Властительница.

– Тут и осталось-то всего шагов двести, – ответил кто-то. – За полминуты добежим.

Они стояли, молча ожидая сигнала. Вот-вот в центре города ухнет, рванет так, что от одного из домов камня на камне не останется. И тогда… Но взрыва не было. Ждали еще и еще…

Подошел командир, который командовал штурмом ворот.

– Заметят нас. Нельзя тут долго стоять. Или идем вперед, или назад.

Маша сжала зубы. Отошла на несколько шагов, вернулась. Снова отошла. “Не смог человек с взрывчаткой добраться до цели? Или еще какие-то проблемы возникли? Может, правда – отойти? Подождать еще под прикрытием леса?”

Прикинула – как давно должен был прозвучать взрыв? Полчаса, не меньше. Нет, нельзя больше ждать!

Подошла к командиру.

– Взрывники к воротам. Вперед!

Несколько человек тут же метнулись к надменно взирающим на них городским стенам, тянущимся направо и налево, разорванным створками огромных ворот лишь в том месте, где к Южному базару подходила просека.

Им уже что-то кричали с дозорных башен, к свету факелов добавилось два или три луча от электрических фонарей. Прозвучал одинокий предупредительный выстрел.

– Убрать всех со стены! – крикнул командир.

Раздался оглушительный треск автоматных очередей, пули яркими росчерками полетели к башням по обе стороны от створок, к укреплениям на стенах, за которыми пряталась охрана. Еще несколько мгновений и вот уже взрывники бегут обратно, а тот, что впереди остальных, машет руками сверху вниз и орет во всю глотку: “Ложись! Ложись!”

Отряд едва успел прижаться к влажному, подтаявшему за день снегу, как яркий пузырь вздулся у городских стен, разметал в стороны тяжелые бревна. От грохота закладывало уши, казалось, что земля хочет подбросить людей в воздух, словно невидимая кухарка переворачивает блины на сковороде.

Некоторые обломки долетели и до тех, кто залег в снегу, раздались первые крики. Но их тут же перекрыл вопль командира:

– Вперед! Вперед! Вперед!

И все, что интересовало Машу в этот момент, когда уже ворота уничтожены и вход в город открыт, так это отсутствие отрядов с правого и левого флангов, которые должны были поддержать атаку.

– Где же они, черт бы их побрал?!

Темной лавиной появились слева охотники Сухого. “Не обманул старик! Лично расцелую его в морщинистую рожу!” А меньше, чем через минуту, вышли из леса и те, кто шел под началом молодого, с разрисованным лицом. Теперь уж вряд ли можно было остановить штурмующих. Они перекатывались через остатки стен и ворот, бурной рекой проливаясь на городские улицы.

Маша все еще стояла с Прытким и личной охраной в двух сотнях шагов от места первого боя, но дышала так часто, будто пробежала весь город насквозь и так же, бегом, вернулась назад.

– Господи боже, – произнесла та, которая никогда не верила ни в бога, ни в черта, хоть и читала про них в древних книгах. В глазах ее сверкали отсветы пылающего дерева.

“Что же там сейчас происходит? Неужели это все по моей воле? Неужели это я натворила?” Она вцепилась в руку помощника и он сморщился от боли, но стерпел, не издал ни звука. А Властительница уже дышала спокойнее, она отбросила сомнения и даже подняла фляжку, выпила за успех атаки остатки противоблевотной настойки.

“Все так и должно быть! Не будь размазней, Машка! Да, это по твоему велению. Но победителей не судят”.

После того, как охрана проверила безопасность входа, они пошли вслед за своими охотниками, уже продвинувшимися далеко по улице. Маше казалось, что и с других концов Южного базара слышны звуки сражений, но она решила не верить в это, пока не увидит все собственными глазами.

Перешагивая через тела своих и чужих она шла по городу, который когда-то восстал из пепла на руинах погибшей цивилизации, дал приют тысячам людей, потянул на себя право быть местом силы на всем севере. Но только до тех пор, пока не появилась она. Пока Пришедшая Властительница не решила переделать мир так, как хочется лишь ей одной.


 
Коллаж автора

Жилявый вывел человека из пещеры. Тот не сопротивлялся и ноги его волочились скорее от страха, чем от желания дать отпор. Он верил, что ему уже приготовили жуткую, изощренную казнь. Хотел, наверное, объясниться, сочинить байку, чтобы спасти себя, но у него уж и зуб на зуб не попадал, отбивая дробь, раскалывая в сознании все фразы и слова на бессмысленные междометия.

– На колени встань, – сказал Меткач, – а то упадешь.

Тот с готовностью рухнул на колени. Подошел Вайсман, высветил фонариком лицо напуганного человека. Долго вглядывался.

– Что? Знаешь его? – спросил Кирюха.

– З… З-знает… – ответил сам человек, хотя Захар не торопился с ответом, он все еще смотрел на незнакомца. – П-пятнадцать лет н-назад… Осенью… Т… Т-торговый к-караван…

Вайсман отшатнулся.

– Точно. Ах ты сволочь!

Жилистой дедовской ладонью ударил человека наотмашь. Тут упал и сразу свернулся калачиком, ожидая, что остальные тоже примутся его колотить.

– Тише, тише! – Крил оттеснил Захара. – Сначала нам расскажи, хорошо? А потом будем решать – ногами его или руками.

– Это он! Он виноват! В смерти каждого!

– Да мы уже поняли, успокойся…

– Ничего вы не поняли! – Вайсман шумно выдохнул, отошел в сторону. Из темноты доносились проклятия, но уже не в полный голос, а едва слышно – он выплескивал в пустоту свою ненависть. Вернулся.

– Полтора десятка лет назад на станции случилась эпидемия. Не то, что настоящая Инфекция, но нам и небольшой заразы вот так… – он провел по горлу ребром ладони, – хватило. Из двенадцати человек семеро умерли, да и остальные долго протянуть не надеялись. Лекаря нет, разобраться – что к чему – толком никто не мог. Оставалось только жрать наугад таблетки. И тут…

Вайсман злобно покосился на того, который успел снова встать на колени.

– Появляется он. Пришел с торговцами. Я, говорит, врач. Могу помочь. Только дайте мне поковыряться в древних машинках, поискать кой-чего в медицинских разделах. Это, значит, он уже с тех пор искал вакцину для оборотней, паскуда. Обходил оставшиеся центры, где еще знания были. А мы-то думали, гадали – отчего люди на связь перестают выходить? Видно, не любил после себя свидетелей оставлять, гад.

– Я не… – подал голос человек, но Захар перебил его:

– Заткнись! Ты уже свое отболтал. Когда украл из базы данных инфу и удалил ее, когда врал нам про лекарство… А мы, дураки, поверили. Оно сначала и правда помогло, только эти… как их… ремиссии, они ненадолго. Померли все люди. Один я остался. Наверное, иммунитет от той заразы у меня был. Два года потом красные тряпки да предупреждающие таблички вокруг станции ставил, чтобы добрые люди стороной обходили. Мало ли…

К “врачу” подошла Конопатая. Крил уже помог ей перевязать раны и натянуть одежду, но бледный цвет лица выдавал ее слабость. Если бы не живой блеск в глазах, можно было бы подумать, что она сейчас лишится чувств.

– Расскажи нам все, – спокойно попросила она. – Где информацию находил, какие опыты ставил? Зачем? И какие у тебя приборы имеются, где ты их прячешь? Ведь имеются? Не из пальца же высасывал своих тварей.

Он потупил взор, но Дашка заметила на лице его тень улыбки. “Думает, будто поторговаться с нами может. За жизнь свою, а то и за благополучие. Надеется, что очень надо мне то, о чем я спрашиваю”.

Она протянула руку, скрытую полумраком подземелья. Царапнула “врача” когтем по щеке. Прошептала ему на ухо:

– Я сейчас обернусь и уволоку тебя обратно в пещеру. Ты этого хочешь?

Человек в страхе попятился, но наткнулся на стволы автоматов, которые держали Жилявый и Меткач.

– Уберите! Уберите ее от меня! Я все расскажу, честно!

Дашка спрятала руку в карман.

Когда выползли из тоннеля на свежий воздух, Вайсман собирался идти к старику, жившему в отшельничестве на развалинах гарнизона. Но времени у них не было, да больше никто и не хотел идти к странному слепцу: охотникам до него дела нет, а Конопатая с Крилом опасались, что на этот раз городской смотритель может согласиться на формальное, сделанное из вежливости предложение бросить свое обиталище и идти с ними. Это бы здорово их замедлило.

– Сам откуда? – распрашивала Дашка “врача”. – И звать тебя как?

– Юхан. С севера я. Совсем с севера, из-за холодного моря. Там, где много лет назад другие страны были, да и сейчас люди живут. Хорошо живут, лучше вашего. Знаний и диковин всяких от прежней жизни у них много осталось. Могли бы и сюда прийти, все ваши земли занять, самих вас… Но только мало там людей. Одна колония, вроде Южного базара, даже меньше.

– Если по тебе судить, то не слишком смелые люди. Хотя, наверное, хитрые. А то, что не отсюда ты, я по разговору сразу услышала. Наш язык звучит у тебя будто не родной.

– Правда, не родной. Но за морем и ваш знают, почти все на нем говорят. Потому что многие к вам пробирались и даже те, кто дом родной не покидал ни разу, когда-нибудь это сделают. Север заставит их сюда прийти. Здесь лесов много, людей. Есть с кем семью завести. А там все родственники друг другу, дальние и близкие. Плохо это.

Конопатая украдкой посмотрела на охотников. Они шли чуть позади, не упуская из виду Юхана. Жилявый и Меткач ничем не выдавали своих настроений, но было бы удивительно, если бы смерть Говорящего не задела их, не заставила думать о том, как быть дальше. Пока они шли все вместе, словно одна команда, будто так и было задумано. Однако… Конопатая не доверяла им. Чужие это люди, еще вчера выполнявшие приказы врага. И какой там был последний приказ? Черт его знает.

– А дальше? – спросила она “врача”. – Что дальше? За территорией вашего народа?

Юхан пожал плечами.

– Полярные земли. Океан, льды, холод.

– Не на севере, на западе.

– Ах, на западе… Да ничего там нет. Те же самые мутанты все заполонили. Честно говоря, не совсем понимаю – почему именно здесь столько людей выжило? Зоны есть, тварей пруд пруди, но до сих пор гнезда большие и вы даже не думаете вымирать.

– По твоему весь мир, кроме наших земель, мертвый? Без людей, то есть?

– Если бы кто еще выжил, мы бы знали. По радио связались, пешком дошли или еще как. Но вы последние. Вы, да еще, может, несколько кучек вроде нашей, на побережье ледяного океана, куда нелюди заходить не хотят.

– Ладно, леший с ним, с человечеством. Объясняй теперь про себя – что да как, на какие достижения рассчитывал, чего добился.

Но то ли он утаил самое интересное, то ли о всех его прегрешениях они уже и так догадались, а только ничего нового Юхан не рассказал. Знал про оборотней? Знал. Хотел свою армию мутантов? Хотел. Убивал тех, у кого находил нужные ему знания? Было и такое.

– Знали бы вы, скольких трудов мне стоил сбор такой информации! Сколько лет я на это потратил! Об одном только листке, спрятанном в библиотеке Южного базара, информация в огромное подношение обошлась! Вы его, кстати, прихватили с собой?

– Не могу разделить твоих восторгов по поводу создания личной армии убийц, – ответила Конопатая. – Нам повезло, что ты их так толком и не научился производить, а то бы мы сейчас не разговаривали. Да и того, что они успели натворить, более чем достаточно для справедливого возмездия.

– Для чего? – не понял Юхан.

– Вон там дерево подходящее. Поставим тебя к нему и… Как считаете, ребята? Нужно его таскать за собой?

Захар, идущий впереди, оглянулся, одарил пленника зловещей ухмылкой.

– Да вы чего? – Юхан замедлил шаг. – За что?

– Никто тебя, дурака, ради одной лишь мести убивать не станет, – Крил подтолкнул его в спину. – Шевелись, времени у нас мало.

– А что за спешка?

– Не твое хлюндячье дело.

Юхан кивнул – действительно, не его. Заторопился, оступаясь и проваливаясь в снежные сугробы. Ничего, лучше поспешить, чем прислоняться к первому попавшемуся дереву.

На этот раз некому было вести их к цели. Единственного проводника забрал проклятый тоннель, а Жилявый и Меткач не были хорошо знакомы с местностью. Да и Конопатая с Крилом не могли поручиться, что смогут верно вспомнить обратный путь. Так или иначе к базару они выйдут, но какой ценой, через сколько дней?

– Палач вел нас по старой дороге, которую и глазами-то не разглядишь, – говорила Дашка, когда они расселись вечером у костра. – Секвохи на той дороге не росли, обычные деревья закрывали все сплошняком. Поди догадайся, где тут древний проход! Только Герман и знал нужные приметы.

Она отпила из глиняной кружки горячего грибного чая.

– Но есть в этом и свой плюс. От Южного базара до самого тоннеля дорога углом шла – сначала на север, потом поворот на запад. А нам до этого уже дела нет, нам теперь все равно! Пойдем напрямик, чтобы время не терять.

– По дороге-то небось ловчее, – засомневался Жилявый.

– Наверное, – ответила Конопатая. – Но как ее теперь найти, эту дорогу?

Никто руки не поднял, желания не изъявил.

– Напрямик пойдем, – снова повторила она. – По солнцу сориентируемся, дело не хитрое.

Охотники переглянулись и Кирюха успел поймать их безмолвный обмен мнениями. Не нравилось ему, как они себя ведут. Тихо. Будто знают чего-то, думают свои скрытые мысли, а вслух говорить не хотят. Он недовольно мотнул головой, переломил хворостину и бросил ее в огонь.

– Вот что, парни! Впереди ночь, надо будет дежурить. Да не мне вам рассказывать, сами знаете. Лес – он такой, за ним глаз да глаз нужен. А как мы друг дружке доверимся, спокойно сны смотреть будем, если полной ясности в отношениях нет?

Жилявый с Меткачом снова переглянулись.

– Чего же ты хочешь? – спросил последний.

– Скажите нам ясно, вслух – вы теперь на нашей стороне? С теми же намерениями идете, что и мы? Или, может, есть у вас другие дела, от Говорящего оставшиеся? Тогда уж лучше сразу разбежаться!

Жилявый убрал нож, которым резал вяленое мясо.

– Нет никаких дел, – сказал он вполголоса. – А молчим потому, что сами не знаем, как оно теперь будет.

– Да и вы хороши, – усмехнулся Меткач. – Думаете не видно, что руки на оружии все время?

Большелодочник хмыкнул, убрал руку с приклада винтовки, которую перед этим аккуратно положил поближе к себе.

– Ладно. Давайте, что ли, мирное соглашение заключим? Дойдем до базара, сообщим Ратнику все, что требуется, а там каждый сам будет решать – оставаться или идти своей дорогой.

Он протянул руку, а вслед за ним потянулась бледной, холодной ладошкой Конопатая. Хотел было и Захар, да очень уж лениво ему было вставать, отмахнулся. Охотники обменялись с парнем и девушкой рукопожатиями и в тот же миг в воздухе будто гроза закончилась, перестали сгущаться тучи и сверкать невидимые молнии. Может и не было это надежным договором, подписанным, как в прежние времена, в присутствии важных и многочисленных свидетелей, титул каждого из которых записывался дольше, чем сам договор. Но то было раньше. А здесь – в лесу, у костра – можно было лишь посмотреть друг другу в глаза и поверить. Что еще оставалось?

Крил вызвался дежурить первым. Должна была стоять на часах и Дашка, но он прогнал ее. Навоевалась сегодня, пусть спит. Охотники, небось, думают, что чутье у нее звериное, но он-то видел, – Кирюха улыбнулся, – что спать рыжая может крепко.

Конопатая лежала в обнимку с автоматом, спиной к напарнику и желтым языкам пламени. Глаза ее были открыты.

Весь день, пока маленький отряд продвигался на юго-восток, нарастало в ее душе беспокойство. Сначала Дашка думала, что это перед неизвестностью, ждущей их впереди – успеют ли они к Южному базару вовремя, а если нет, что тогда будет? Но ближе к ночи поняла: нет, не в этом дело. И тревога ее вовсе не от мыслей о будущем. Она как хворый человек, который заранее чувствует приступ болезни, ощущала приближение чего-то знакомого, почти родного, всплывающего из ее темного прошлого.

Поднялась, бесшумно проскользнула мимо спящих, но от кирюхиного взгляда уйти не смогла.

– Куда?

– Мне надо.

– Надо? Иди… – он огляделся, – Иди вот сюда. Чтоб я видел.

Конопатая покачала головой.

– Я сделаю так, как считаю нужным, ты же знаешь.

Вот уж в чем он не сомневался, так это в ее упрямстве и в том, что она все равно сделает по-своему.

– Пусти, – толкнула его легонько, освобождая себе дорогу. – Я скоро вернусь.

И Крил не смог ее остановить. Он знал, что не сможет. Даже если бы очень захотел.

Зов, пульсирующий в глубине леса, невидимый и неслышимый для людей, звал ее на восток. Это пугало. Ведь где-то там, далеко-далеко на востоке, за старым горным хребтом, была ее родина. Там прошла ее юность, там должно было быть ее детство, о котором она ничего не помнила, кроме мутных, жутких картинок.

Конечно, так далеко она не пойдет. Зов был гораздо ближе. Но он все равно нагонял страху.

“Остановиться? Не ходить?”

Упрямо двинулась дальше.

“Неизвестность страшнее. Надо знать, что там происходит!”

Разделась, встречая обнаженным, израненным телом колючий морозец. Еще несколько шагов и Дашка опустилась на все четыре конечности, рванула галопом по хрустящему снегу, лавируя между стволами деревьев. Вокруг были обычные ели и сосны, растущие не так равномерно, как секвохи – нет смысла забираться. Лучше уж понизу.

Сто шагов, двести…

Все дальше и дальше от уютного костра, рядом с которым так приятно быть не монстром, но хрупкой, бледной девчонкой, прятаться под курткой и сладко посапывать, приоткрыв рот.

Тысяча шагов. Полторы тысячи…

С другой стороны – в черном теле раны заживают быстрее, так почему бы не прогуляться под светом звезд?

Она чувствовала в ночном воздухе то, что невозможно было увидеть. Резонирующие волны, которые притягивали, расплывались во все стороны от одной точки. Нет, не точки, широкой полосы, протянувшейся с севера на юг – где-то там, впереди.

Замедлила бег. Решилась, наконец, забраться на дерево. Что-то щекотало ее слух и Конопатой казалось, что, даже если бы рядом был человек, то и он своими несовершенным органами чувств уловил бы вибрацию, гул от тысяч и тысяч ног, протаптывающих снежное месиво до мерзлого грунта.

Снова спустилась, бросилась по земле вперед, пока собственными глазами не увидела вдалеке, среди поредевшего леса, клубящуюся пелену, за которой что-то мелькало, проступало тенями.

“Это не племя. Даже не десять племен”.

Одна из теней отделилась, стала приближаться. Конечно, ведь они чувствовали ее так же хорошо, как и она их! Дашку пробрал озноб – даже в этом обличье она испытывала животный страх перед соплеменниками.

Петляя, как вымерший ушастый зверек, рванула назад. Но не туда, откуда пришла, а в другую сторону: она хотела запутать следы. Быстрее, еще быстрее! Оглянулась – никого. Почти под прямым углом изменила направление бега и, прыжком преодолев заснеженный овраг, взлетела на ствол одинокой секвохи, выросшей по природному недоразумению в стороне от сородичей. Конопатая надеялась укрыться в ее разлапистых ветвях. “Можно стать человеком. Хотя бы на несколько минут, пока замерзать не начну. Так им сложнее будет меня почувствовать”.

Но ни трансформироваться, ни даже сосредоточиться на этом она не успела. Что-то метнулось к ней с соседнего дерева черной молнией, ударив так, что секвоха потеряла почти весь окутывающий ее снег.

Дашка зажмурилась, на мгновение даже дышать перестала. Зато она чувствовала рядом с собой чужое дыхание, ровное и спокойное. Забулькало в луженой глотке, глухое рычание показывало, что самец не проявляет агрессии, он не намерен убивать ее.

Открыла глаза, посмотрела на морду с полосами от давно затянувшихся шрамов. Ей хотелось съежиться, но пришлось задавить в себе это желание, иначе, чего доброго, она могла неконтролируемо обернуться человеком. А вот сейчас это было бы лишним – человеческая-то самка мутанту ни к чему, порвал бы ее на куски.

Он поймал ее осмысленный взгляд, чуть склонил голову на бок.

– Ты, – прорычал нелюдь, – разумная?

Заставила себя кивнуть.

– Почему одна? Отбилась? Идем, будешь со мной!

Конопатая медленно покачала головой из стороны в сторону и это далось ей гораздо тяжелее: не соглашаться с мутантом было до отчаяния страшно!

Самец рявкнул, ударил кулаком по стволу, сбивая с дерева остатки снега. Потом прижал Дашку к шершавой коре так, что она не могла и шевельнуться. Ткнулся мордой ей в щеку, потом в макушку головы, которая даже в этом облике была покрыта рыжим пухом.

– Людьми от тебя несет.

Глубоко посаженные глаза стали еще меньше, когда он прищурился, обдумывая собственные слова. Вдруг отпрянул и спрыгнул вниз. Фыркнул несколько раз, будто отплевывался после поцелуя с уродиной.

– Чужая, – сказал Дашке, когда она спустилась вслед за ним на землю.

– Чужая, – согласилась она.

– Старая и шкуру сбрасываешь. Знал я таких, прячетесь вы среди людишек, жизнь обманываете, будто время над вами не властно. Плохой это обман. Человеческий.

– Шкуру не сбрасываю, но… Черт с тобой, пусть будет так.

Мутант обошел ее кругом. Оглянулся на вереницу сородичей, скрытую вдалеке снежной пылью. Видно, недосуг ему было разговаривать с самкой-оборотнем, надо скорее решать, что с ней делать, и возвращаться к своим.

– Убил бы. Как остальных, – прорычал он глухо. – Но тебя отпущу. Скажешь людям, что мы ушли.

– Мы?

Снова фыркнул, теперь от недовольства ее непониманием.

– Все мы. Все нелюди севера, которых разумные смогли в одну стаю согнать. Теперь не будет войны, незачем людям объединяться. Пусть живут, как жили.

“Наивное существо. Хоть и дала тебе природа ум, но людей совсем не знаешь”.

– Ты у них главный?

Он оскалился – кажется, это была улыбка.

– Главный там, – махнул рукой на огромную стаю, – а я лишь один из разумных, ведущих нелюдей, не дающих им разбежаться. Мое дело маленькое и слова мне никто не давал, но…

Поднял мускулистую руку, постучал когтем по виску.

– Я свободное животное. Сам решаю, что и кому сказать. Тебе сообщил, ты передай людям. Пусть знают. Прощай, чужая!

Опустился на четвереньки, легко побежал в мутную взвесь.

Дашка с трудом сдерживала себя, чтобы не обернуться человеком. Тело ее вздрагивало, от пережитого страха измененные трансформацией и человеческие рефлексы спутались, контролировать их было тяжело.

Несколько раз она ухватила пересохшим ртом снег. Развернулась и медленно, тяжело, совсем не так, как убежавший нелюдь, двинулась обратно к костру. Но, будто мало ей сегодня выпало переживаний, то ли в затылок, то ли прямо в сознание прилетели чужие слова: “Нам нужна ты".

Обернулась – никого. Мутанта и след простыл, да и знала она, что не он это.

"Ты, с твоими способностями, твоим долголетием. Могли бы и сами вырастить такое, но потребуется время, много усилий. А ты уже здесь, рядом”.

– Кто вы? – спросила вслух. – Почему я вас не вижу?

“Видишь. Но не понимаешь, что это мы. Соглашайся и узнаешь все”.

Она не ответила. Снова заставила себя повернуться к костру и идти – сначала медленно, потом все быстрее и быстрее.

– Мутанты ушли, – сказал Крил охотникам, а заодно и удивленному Юхану за утренней трапезой.

– Что? Куда?

– Откуда знаешь?

Парень кивнул на Конопатую.

– Она их чувствует. Ночью большой стаей прошли на юг. В нескольких тысячах шагов отсюда, сами увидите.

Собрав нехитрый скарб и подхватив оружие они заторопились в указанном направлении. Ориентировались по-прежнему на юго-восток, но промахнуться мимо следа, оставленного стаей, было невозможно. Шириной с упавший железный мост, что соединял когда-то берега реки рядом с гнездом Говорящего, этот след был отмечен поломанными ветками, кустами, а то и деревьями; вытоптанным снегом, перемешанным с грязью; тысячами, десятками тысяч отпечатков когтистых лап.

Вайсман присвистнул.

– Но откуда же она знает, что прошли все? Хотя…

– Вот именно, “хотя”! – проворчала Конопатая, кутаясь в куртку, поднимая повыше воротник. – Здесь было столько мутантов, что, даже если и остался кто в лесах, то это очень маленькие группы. Можно говорить, что север теперь без черного мяса.

– Хитрые, твари! – Жилявый сплюнул. – Если не будет мяса, придется уходить подальше от зон, от обжитых мест. Да и то зараза дотянется, только превращение будет долгим и мучительным. Лучше уж тогда…

Охотник замолчал, но все и так понимали, о чем речь: придется силой отправлять в зону своих же, чтобы потом, когда они обернутся, пустить их на еду и тем самым обезопасить себя от мутирования.

– Можно делать искусственных нелюдей, – робко предложил Юхан. – Я знаю как. Только нужна формула стабильности. Но она же у вас есть, правда?

Он заискивающе смотрел то на Крила, то на Дашку, пока Кирюха не подтолкнул его в спину.

– Дальше надо идти. Здесь и сейчас ничего не решить. Толковать на базаре будем, там есть люди поумнее нас.

И с общего молчаливого согласия они отправились дальше.

Солнце хоть и пряталось за тучи, но направление своим светом все равно указывало. Да, места здесь были не такие исхоженные, как вдоль дороги, по которой вел Герман. Пришлось несколько раз менять направление, обходить непролазные чащобы, пока темнота не настигла их, заставляя остановиться на ночлег.

С утра снова в путь – без болтовни, со злостью на натертые мозоли и не зажившие раны. Лишь пару раз остановились, чтобы вскипятить воду, попить грибного чая. И вот во второй половине дня, когда плененный Юхан невзначай поднял голову и посмотрел в небо, он вдруг протянул:

– О-о!

Все последовали его примеру и увидели, как рваные клочья облаков скрываются от них, потому что путники входили в заросли секвох. Гигантские деревья прятали от людей небо.

– Это большая дорога? – спросила Конопатая сразу у всех. – Та, что идет от моря до Южного базара и дальше?

– Похоже на то, – ответил Меткач. – Пройдем по ней еще немного вперед, а там уж и город.

– Не, – покачал головой Жилявый, – назад. Те места – севернее базара – я хорошо знаю. А это совсем другие заросли, незнакомые. Мы Южнее города вышли.

– Уверен? – спросил его большелодочник.

– Точно.

– Что ж… Пойдем назад. Надеюсь, не сильно промахнулись.

И когда уже, тоскливо вздыхая, с трудом переставляя ноги, они снова повернули на север, Конопатая сказала:

– Скоро вечереть будет, тогда и увидим. От города в ночи зарево, потому как много там огней.

Оба охотника посмотрели на нее с уважением.

– Только с дороги сойти придется, а то из-за проклятых секвох ни черта не видно, – добавила девчонка.

Взяли правее, стараясь не потерять из виду главную лесную магистраль. Когда-то и вдоль нее было много селений, особенно рядом со старым городом, на месте которого стоит Южный базар. Но теперь уж развалины этих деревушек сгнили, а то, что осталось, надежно скрыто сугробами, мхом и лесным буреломом – тайга бережет старые тайны.

Конопатая не хотела думать о чужих словах в голове, поэтому заставляла себя размышлять о том, что теперь будет с базаром. Выстоит ли он против целой армии, не превратится ли последний человеческий город в такие же руины, которые будут медленно разваливаться, гнить, зарастать зеленью?

– Хочешь, уйдем с тобой на восток? – шепнула она Кирюхе.

– Куда? – не понял он. – Что, сейчас?

– Нет же. Просто… Если вдруг все пойдет наперекосяк… Если остатки цивилизации псу под хвост… Мы можем уйти вдвоем и спокойно доживать где-нибудь далеко-далеко отсюда, где, может быть, нет ни людей, ни мутантов, или их так мало, что встретить почти невозможно. Мы не будем думать о продолжении рода и спасении человечества. Только получать удовольствие от жизни. А у тебя, кстати, всегда будет молодая женщина!

Она грустно улыбнулась, заглядывая ему в глаза.

– И когда настанет твой час… Я уйду в вечность вместе с тобой. Зачем мне жизнь в одиночестве или с кем-то другим?

Сжала его ладонь.

Крил закашлялся, поглядел на остальных. Но охотники не прислушивались к их разговору, они вообще не обращали внимания на парня и девушку.

– Ты такие вещи говоришь, как будто сейчас лучший для этого момент. И почему решила, что на востоке никто не живет? Что и опасности там нет? Заразы? Тогда бы все туда уходили.

– Не знаю, – она опустила взгляд. – Так, подумалось почему-то… Может, зря я боюсь те края, где родилась? Может, только там и остались еще места для нормальной жизни? Ведь про восток мы ничего не знаем… Ладно, забудь.

– Нет уж, как это “забудь”?

– Забудь, потому что вот он! – она протянула руку вперед, указывая куда-то над верхушками сосен. – Город.

Небо впереди подсвечивалось оранжевым и это не могли быть последние отсветы заката, ведь солнце исчезло за горизонтом слева от них и было оно красным, а не оранжевым. И еще зарево мерцало. Так, как бывает во время пожарищ. И на фоне темно-синего неба они разглядели несколько черных, дымных столбов, перекрывающих звезды.

– Опоздали, – с горечью сказала Даша.

Жилявый и Меткач невольно взялись за оружие.

– Мы пойдем туда? – спросил кто-то из них в сгущающейся темноте, такой уютной, скрывающей маленький отряд от бушующего впереди смертоубийства.

– А разве мы можем… Чем-то… – Конопатая прикусила губу и была рада, что в сумраке они не видят страх на ее лице.

Охотники молчали. Юхан украдкой шагнул назад, будто это могло отдалить его от опасности, а Вайсман, хоть и остался стоять на месте, вздохнул так тяжко, что было понятно – лезть в новую передрягу ему не хотелось.

– Там Ратник, – подал голос Крил. – Сыскари городские. Они не отдадут город за просто так. А у нас есть оружие, хорошее оружие. Мы можем помочь. И если с одной стороны к городу подступила какая-то сука, то с другой… – он повернулся к Дашке. – С другой просто обязана быть та, что ее раздавит.

Кажется он сам, не понимая того, произнес напутственную речь, одну из тех, которые умеют произносить только бывалые военачальники, речь, подогревающую кровь простых бойцов. Потому что Жилявый, а вслед за ним и Меткач шагнули вперед, и кто-то из них сказал во тьме:

– За хорошее дело можно и сдохнуть! Возьмем еще правее, там река, должна быть тропинка от города к проруби. Все лучше, чем через главные ворота лезть.

Конопатая обняла Кирюху.

– Какой же ты дурак, если думаешь, что я могу давить врагов. Я боюсь! Боюсь всего на свете. Даже саму себя и своих возможностей.

– Если хочешь – останься.

Она отрицательно покачала головой, поцеловала парня – долго, с наслаждением и тихим стоном, прижимаясь к нему всем своим странным, изменчивым телом.

Винтовку оставили Захару, который должен был стеречь Юхана.

“Если сражение закончится, а никто из нас не вернется”, – сказал ему большелодочник, – “делай с ним все, что захочешь, сам же возвращайся на станцию”.

Они вышли из леса, спустились по угору к замерзшей реке. Чем ближе подходили к Южному базару, тем очевиднее становилось, что дела в городе обстоят неважно. За стенами полыхало в нескольких местах, да и сами стены не везде устояли – были видны рваные края провалов, раскиданные бревна. С городских улиц доносились переливчатые раскаты автоматных очередей, сквозь которые пробивались человеческие крики, то радостные, то полные ужаса.

– Прорубь! – крикнул Меткач. – И тропа поднимается к стене, видите?

– Ага, – кивнул Крил. – Место открытое совсем и пожары подсвечивают. Нас могут увидеть, пока поднимаемся. Чего доброго еще свои положат.

– Какие свои, парень? – спросил его Жилявый. – Дыру в стене видишь? Те, кто нападал, уже прошли сквозь нее и свои пытаются их теперь там сдерживать. По крайней мере выстрелы еще слышны.

Пробежали по зимней тропе до неприметного входа, обустроенного в бревенчатом срубе – так быстро, что чуть не споткнулись о тело с торчащими из него арбалетными стрелами. Вышли на крайнюю городскую улицу.

– Там, – сказала Конопатая, указывая дулом автомата в сторону, где шел яростный, но почти бесшумный бой. С той и другой стороны летели лишь стрелы. – В кого нам-то лупить?!

Одна из стрел просвистела рядом, заставляя их пригнуться.

– Можем подойти, спросить, – сказал Меткач. – А можем прикинуть – кто от стены вглубь города отступает, а кто наоборот, на них прет. Я бы сказал, что вот этих ребят, которые нам в переулке спины показывают, мы и должны прямо сейчас порешить.

– Отсюда нельзя, – возразил Кирюха. – Видел, как сыскари в нас чуть не попали? Мы в них из огнестрелов точно попадем. Сбоку надо зайти.

Почти не скрываясь двинулись по краю улицы – наступающие не ждали удара сзади, оглядываться им было не интересно, да в запале боя и не заметили бы они четыре фигуры, крадущиеся вдоль обочины.

Все, дальше идти нет смысла. Надо стрелять! Крил вдруг подумал, что эти люди могут быть из гнезда Говорящего и… что, если с ними он ходил на охоту, а кто-то, возможно, прикрывал ему спину от нелюдей? Теперь каждый на своей стороне, выбор сделан.

Он надавил на спусковой крючок. Тихий переулок, смерть в котором гуляла со свистом летящих стрел, наполнился грохотом автоматных очередей. Вспышки, крики… Вот уже магазин полетел на мостовую, пришлось заряжать второй. Этот он опустошить не успел – все стихло в момент и перед ними остались лежать лишь неподвижные тела.

– Свои! – крикнул Кирюха тем, кто минуту назад отступал под натиском врага.

Навстречу им вышли несколько арбалетчиков. Один направился к Крилу, остальные бросились собирать испачканные стрелы.

– Вовремя вы! – сказал подошедший. – Еще бы чуть-чуть и… О, а я знаю тебя! Ты ж Аркадию Федорычу родственник. Или не родственник? С девчонкой его был. А, вот же и она. Свои люди, одним словом!

Парень сел на мостовую, утер на щеке кровоточащую ссадину, стал заряжать арбалет.

– Сам-то он как? – спросил Кирюха. – Ратник?

– Ничего, жив был, когда я его последний раз видел. Пробрался, правда, один сволочуга, чуть было весь дом ратниковский не взорвал. В последний момент обезвредили.

– А в вашей группе кто главный? Ты?

– Убило командира. Три десятка нас здесь стояло, прорыв со стороны реки сдерживали. А сейчас сам видишь – семеро осталось.

Парень встал, протянул руку.

– Костя.

Он оглянулся, посмотрел на зарево пожарищ. Криво ухмыльнулся.

– Страшно выглядит? Ничего, нас наскоком не возьмешь! Сейчас я тебе обрисую ситуацию, расскажу – кто, где и что делать должен. Раз ты с огнестрелами пришел, тебе и флаг в руки, будешь командиром нашим.

Костя явно был в ударе и даже смерть товарищей не смогла его остудить, сбить с толку.

– Они-то думали неожиданно… Думали числом… Хрена вам! – выкрикнул он и показал фигу куда-то в сторону, откуда доносились звуки выстрелов.

Но Крил понимал, что судьба города висит на волоске. И у него не было такой уверенности в счастливом исходе, как у этого парня.


 
Коллаж автора

Дошли уже до самого центра, до больших домов, где, по всему видать, жили состоятельные горожане. Казалось, что Южный базар захвачен, а если еще и нет, то это скоро случится. Многие постройки горели, освещая неверным, пляшущим светом ночной город. “Какого черта они еще сопротивляются?” – недоумевала Маша. – “Все же ясно!” Но с разных сторон продолжали раздаваться выстрелы, редкие лишь потому, что выпущенная стрела не издает звука, а огнестрелов с той и другой стороны было не так много.

Она пинком распахнула дверь в дом, над входом в который было написано “Библиотека”. Поднялась по лестнице на второй этаж, увлекая за собой целую толпу личной охраны. В большой комнате, заставленной книжными шкафами, Властительница увидела мужчину, склонившегося над старым деревянным столом. Штаны его были спущены, оголяя белый зад, за которым невозможно было разглядеть – на кого мужик навалился, над кем пыхтит.

– Пошел вон.

Охотник оглянулся, поспешно натянул портки. C ехидной ухмылкой отвесил Маше поклон. “Не из наших”, – подумала она, – “из чужого гнезда. Свои-то рожи примелькались, узнала бы”.

– Может, приструнить? – заметил Прыткий, глядя на то, как неизвестный тащит за волосы женщину в разорванном платье. – Совсем про дело не думают.

– Плевать. Будешь препятствовать – сам для них врагом станешь.

Она смотрела на книги, некоторые брала в руки, но почти сразу бросала на пол.

– Властительница! Вот – в другой комнате нашли.

Кто-то из охраны подтолкнул к ней старичка, от страха не знающего на что смотреть и потому прячущего взгляд, низко опустив голову.

– Кто такой?

– Билб… Библиотекарь, – несвязно пробормотал старик.

– Карта есть? – спросила она.

– Ч-что? – он все-таки поднял голову, но тут же пожалел об этом, наткнувшись на ее холодный, пронзительный взгляд, обещающий только смерть.

– Карта города в твоей библиотеке есть? – нетерпеливо пояснила она. – Соображай быстрее!

Книгохранитель шамкал пересохшими губами, потом бросился к полкам, отодвинул несколько старых фолиантов, извлекая из-за них скатанную в рулон бумагу.

– Пожалуйста, – протянул ее Властительнице.

Она бросила сверток на стол, раскатала. Подняла с пола несколько книжек, прижимая ими загибающиеся уголки. Внимательно посмотрела на карту, сравнивая в уме с тем, что видела на спутниковых снимках. “Нарисована уже в наше время, от руки. Но оно и лучше – больше правды, точнее”.

– Что с другими отрядами? – спросила не кого-то конкретно, но всех сразу. – Сообщения есть?

– Да какие там сообщения, – ответили из толпы охранников, – теперь каждый сам по себе. Воюют кто во что горазд.

– Надо наладить связь, – со злостью возразила она. – Отправить людей, пусть найдут всех, соберут информацию – кто насколько продвинулся, где сейчас находится, сколько охотников потеряли.

Снова посмотрела на библиотекаря.

– Карандаш есть? Ручка?

Тот суетливо дернулся в одну сторону, потом в другую.

– Там, – махнул рукой, – в кабинете.

Маша кивнула одному из своих, чтобы сопроводил. Спустя минуту она уже делала красным карандашом пометку на карте.

– Мы сейчас здесь. Прошли всю эту территорию, – обвела несколько улиц, – Значит, она свободна от врага.

Вскоре стали поступать сообщения от других отрядов, число пометок на карте росло, красные пятна расползались по нарисованному городу, покрывая все большую и большую площадь.

– Что с дальними, которые с юга должны были зайти? Нет связи?

Человек, пришедший с последним докладом, пожал плечами.

– Плохо, – Маша тряхнула головой. – А дурачка этого, обвешанного бомбами, который должен был главного в городской охране взорвать, не нашли?

– Раскусили его. Мертвый валяется на улице.

– Еще хуже! Видимо, жив главный. Потому и сопротивляются, что командует он ими.

Снова посмотрела на карту. Город прижимался к левому берегу реки, все его улицы – шесть или семь, не считая мелких, извилистых переулков – тянулись неровными линиями с севера на юг. Четкого разделения на кварталы не было, базар застраивался хаотично, без всякого плана. Иногда большие улицы сужались, раздавленные нагромождением лачуг, до прохода, в котором с трудом разминулись бы два человека. В таких местах наступление неизбежно останавливалось, потому что любой отряд вынужден был двигаться цепочкой по одному и на выходе их уже встречали.

– Эй, книжник! – она вновь обратила внимание на библиотекаря. – Кто у вас руководчик?

Старичок покосился на окно, за которым продолжались городские бои, будто боялся, что неизвестная сила немедленно покарает его за предательство. Но рассудил, что больше опасности исходит от людей, стоящих рядом, а главное – от женщины, которая ими командует.

– Губернатор, господин Майер.

– Где он?

Библиотекарь протянул сухощавую руку, указывая на что-то через окно.

– Его дом тот, что в четыре этажа. Самый большой на площади.

Маша повернулась к Крапленому, который поставлен был смотреть за продвижением только ее, Властительницы, отряда, а потому знал обо всем, что происходит в радиусе нескольких десятков шагов.

Он покачал головой из стороны в сторону.

– Нету там никого. Пустые дома, почти все. Городские отойти успели.

– Мне это не нравится, – процедила Маша сквозь зубы. – И чем дальше, тем больше.

Звякнуло стекло, в котором появилась аккуратная, круглая дырочка. Шальная пуля, залетевшая в комнату, ударилась в потолок, не причинив никому вреда, лишь заставив людей присесть от неожиданности. Когда легкий испуг прошел, Крапленый усмехнулся, сказал:

– Отслеживает кто-то. Видать, заметили, что ты в дом входила, Властительница.

– Ну так всыпьте им уже как следует, чтобы отползли подальше! Что я вас, учить должна?! – вспылила Маша.

“Не хватало еще, чтобы мне в голову прилетело, когда я стою на пороге собственного величия!”

– Закройте чем-нибудь окна.

Она отошла в темный угол помещения, пока стекла завешивали найденными тряпками. Стало совсем темно, пришлось зажечь свечи, о которых услужливо подсказал библиотекарь.

Маша еще раз посмотрела на карту. Только сейчас она призналась себе, что все ее мечты и дерзость нападения на Южный базар – все это может быть зря. Ничего еще не решено. Да, они легко вошли в город, быстро продвигались, но сейчас дело застопорилось и неизвестно было, как пойдет дальше.

– Посмотри ты, – она обратилась к Лютому, своему командиру, который командовал штурмом ворот. – Что скажешь?

Тот скривился, разглядывая карту.

– Я на черное мясо могу охотиться. И все наши люди, которые сейчас там, на улице, тоже. Мы и гнезд-то чужих раньше не захватывали, а город… Это уж не говоря о том, что здешняя охрана знает все закоулки, как свои пять пальцев. И о том, как будут город оборонять, они наверняка думали.

– Это я и без тебя понимаю. Вопрос был о другом.

Лютый с неудовольствием поправил книгу, закрывающую часть карты. Видно было, что его не радует своя командирская должность и он бы с удовольствием остался там, в родном лесу у священной башни, на развалинах города, раскинувшегося в устье большой реки.

“Надо будет разжаловать его к чертовой матери. А то и вовсе… Но не сейчас. Теперь пусть продолжает, нечего на полпути командира менять”.

– Лупят они нас не в лоб, – сказал он наконец, – а с разных сторон. Если будем продолжать в том же духе – потеряем много людей. Надо брать с них пример, делиться на мелкие группы, просачиваться там, где меньше сопротивление. Пусть головами вертят, угадывают, откуда на них прут.

Маша кивнула, соглашаясь – “ну хоть что-то сообразил”.

– Иди, делай, как задумал.

Она села на пол, прислонившись спиной к стене. Закрыла глаза. Почувствовала, что и Прыткий присел рядом.

– Блевать охота? – тихо спросил он.

– Не, – мотнула головой. – Теперь наоборот.

– Жрать?

– Ага.

Слышала, как помощник выспрашивал что-то у хранителя книг про еду, потом голоса стали отдаляться и Маша погрузилась в иллюзорный мир сновидений. Виделись ей когтистые лапы, тянущиеся к ее горлу, мерещилось чье-то смрадное дыхание. А потом – смех. Хриплый, кашляющий. Нечеловеческий. Кто-то смеялся над ней, над всеми ее усилиями и желаниями, над жалкой ее жизнью, за которую она цепляется, хотя, наверное, не стоило бы. Покончить со всем еще там, на берегу холодного моря – вот это было бы дело!

– Эй. Эй!

Открыла глаза. Над ней склонился Прыткий, он держал в руке тарелку, протягивал ей.

– Картохи, говорю, нет. Но у книжника нашлась каша из каких-то семян. Я попробовал – жрать можно. Даже вкусно.

– И причем тут картоха? – пробормотала Маша, зачерпывая деревянной ложкой местное варево.

– Сама во сне говорила – “картоха, картоха”. Не слабо, значит, проголодалась. Еще бы – столько выбле…

Дернула его за рукав: нечего об этом болтать при остальных. И вовсе не про картоху она говорила во сне. Пережевывая кашу, вспомнила темные лапы, а еще – глубоко посаженные глаза и черную морду. “Антоха”. Вот кто ей приснился.

К утру снова явился Лютый, с испачканным сажей лицом, перевязанной рукой. К тому времени и стрельба на улице поутихла, хотя пожары продолжались – от прежних, догорающих, эстафету принимали новые.

Докладов не было уже больше часа, поэтому Маша набросилась на командира, выспрашивая его о положении дел.

– Какого лешего тишина?! Если дело сделано, почему мне не сообщают?

Прежде, чем ответить, он с жадностью осушил большую кружку с водой.

– Тихо потому, что и они, и мы бережем патроны. Огнестрелы используются только при крайней надобности. А стрельбы из арбалетов вы отсюда, понятное дело, не слышите.

Зачерпнул из кадушки еще воды, сделал несколько глотков.

– Не можем пробиться. Кажется, будто они в каждой щели притаились. Куда не сунешься – всюду тебя встречают.

Подошел к столу, на котором до сих пор была разложена карта.

– Здесь и здесь, – ткнул в нее пальцем, – наших уже нет. Выбили их оттуда. Да и не столько выбили, сколько на месте положили.

Маша бросила мрачный взгляд на библиотекаря.

– Черный карандаш есть?

Тот кивнул, достал огрызок из кармана. Теперь не только красным заштриховывались улицы и переулки, но добавилось поверх и черного. Пришедшая Властительница ходила по комнате, заламывая руки, стараясь убедить себя, что не зря пришла и все у нее получится. Надо только постараться, приложить еще больше усилий!

– Что с южной стороны?

Лютый махнул рукой.

– Глухо! Думаю, никто не зашел в город с юга.

– Людей отправляли?

– Конечно. Никто не вернулся. Больше отправлять не буду. Нужно признать, что нас ждали и пустили только с этой, северной стороны, потому что они знали – большую армию в открытом столкновении им не одолеть. Вот и позволили нам… Втянуться. Теперь бьют со всех сторон.

Маша раздумывала секунду, потом подошла к Лютому так близко, что почувствовала исходящие от него запахи гари и пота. Стрельнула в него сквозь прищур яростным взглядом.

– Ты что, – сказала тихо, но остальные услышали и движение в комнате прекратилось, все смотрели на плечистого мужика и девушку, едва дотягивающуюся макушкой головы ему до подбородка, – в штаны наложил? Сомневаться стал?

Он сглотнул, но не от страха. Смотрел в ее глаза не отрываясь. Ясно было, что в этот момент Лютый ненавидит Машу и сдерживается из последних сил, чтобы не врезать ей по лицу, а может и шею свернуть, благо шейка казалась тонкой и хрупкой, а дотянуться до нее сейчас можно было одном рывком. И плевать на раненую руку.

– Н-нет… – выдавил он из себя. И только Властительница собралась отвернуться, отойти, как охотник добавил: – Однако задумка была дурная. Сама теперь видишь.

Маша вложила в удар всю свою силу, заехав ему по щеке не кистью, а сомкнутой в кулак ладонью. Тут уж и он не стерпел, схватил Пришедшую за горло, прижал к стене.

– Тварь чужеземная! Я ж тебя…

Прыткий и ее личная охрана бросились к нему, повисли на руках, потянули назад, стараясь оторвать от девушки, но Лютый был сильным охотником, не сдвинулся ни на шаг, все крепче сжимая пальцы. Маша хрипела, остервенело молотила кулаками по его мускулистым рукам, но, казалось, ничто ее не спасет и хватка не ослабеет, пока не хрустнут позвонки, пока не померкнет перед ней свет.

Грохнул выстрел. Всех забрызгало красным, а мощное тело Лютого нехотя завалилось в сторону и рухнуло на пол.

– Цела? – Прыткий держал пистолет, который успел достать из машиной же кобуры.

– Да, – ответила она сиплым голосом, прижимая руки к шее, – цела.

Хотела выпить воды, но брезгливо отбросила кружку, вспомнив, что из нее только что пил убитый. Помощник понял все без слов, нашел другую, протянул Маше.

– Спасибо.

Благодарность была не только за кружку, но показывать на людях чувства Маша не любила, для нее и простое “спасибо” многого стоило.

– Чертов дуболом, – взглянула на тело, жестом показала, чтобы его убрали. – Только не на улицу. Тащите в соседнюю комнату. И никому не говорить о том, что случилось! Ясно? Пусть думают, что Лютый жив, просто свалился от ранения и больше не может командовать.

– Ерундовое ранение-то было, – тактично кашлянув, заметил Крапленый. – От такого не падают.

– Крови много потерял, вот и все дела. А ты, – показала на Крапленого, – пойдешь вместо него. С положением знаком получше других, так что… Вперед!

Она забрала у Прыткого пистолет, вернула его в кобуру.

“Еще один день, когда смерть прошла мимо. Не может быть, чтобы все это случайно! Раз я дышу…” Затянулась затхлым библиотечным воздухом, желая убедиться, что легкие наполняются кислородом. “Значит должна продолжать, значит дело мое верное и оно еще не закончено”.

Поглядела на стол, на разрисованную карту, потом на Прыткого, на остальных. Наконец перевела взгляд на лужу крови, растекшуюся по полу. Да, мир сейчас не тот, что был несколько сотен лет назад. Теперь каждый, проснувшись утром, рискует не дожить до вечера. И все же… Все же она сама выбрала такую судьбу, при которой старуха с косой преследует ее по пятам, не отставая ни на шаг. Тем более сейчас, в центре пылающего города, который она решила наказать лишь за то, что он сильный и рано или поздно бросил бы вызов ее единоличной власти. Кто кого? Что, если город сильнее? Что, если он возьмет ее за горло, как тот обозленный командир? Будет ли она жива к моменту, когда солнце закатится за горизонт?

– Подите прочь. Все!

Охранники переглянулись, но не стали спорить, потянулись к выходу.

– Погоди, – схватила Прыткого за руку.

Когда остались один на один, притянула парня к себе. Жадно присосалась к его губам. “Пусть думает, если вдруг ему в голову придет настолько бредовая мысль, что это моя благодарность”. Стала расстегивать на себе брюки – с остервенением, едва не отрывая пуговицы.

– Постой… – пытался он ее остановить. – Не в твоем… положении…

– О моем положении мало того, что ни хрена неизвестно, так еще и срок, даже если допустить, что оно существует, небольшой. Ничего со мной не станет! Давай же, вперед! Сделай это, как настоящий мужик, как животное!

Схватила его руку, засунула в свою расстегнутую ширинку. Некоторое время Прыткий не мог оторвать взгляд от красных следов на ее шее, но потом забыл про них, забыл про все на свете. Развернул девушку, прижимая к столу, заставляя нагнуться.

“Наконец-то, сообразил!” Маша издала протяжный, нечеловеческий стон. “Вдруг это и правда в последний раз?” Больше она ни о чем не думала.

Охранники, конечно, слышали ее подвывание и его рычащие возгласы. Слышали скрип деревянного стола. Но сегодня они видели достаточно, чтобы ничему больше не удивляться и не иметь желания обмениваться скабрезными шуточками. Их дело стоять у дверей и ждать, а в случае опасности умереть за жизнь той, что стонала в комнате от удовольствия. Тем более, что на улице снова раздавались выстрелы, и, кажется, они были ближе, чем ночью.

– Надо уходить отсюда, – сказал Крапленый, когда дверь в комнату снова распахнулась.

– Почему? – Маша поправляла на себе одежду. – И какого ты вообще здесь? Ты должен быть на передовой!

– Властительница, передовая совсем близко. Они подошли к центру.

Она стиснула зубы, потом посмотрела на Прыткого, который оставался по пояс голый – ему до сих пор было жарко.

– Это все? Мы проиграли? – спросила она своего помощника. Он не знал ответ, но ей надо было кого-то спросить, произнести это вслух, чтобы вернуться к реальности.

Прыткий неопределенно повел плечом, что-то промычал неразборчиво.

– Покажи на карте, – снова обратилась она к Крапленому.

– Донесения уже не слишком свежие, что-то могло поменяться. Но хорошо, смотри. От этих отрядов, – ткнул пальцем по очереди сразу в пять мест, – давно ничего нет. Их следует считать потерянными.

– Так много людей?! – удивилась Пришедшая. – Неужели все уничтожены?

Крапленый помялся в нерешительности, потом ответил:

– Они могли и уйти. Если видели, что их прижимают, а выход из города еще был… Могли уйти.

– Сволочи… Что с остальными?

– Вот по этой линии мы держимся, в некоторых местах даже продвигаемся. Но затруднительность в том, что маленькие вражеские дружины постоянно оказываются где-то сбоку или сзади, наносят удары. И в каждой такой дружине есть один или два бойца с огнестрелами.

Сжимая в руках красный и черный карандаши, она продолжала разглядывать карту. Ругнулась едва слышно, скрутила свиток, отбросив книги с его углов.

– Хорошо, давай отойдем туда, где точно нет сопротивления, где все уже проверено.

Осмотрела комнату, будто прожила здесь долгие годы, хотя не прошло и одного дня. Скользнула взглядом по библиотекарю, съежившемуся в углу.

– Сжечь все.

– Все книгохранилище?

– Все дома на площади. И этот, и губернаторский – все! То, что еще не горит, но остается за нашими спинами, должно запылать!

– Да, Властительница.

Отходили не по центральной улице, старались петлять проулками, выбирая не самый очевидный маршрут. Кто-то там, позади, прикрывал их отход, но опасность появления врага из любой подворотни сохранялась. Иногда они останавливались, с опаской оглядываясь по сторонам, хватая воздух через натянутые на лица тряпки – дышалось тяжело, потому что над городом тянулся черный дым, застилающий солнце.

Один раз их обстреляли из арбалетов и несколько человек остались лежать на мостовой, припорошенной серым снегом. В отместку Маша приказала швырнуть в нападавших взрывчатку – пришлось бежать, спасаясь от сотворенной своими же руками стены огня, разлетающейся в стороны вместе с осколками камней и дерева.

– Осталось немного, – сказал Крапленый. – Сейчас выйдем на крайнюю улицу, что на угоре, над рекой. Там спокойнее, я приказал отойти туда всем, с кем еще оставалась связь.

Они двинулись дальше, хотя Маша вынуждена была сама себе признаться, что смертельно устала и едва передвигает ноги. Ее тянуло в сон и, несмотря на щупальца жестокой реальности, тянущиеся к ней смрадом и криками, все казалось ненастоящим.

Гарь вдруг сменилась порывом свежего ветра, он принес запах тающего снега. Маша подняла глаза, увидела огороженный низким заборчиком край улицы. За ним лишь голубое, чистое небо. Казалось, что это край мира, после которого – безбрежное ничто. Но когда она подошла ближе, увидела крутой спуск, а в низине белую, покрытую льдом ленту реки.

– Думаешь, здесь безопасно?

– Я не знаю, – развел руками Крапленый. – Но спокойнее, чем в центре. Сюда подошли многие из наших, заняли хорошие позиции. Сразу их не пробить. Так что… Есть какое-то время.

– Для чего?

Маша продолжала смотреть на белую ленту и во взгляде ее пропали искры, сверкавшие тогда, у ворот, за мгновение до начала штурма. Крапленый и Прыткий переглянулись. Каждый, кто пришел к Южному базару с оружием, считали, что не могли поступить иначе. Они шли за ней, за Властительницей, с готовностью исполнять ее приказы. И даже бывалого охотника страшила мысль о том, что сейчас он окажется один на один с этой готовностью, потому что приказы отдавать уже никто не хочет.

– Время для того, чтобы еще раз все обдумать, – попытался Крапленый вернуть Машу к реальности. – Оценить наши возможности, что-то предпринять. Нельзя же сразу посыпать голову пеплом. Большие дела так не делаются.

– А ты умелец в больших делах?

Пришедшая даже не обернулась, но в голосе ее чувствовалась злость. Прыткий махнул Крапленому – “отойди, я сам”. Подошел к Маше, осторожно коснулся ее плеча.

– Он прав, ты же знаешь.

Маша молчала. Где-то – не рядом, но и не слишком далеко – раздались автоматные очереди, ожесточенной трескотней перекрывая друг друга. Потом так же неожиданно стихли. Кто кого пересилил – неизвестно.

– Хорошо! – она повернулась, стала оглядываться.

– Позвать его?

– Я ищу место, где карту пристроить. Но зови, черт с ним.

Разложились на выбитой, валяющейся посреди улицы двери. Подошел Крапленый, вместе с ним еще несколько командиров из тех отрядов, что успели подтянуться. Она узнала Сухого, а вот того, что с татуировками на лице, не было.

– Давай по порядку, – сказала Властительница. – Что сейчас хуже всего?

– Мы до сих пор не видим черты, по которой идет схватка. Не знаем, куда наступать, – ответил один из командиров. – Они везде. Кажется, что их мало, но они лезут отовсюду. Только ты подумаешь, что надо давить в одну сторону, как получаешь с другой.

– Да, – согласился Крапленый. – Пока мы знаем лишь про один большой отряд, остальные расползлись мелкими группами по всему базару, и, похоже, действуют каждый сам по себе.

– Где он?

– Большой отряд?

– Да. Надо быть идиотом, чтобы не понимать, что там их главный. Как же скверно, что мы его не взорвали! Сейчас бы все шло по-другому.

Ничуть не смутившись ее резкости, Крапленый указал на район города, расположенный чуть западнее центра.

– Искатели говорят, что здесь.

– Насколько он большой? Больше нас? Такой же? Меньше?

– Меньше, но ненамного.

Она взъерошила свалявшиеся, давно немытые волосы.

– Так давайте его уничтожим. Пробьемся туда и, если будет нужно, закидаем всей оставшейся взрывчаткой. Это единственное наше оружие, против которого они ничего сделать не смогут.

– А мелкие? Все эти банды, что шныряют вокруг?

И Крапленый пожалел, что вопрос задал он, а не кто-то из командиров. Маша просверлила его возмущенным взглядом, сжала в руках огрызок черного карандаша, который, если бы не был таким маленьким, непременно переломился бы надвое.

– Ты меня спрашиваешь? – прошипела она. – Кто здесь охотник? Вы вообще сами умеете соображать? Или ждете, что я буду давать ответы на все вопросы? Представь себе, сукин ты сын, я не знаю всех ответов!

Наступившую тишину нарушил молодой, который, верно, и командиром-то не был, а дружину свою возглавил только после гибели старшего.

– Прикрытие нужно. Чтобы по левую и правую руку такими же небольшими группами шли наши. И если кто нападает, то связывали бы их в бою, пока остальные двигались дальше.

Маша бросила карандаш на карту, показала на молодого.

– Вот! Ну вот же! Кто-то ведь умеет думать своей собственной башкой! Все, делитесь на отряды и вперед!

Она отошла в сторону, умылась горстью снега. Надежда, мелькнувшая, как луч солнца, пробивающийся сквозь дым пожарищ, снова вернула ее к жизни, прогнала апатию и сонливость. “Просто так я не сдамся! Ведь иначе… Что мне делать, если сражение проиграно? Что со мной сделают, если оно будет проиграно?”

На несколько минут она задумалась о том, что у нее нет запасных планов. Ни Б, ни В, вообще никаких. Куда деваться в случае поражения? Маша понятия не имела. Пока можно оставаться на этой улице, на вершине угора, с которого видна пробитая во льду прорубь. Все-таки в стороне от сражения. А потом… Вон же тропинка, по которой хорошо будет удирать.

Она сплюнула. “Мне нужно побеждать! Во что бы то ни стало!”

Ждать развязки здесь – значит лишить поредевшую армию десятка хороших бойцов, которые остаются ее личной охраной. А случись что, разве эта десятка убережет ее? Скорее всего нет. Лучше идти с остальными, в пекло! И будь, что будет.

Снова извилистым маршрутом, вдоль сгоревших и еще чудом уцелевших домов. Рядом шел Прыткий, он затравленно смотрел то в одну сторону, то в другую, сжимал рукоять подаренного пистолета.

– Страшно? – спросила его Маша.

Согласно кивнул.

– Не ссы. Если ты мразь, а давай признаемся, что я та еще мразь, значит и ты не лучше, и если хочешь переделать мир под себя, идешь, перешагивая через других, то уже не стоит бояться. Надо оставаться мразью до конца.

Кого она хотела успокоить этим откровением? Себя? Наверное. Потому что Прыткий побледнел еще сильнее.

С правой стороны раздались крики. Над головами просвистело несколько стрел, раздался звон бьющегося стекла. В сторону нападавших сразу ушла группа прикрытия и шум боя сместился дальше, а потом и вовсе исчез.

Через несколько минут похожее нападение случилось слева, теперь нападавших было больше, кто-то с их стороны даже открыл огонь из автомата. Но и их удалось оттеснить вглубь построек, заставить отступить. Кажется, новая тактика работала. Но сколько еще таких групп прикрытия уйдут в неизвестность, пока они доберутся до цели?

"Неважно!" – подумала Маша. – "Случится то, что случится. Сколько людей поляжет – не имеет значения".

Подошел охотник, отправленный Крапленым.

– Искатели говорят, что впереди большой отряд. Развернулись цепью на четыре улицы, идут на нас.

Маша остановилась, сняла автомат с плеча, щелкнула предохранителем.

– Значит их искатели не хуже наших.

Проверила – сколько магазинов в запасе? Четыре. Не слишком много. Когда они иссякнут, можно будет отстреливаться из пистолета, но потом она останется беззащитной. Махать топором или даже стрелять из арбалета – этим мастерством Маша не владела.

Оставались считанные мгновения. Сейчас все решится! После этого боя проигравшим не на что будет рассчитывать.

Вытягивая шею, высматривая поверх голов – что там, дальше? – она разглядела впереди, на улице, по которой они шли, лавину защитников города.

Стрельба началась сразу, без напутственных речей или требований сдаться. С каждой стороны посылали смерть, надеясь, что она найдет себе жертву, проклинали врага и отчаянно верили, что сегодня умрет кто-то другой.

Маша с Прытким сами не заметили, как оказались в центре сражения. Их еще прикрывали охотники личной охраны, но стрелы, а порой и пули, свистели не только спереди, но и справа, слева.

В какой-то момент армии столкнулись, от стрельбы перешли к рукопашной. Крики, звон металла… Снег, и без того потемневший от пожаров, окропился красным.

– Назад, назад!

Ее оттаскивали, прикрывая широкими спинами. Автомат оказался бесполезен, в кого стрелять в мешанине тел?

Маша взвизгнула – по плечу ее чиркнуло лезвие. Прыткий навалился на прорвавшегося врага, успокоил его, подарив вечный сон.

– Сюда!

Ворвались в затхлое нутро сарая. Один из охранников тут же стал выбивать доски с другой стороны, пытаясь организовать путь к отступлению. Сарай примыкал к дому и ему пришлось идти внутрь, проверять, можно ли через этот дом безопасно попасть на другую улицу.

Кто-то тем временем подпирал поленом хлипкую дверцу, но она продолжала вздрагивать от ударов с той стороны. Видели или нет, что здесь укрылась Властительница? Пока казалось, что штурмовать избушку не собираются, что все удары случайны.

– Глубоко резанул?

Прыткий поморщился, осматривая ее рану. Заглянул Маше в лицо.

– Эй! Ты меня слышишь?

Глаза девушки были распахнуты, в них читался ужас и полное непонимание того, что происходит.

Прыткий решился влепить ей пощечину.

– Слышишь меня?! Похоже, нам надо отходить. Очень быстро отходить!

Несколько минут назад она поучала его, убеждая не бояться, а теперь сама объята животным страхом. Впрочем, если бы не ее состояние, если бы не обязанность вывести Властительницу из под удара, он бы, возможно, и сам поддался панике.

– Там чисто! – вернулся охранник, проверявший дом. – Давайте бегом отсюда, пока есть возможность.

Когда ее потащили из сарая, Маша вдруг очнулась от оцепенения:

– Взрывчатка. Скажите – пусть используют взрывчатку!

– О, духи! Какая взрывчатка, Властительница?! – Прыткий силой затолкал ее в узкий проход. – Там месиво из людей! Кого взрывать?

Пробежали извилистыми коридорами, через комнату, пропахшую вкусным варевом, выскочили на свежий воздух. Страшные звуки, доносившиеся с соседней улицы, гнали их вперед, через двор, в переулок и дальше, ближе к речному спуску. Там открытое пространство, просматриваемое и простреливаемое на многие сотни шагов, но другого пути нет. Идти к северным или южным воротам – погубить себя.

– Мы не должны отступать, – бормотала Пришедшая. – У нас много людей. Не может быть, чтобы все они полегли. Надо дождаться, пока закончится сражение.

– Если нас возьмут живыми, они припомнят каждый сожженный дом. Ты видела нелюдей, подвешенных на секвохах? Городские не любят церемониться. Шевелись!


 
Коллаж автора

– Шевелись, шевелись!

Крил подгонял тех, кто зазевался. Они спешили навстречу шумной свалке, к месту, где столкнулись и теперь отчаянно пытались уничтожить друг друга две армии. Каждый перемалывал врага чем мог – пиками, ножами, а то и голыми руками.

– Чего торопишься? – пытался образумить большелодочника Жилявый. – Помереть всегда успеем.

Ни он, ни его приятель Меткач лезть на рожон не хотели. Да и те немногие, что остались в живых в присоединившемся к ним отряде, смотрели по сторонам со страхом, а вовсе не с желанием немедленно броситься на врага. И только указывающий дорогу Костя сверкал глазами – молодая, горячая кровь будоражила его сознание.

“Война – дело таких, как он”, подумалось Конопатой. “А мне бы сейчас прочь отсюда, в какую-нибудь избушку на берегу реки или озера. Подальше от всех, и от людей, и от нелюдей… Разве только Кирюха, тот бы пусть оставался. Больше никто”.

Вышли к дому, торчащему над прочими обгоревшей свечой. Крил поднял голову.

– Я поднимусь. Надо сверху глянуть, прикинуть, что и как.

– Давай с тобой, – предложил Меткач.

– Нет, жди внизу. Я легкий, а под нами обоими того и гляди обрушится. Он и так на честном слове стоит.

Осторожно вскарабкался по обугленной лестнице. Сначала на второй этаж, потом на чердак. Забрался на сиротливые, лишившиеся кровли стропила, огляделся. Город вокруг пылал и наполнялся криками, казалось, что смерть и хаос повсюду, но если присмотреться – обнаруживался и очаг этого безумия.

– Туда, – указал Крил, когда спустился.

– Постой! – схватил его за руку Жилявый, снова пытаясь остановить. – Порешат нас ни за что. Там же бойня.

– И что? Здесь теперь стоять, ждать неизвестно чего?

– Да уж лучше здесь, – проворчал Меткач, – теперь каждый сам за себя.

Кирюха брезгливо поморщился, бросил им:

– Оставайтесь.

Сказал это, кажется, равнодушно, но с ледяной ноткой неприязни. А когда повернули за угол, Костя подошел ближе, заряжая на ходу арбалет, сказал:

– Зря.

– Что?

– Отпустил их зря. Надо было припугнуть. Поводил бы перед мордами стволом, сразу бы и согласились. Сейчас каждый человек на счету.

– Эти двое из охраны Говорящего с небом. Случайно с нами оказались.

Костя остановился. Оглянулся, словно хотел вернуться и учинить только одному ему понятное правосудие. Но сплюнул, догнал Крила, подстраиваясь под его шаг.

– Чего ж вы… Давно надо было их… В расход.

Большелодочник ничего не ответил. Ему казалось, что его окружают люди, в сознании которых мир всегда черный или белый. Он никак не мог взять в толк, как это можно не раздумывая, не просчитывая последствий, пустить кого-то “в расход”. Или того хуже – напасть на целый город! Как можно не шевелить мозгами, не сомневаться, не сходить с ума от неизвестности?!

Взгляд его остановился на Конопатой, она улыбнулась. Будто и не сгорал вокруг них Южный базар, не погибали нападающие и защитники, будто не грозила им самим каждую секунду опасность. Он улыбнулся в ответ и ему вдруг стало тепло и спокойно. Пусть мир рушится. Он рушится уже тысячи, миллионы лет. Но если рядом кто-то улыбнется, возьмет тебя за руку и поведет дальше, то какая разница? Пусть даже этот “кто-то” не человек.

И она взяла его за руку. Не потому, что, как ему казалось, она чувствует этот мир лучше любого человека и может спасти Крила, вытащить его из любой переделки просто ухватившись своей ладошкой за его ладонь. Ей самой было страшно. Жутко от звуков приближающейся резни. И даже трансформация из девушки Даши в чудовище с когтями и клыками, двигающееся в несколько раз быстрее любого человека, не спасет ни ее, ни тех, кто рядом. Пожалуй, даже ускорит развязку – завидев мутанта на него набросятся и свои, и враги.

“Я всегда и везде чужая. Даже тот нелюдь, повстречавшийся ночью, который рассказал, что они уходят с севера, не признал во мне родича. Жаль… Жаль, что люди не могут стать с мутантами одним народом, дарить жизнь вместе”.

Показалась узкая городская улочка, несколько перекрестков и квадратное пространство, которое в былые времена и в каком-нибудь другом городе называлось бы площадью, здесь же оно было скоплением тел, лежащих в грязи. Дашка крепче стиснула ладонь Крила. В конце улицы уже видны были мечущиеся люди – там шла рукопашная.

“А может, Меткач и Жилявый были правы? Может и Захар, оставленный в лесу, тоже прав? Не стоило вообще заходить в город?”

Надо отдать должное защитникам Южного базара, они позаботились о том, чтобы отличать своих и чужих даже ночью, в неверном свете пожарищ. Их одежда была почти черной, на руках светлые повязки – не спутаешь с серыми лохмотьями лесных охотников. Конопатая и большелодочник, пусть и не были в черном, но тоже повязали на руки светлые тряпки.

Кирюха, а вслед за ним и остальные приготовили оружие. Да что толку? Чем ближе, тем яснее становилось, что надо доставать ножи. В человеческой мешанине не было шансов поразить врага, кроме как случайно или оказавшись с ним лицом к лицу, на расстоянии вытянутой руки.

– Ах…

Костя, которому казалось, будто он точно знает, что его не убьют, упал с пробитой головой. Остался лежать позади, на грязной улице.

До побоища оставалось шагов двадцать, не больше. Вся их маленькая группа двигалась вдоль обочины, стараясь не оказаться на виду раньше времени. Конопатая успокаивала сердцебиение, она не хотела меняться, переходить на свою темную сторону. Отпустила крилову руку, достала короткий, крепкий клинок.

“Что ж, пришел час быть человеком. Человеком в самом худшем его проявлении, человеком с маленькой буквы. Как эта буква выглядит? Не знаю. Добрые духи, выйдет ли отсюда хоть один живой?”

– А-а-а!!! – кричал кто-то рядом, кто-то из своих, может быть даже Кирюха, но казалось, что это крик общий и принадлежит он всем сразу, всем, кто вонзился в толпу дерущихся с одной только целью – искать глазами чужих и тянуться к ним остро заточенными лезвиями.

Бессмысленная и беспощадная бойня окружила их со всех сторон. Чьи-то выпученные глаза, сверкнувшая перед глазами сталь, брызги липкой крови и крики, крики…

Крил старался защищать ее. Он успевал находить мгновение, чтобы оглянуться, увидеть – Дашка рядом, жива. Прикрывал со спины, иногда отрываясь, чтобы закончить чью-то и без того унылую, беспросветную жизнь. Потом возвращался и снова вставал рядом с девушкой. Ярость, азарт, кипящая кровь, в которой растворился, как в кислоте, страх за собственную жизнь…

– Ох…

– На!

– Сдохни!

– Хр-р-р…

Из-под заточенных клинков летели искры. Сквозь крики прорывались страшные звуки, с которыми встречалось железо и живые тела. Перед Конопатой появился вдруг совершенно обезумевший, израненный человек, вопивший что-то нечленораздельное. Она даже не успела понять, кто он – враг или свой? Человека смели, втоптали в скользкую мостовую.

Затянувшееся сражение стало распадаться, группы дерущихся расползались по дворам и переулкам. Совершенно невозможно было понять, чья берет верх, кто же в итоге станет хозяином города?

“Все закончится тем, что мы перережем друг друга, не останется никого и ничего, только обгоревшие дома”.

Ее ударили по лицу. Конопатая с трудом устояла на ногах, махнула в сторону нападавшего ножом, но того уж и след простыл. Впрочем, через мгновение его место занял другой. На них давили, оттесняя в переулок, оказавшийся вдруг тупиком. Упали еще двое из тех, что были в команде погибшего Кости. В какой-то момент девчонка осознала, что кроме нее и Крила никого не осталось, а врагов еще много и они прижимают их к стене.

“Ну вот и все”.

Кирюха попытался заслонить ее собой, но почувствовал – что-то не так, обернулся. То, что было за его спиной, уже не было Конопатой. Той секунды, на которую он отвлекся, хватило бы, чтобы с ним расправились, воткнули несколько ножей и пик. Но озверевшие охотники, загнавшие их в тупик, отпрянули.

Оттолкнув Крила в сторону, на толпу двинулась черная тень. В иной раз они бы не стали связываться, дали мутанту уйти, но сейчас, в горячке боя, никто не собирался отпускать невесть откуда взявшегося монстра. Еще два или три удара сердца они топтались на месте, потом с криками бросились вперед.

Ей казалось, что она убивает медленно. Все вокруг двигались так, будто их ноги и руки увязли в киселе. Конопатая же металась молнией от одного к другому и все равно считала, что это слишком неторопливый, размеренный процесс, который было бы неплохо ускорить. Прикончить всех и уйти из тупика, из города. Уйти с Крилом так далеко, чтобы даже случайно не встретиться ни с одним человеком из тех, что оказались в этот проклятый день на этих проклятых улицах.

Несколько раз ее зацепили клинками, но Конопатой было плевать. Лишь бы скорее закончить! Последний, оставшись с ней наедине, хотел было сбежать, но она догнала. В дело шли не только когти, но и клыки – она чувствовала во рту вкус, который невозможно забыть.

Фыркнула, отплевываясь. Не собираясь возвращаться к человеческому облику, она медленно двинулась к стене. Только сейчас заметила, что рассвело. Небо над ней было голубым и в воздухе чувствовался аромат свежести, запах приближающейся весны, готовой растопить снег и пробудить первые цветы.

Голубое небо отражалось в глазах Крила. В руках он держал арбалет – успел выстрелить в кого-то. Возможно, спас ее. Но другая стрела торчала из его груди – кто-то, до кого она не успела добраться, тоже успел.

Черной ладонью коснулась розовой щеки, потом сжала остывающую, испачканную в крови руку. Склонившись, поцеловала Кирюху в губы. Живой бы не позволил, брезговал он ее темным обличьем. Но теперь уже все равно.

Позади раздались шаги. Она обернулась, увидела других охотников. Слишком много, чтобы справиться одной. А ведь она могла жить с кем-то из них в одном гнезде, есть от одного костра.

Взревела жутким, хриплым голосом:

– Я же человек!

Охотники вздрогнули – вряд ли им доводилось встречаться с говорящим мутантом. Оторопь быстро прошла, стали прицеливаться, направляя на нее заостренные кончики стрел. “Остаться?” Сжала крепче холодную руку. “Просто подождать мгновение и все будет кончено. Я же сама обещала, что уйду в вечность с ним”. Но что-то древнее, неконтролируемое подтолкнуло ее, когда стрелы были уже выпущены.

Взвилась в воздух, цепляясь когтями за верхний край стены. Перемахнула на другую сторону, запрыгнула на крышу низенькой хижины, потом на следующую, на этаж выше. Помчалась, перескакивая от одного дома к другому, выбирая те, что еще не сгорели или уже потухли, но могли выдержать ее обугленным остовом.

"Сдохните! Сдохните все! Убейте друг друга, твари! Вы не заслуживаете жизни в этом мире!" По ее черным, огрубевшим щекам катились слезы, которые тут же смахивал ветер, несущий над городом черный дым.

Выскочила на улицу, за которой начинался спуск к реке. Не обращая внимания на стреляющих друг в друга людей бросилась вниз по угору, мимо проруби, к темнеющий вдалеке полоске леса. Цепочка следов тянулась в том же направлении и вскоре, когда город уже остался позади, она увидела группу из шести или семи человек.

“Обойти? Убить?”

Двести шагов. Сто. Ее тоже заметили. Мимо пролетело несколько стрел, раздался треск автоматной очереди. Конопатая взвизгнула, как щенок, которого пнули. Перевернулась несколько раз, испачкав тающий снег красным, но добить себя не позволила – тут же вскочила и, метнувшись в сторону, обманывая стрелка, в несколько огромных прыжков приблизилась к нему.

– Прыткий, назад! – закричал кто-то женским голосом, но было поздно.

Автомат, выбитый из рук, отлетел в сторону. Размашистый удар когтями по горлу… Затем следующего, не давая им опомниться. “И тебя! И тебя! Всех вас к дьяволу! За Крила…”

Последней оказалась кричавшая женщина, совсем еще молодая, испачканная в саже, сжимающая дрожащей рукой короткий нож. Понимала, что он ее не спасет, но все еще выставляла перед собой, пятясь назад.

Даша вырвала нож из ее руки, схватив прямо за лезвие. Толкнула ее на снег, навалившись сверху, сжимая мертвой хваткой тонкую шею. Еще чуть-чуть и… Она ощутила чье-то присутствие. Быстро обернулась – в одну сторону, в другую… Место открытое, до леса далеко. Если бы кто-то был рядом, его было бы видно. Но инстинкт не мог обмануть мутанта!

Она снова поглядела на женщину, которая, в сущности, могла быть и горожанкой, спасающейся из горящего города – Конопатая понятия не имела, кого она только что уничтожила. Неизвестных ей людей. Да и какая разница? Она их всех ненавидит.

Опустила взгляд, задержавшись на животе обреченной. Снова посмотрела ей в глаза.

“Вот в чем дело. Еще одна жизнь под сердцем. Жестоким, небось, сердцем. И я должна их пожалеть? Только потому, что эта жизнь невинна?” Но хватка ослабла и, еще не решив, как ей быть, она уже понимала, что не сможет снова сжать пальцы.

Злобно рыкнув, слезла с той, что не верила в свое спасение, откатилась в сторону, распластавшись на снегу. Дыхание вырывалось из ее рта облачками пара, пока тело Конопатой, которое она перестала контролировать, снова превращалось в хрупкую девичью фигурку, обтянутую изорванной, исполосованной клинками одеждой.

“Нет, она не горожанка”.

Девушки лежали в нескольких шагах друг от друга, пока Маша не поднялась, подползая к Прыткому. Села рядом с ним, положив его голову себе на колени. Она не могла понять, почему в ее горле застрял ком. Разве был на этой планете хоть кто-то, кому она раскрыла бы душу, по ком хотелось бы плакать? И все-таки слеза скатилась по щеке, заставляя бывшую Властительницу зажмурится.

– Я знаю, кто ты, – сказала она Конопатой.

Та привстала, покосилась на недобитую. Поразмыслив о чем-то, наконец догадалась.

– Вот оно как… – скрипнула зубами, вскочила на ноги. Пошла вокруг Маши в одну сторону, развернулась, двинулась в другую. Ей хотелось разорвать невидимый круг, защищающий Пришедшую, но та жизнь – другая, не провинившаяся перед ней ни в чем – оставляла этот круг непроницаемым.

В конце концов она со злостью пнула валяющийся на снегу нож и решила, что потом, когда придет час, все равно с ней расправится. Пусть даже для этого придется идти вместе на край света – она ее из виду не упустит.

– Отсюда нужно уходить.

Маша не отвечала. Но это не могло продолжаться вечно и вот она уже опустила голову Прыткого на снег, заставила себя встать. Посмотрела на черные столбы дыма.

– Что с базаром? Городские выиграли?

– Я не знаю. Там все против всех. И ты в этом виновата!

– А почему не убила?

Конопатая позволила себе подойти близко, на расстояние вытянутой руки, но она по-прежнему чувствовала, как сама себя останавливает от расправы, будто сжимается пружина, которую кто-то установил между ними.

– Потому что ты носишь в себе ребенка.

По ее озадаченному лицу Конопатая догадалась, что до сих пор Маша не была в этом уверена. Но мутанту поверила – знает, что нелюди многое чувствуют не в пример лучше простого человека. Не зря с Говорящим несколько месяцев прожила.

Они забрали с собой какие-то вещи и оружие. Разделили поровну, не сговариваясь. Дашка не убьет ее, по крайней мере сейчас, иначе бы она это уже сделала. А Властительница не станет покушаться на свою спутницу, потому что понимает – случись что, лучшего защитника, чем оборотень, не придумаешь. Так что пойдут вдвоем, хоть и дико это казалось обеим.

Обернувшись в последний раз – Конопатая на город, где остался Крил, а Маша на тело Прыткого – двинулись к лесу. Обе чувствовали, как жжет изнутри ненависть к существу, идущему рядом, но изо всех сил давили эту ненависть, не выпуская ее на волю. Мужики на их месте остались бы, пожалуй, лежать там, у реки, расправившись друг с другом, но женская натура лучше умела приспосабливаться к любым, даже самым причудливым и невероятным обстоятельствам.

“Где-то в лесу оставались под охраной двое обращенных. Что, если найти их? Вдруг еще не сбежали? Заманить девчонку обманом а там уж… С этими двумя, пожалуй, можно бы и ее в расход. Вот только… Где они? В какой стороне? Я понятия не имею. Посмотреть на смарте? Не хотелось бы этим привлекать ее внимание. Да и велик ли шанс, что охрана, увидев пожарище и не дождавшись никого из города, не расправилась с обращенными и не сбежала обратно в гнездо? Да, глупая идея. Не стоит она того, чтобы хитрить и на себя навлекать злобу этой… Как ее? Дарья… Говорящий и фамилию называл, но фамилию… Нет, не помню”.

С искрой ненависти во взгляде покосилась Маша на Дарью и наткнулась в ответ на такой же недружелюбный взор. Конопатая ни на секунду не позволяла себе расслабиться, она знала – рядом та, что виновата во всем.

“Надо отбросить эти глупости и поступить правильно. Не ждать же мне, пока она родит, чтобы потом с ней расправиться! А если я начну ее жалеть? Если за то время, что осталось до рождения ребенка, она запудрит мне мозги? Нет-нет, у нее не получится! Хотя… Как я могу знать? И что это за глупая отсрочка? Тащиться с ней черт знает куда лишь для того, чтобы потом все равно прикончить? А вдруг она, улучив момент, сама меня прикончит?”

– Куда мы идем? – спросила Дашка, когда они вошли в лес.

Маша остановилась. Видно было, что идти ей нелегко.

– Я не знаю. На север?

– Почему на север?

– Других направлений я себе не представляю. Разве можно идти куда-то еще?

– Но что мы там будем делать, на севере?

Маша прижалась спиной к сосне, бросила на снег автомат и дорожный мешок.

– Слушай, девочка, мы только что свалили из пекла. Мы ненавидим друг друга и до сих пор были по разные стороны баррикад.

– Разные стороны чего?

Властительница отмахнулась – “неважно”.

– Я сейчас ни хрена не соображаю и готовых планов у меня нет. Так что не доставай. Если только сама не придумаешь что-то стоящее. Тогда говори.

Конопатая прислушалась к лесу. Никаких посторонних звуков и ощущений, будто рядом есть люди или мутанты. Она присела на корточки, развязала тот мешок, который тащила сама, она забрала его у одного из охранников Пришедшей.

– У меня тоже нет планов. Пусть будет север. Пока. А там поглядим.

В мешке она нашла одежду на большого мужика, фляжку, наполовину заполненную водой и немного еды, которой ей одной хватило бы дней на пять, а если делить на двоих…

– Надеюсь, у тебя тоже есть чего пожрать?

– Что-то есть. Я ревизию не проводила. Этим занимался… тот, которого ты… – она сжала и без того тонкие губы, отвернулась.

– Лучше бы провела. Ревизию, – тихо сказала Конопатая. – И хорошо бы еды у нас оказалось поровну, потому что делиться вряд ли кто-то захочет.

Маша раздраженно дернула узел на мешке, раскрыла его, показывая содержимое: почти то же самое, только запасная одежда шита по ее размеру.

– Довольна?

Конопатая кивнула.

– Можешь идти? – спросила она. – По мне так лучше уйти подальше, пока светло.

– Пойдем.

Шли все равно с остановками. Маша не жаловалась, хотя Конопатая видела, что ей плохо. Пару раз Пришедшая склонялась над снегом, начиная вздрагивать от спазмов, но ее так и не вытошнило. Лицо Властительницы было бледным, на лбу ее Дашка то и дело замечала бисеринки пота.

“Надеюсь, она не потеряет ребенка. Иначе зачем это все? Зачем ей помогать?”

Она уже приняла мысль, что с таким попутчиком становится скорее подмогой, чем компаньоном. Смогла бы стерва хоть куда-то добраться, если бы осталась одна? Конопатая в этом сильно сомневалась.

Вот и день стал клониться к закату. Долго спорили – разводить ли костер? Но вода во флягах кончилась, нужно было топить снег, не говоря уж о том, чтобы хоть немного согреться.

Сидя у догорающих поленьев, с трудом перебарывая сон, Конопатая смотрела на спутницу и думала, как ей казалось, о том же, о чем и она: как им лечь рядом? Пусть даже для того, чтобы не замерзнуть. Но как заставить себя поверить, что ночью эта тварь не пырнет ее ножом? А главное – как преодолеть брезгливость и ненависть?

– Никто не заставляет, – догадалась о ее мыслях Маша, – но сама понимаешь – зима еще не отступила, ночью будет холодно. Даже охотнички мои укладывались парами, а то и кучей.

Она подняла голову, надеясь увидеть звезды. Это всегда помогало ей, отвлекало от убого мира, в который превратилась Земля. Там, среди звезд, еще летало несколько спутников, от которых можно было поймать сигналы. Хоть и призрачная, но все-таки связь с лучшими временами, с расцветом человечества.

Звезд на небе не было. Все заволокли серые тучи и хорошо, если из них не посыпятся ночью ледяные крупинки.

– Боишься? – спросила она Конопатую. – Если уж по правде, то бояться должна я. Ночевать спиной к спине с нелюдем…

– Это еще вопрос, кто из нас нелюдь, – проворчала Дашка в ответ и стала укладываться рядом с Властительницей.

"Какого черта? Моя жизнь утратила смысл. Убьет меня она, холод, или один из тех головорезов, что размахивали сегодня клинками в городе, если он тоже сбежал и теперь заметит в лесу огонек их костра… Нет никакой разницы.

Головорез пришел не один. Они появились разнузданной, горланящей компанией. Человек десять, а то и больше. Шли с факелами и, как ей подумалось, по их с Машкой следам. Но потом свернули, отдалились, чтобы вскоре вернуться с другой стороны.

"Нет, не похоже, что идут по следам. Иначе бы уже здесь были. Просто носит их по лесу зигзагами, видно набрались в городе ворованной настойки".

Вскочила, проснувшись, и Маша. Конопатой пришлось схватить ее за руку, приложить палец к губам. Вернее всего это ее подданные, охотнички, как она их сама назвала. Но только теперь они вряд ли признают ее Властительницей. Что там осталось от армии? Такие вот банды, живущие своим разгульным счастьем, радующиеся, что живы и готовые поквитаться с теми, кто их на войну отправил.

– Всех! Всех забрал ночной дух! – орал кто-то диким голосом. – И нас заберет!

– Тебя первого.

– Нет! Первым ее забрал. А жаль, я бы…

– Разворачивай, мы тут уже были.

Их голоса еще долго раздавались в темноте, пока, наконец, охотники не растворились в чаще древнего леса. Дашка позволила себе шумно выдохнуть. Обе они не пытались прятаться, лежали так же, как устроились на ночевку. Ждали своей участи.

– На этот раз пронесло, – сказала Маша. – Но они не последние. В лесу будет много таких групп.

Конопатая пожала плечами.

– Что? – не унималась Властительница. – Думаешь – не стоило ли их позвать? Пожалуй, ты бы успела вскарабкаться на дерево и уйти по верхам, понаблюдала бы со стороны, как они “благодарят” меня за неудачное дело. Признайся, что была мысль!

– Дура ты, Мария. Всех по себе судишь.

Дашка легла, отворачиваясь от спутницы.

“Хотя права стерва. Эти наверняка не последние. Не будет нам покоя в лесу”.

– Должно быть тихое место, – они снова шли вперед, стараясь, чтобы поднимающееся над лесом солнце оставалось по правую руку. – Тайга большая. Неужели негде спрятаться?

Конопатая посмотрела на Машу, постоянно оглядывающуюся по сторонам и уже битый час ноющую о "безопасном месте в лесу".

– Гнезд много, – ответила она. – И хотя мужиков после твоего "дела" станет сильно меньше, их охотничьи ловища перекрывают все вокруг. Где бы ты не решила построить жилье, рано или поздно придут, обнаружат.

– Что же нам делать?

– Или с кем-то договариваться, искать покровительства… Хотя… Даже не знаю – нужна ли ты теперь кому-то?

– Или?

– Или уходить совсем в другую сторону. Где люди точно не живут.

– На восток? Я на восток не пойду. Вот уж где сторона нелюдей! Почище юга или запада будет. Оттуда же пришли такие, как ты? Не в меру умные, да меняющие облик. Неизвестно еще, что их там генерирует. На берег моря – другое дело. Да если еще остров подходящий найти… Но, конечно, жизнь там налаживать трудно. В том месте, где мы с отцом жили, все уже обустроено было, только туда чужие пришли, с северо-запада. Теперь уж они это место в покое не оставят, регулярно наведываться будут. Что говорить, если они и до гнезда Говорящего потом добрались.

Маша остановилась, чтобы перевести дыхание. Конопатая смотрела на нее, прищурившись, потом спросила:

– Какой срок?

– Не знаю, – устало ответила Властительница.

– А…

– Тоже не знаю, – раздраженно перебила девчонку. – Не один мужик был и не два. И не только мужик.

– Мутанты потомства не оставляют.

– Это да, – она с сомнением погладила живот. – Ладно, пойдем дальше.

Моменты безудержной болтовни, когда обе говорили что-то друг другу, рассказывали, расспрашивали – в сущности, ни о чем, чтобы просто убить время, чтобы не было страшно от безысходности – сменялись долгими молчаливыми паузами. В такие моменты затишья каждая вдруг вспоминала, что недавно потеряла близких людей и вся ее жизнь разрушена, а рядом теперь враг и от этого никуда не деться. Надо привыкать, смириться, или…

Можно было покончить со всем – быстро, без лишних раздумий. У каждой есть огнестрел. Сначала ее, потом себя. Но обе продолжали идти в неизвестность, поправляя тяжелые для хрупких женских плеч автоматы.

Ночью Маша проснулась оттого, что спиной почувствовала холод. Обернулась – девчонки рядом не было. "Бросила? Ушла?" Пришедшая вскочила, оглядываясь. Человеческие глаза, да еще спросонья, не могли видеть в темноте так же хорошо, как глаза нелюдя. И все-таки она разглядела в ночи силуэт. Подошла ближе. Дашка тоже почувствовала ее, обернулась.

– Не спится?

Конопатая долго молчала, потом прошептала с плохо скрываемой злостью:

– Зачем? Зачем ты все это сотворила? Он снится мне. Я обещала ему, что… вместе… до конца… что уйду вместе с ним. А он теперь снится.

Упала на колени, закрыла лицо руками. Сначала рыдания были бесшумными, потом она завыла – не стесняясь, на всю округу. Маша молча смотрела на вздрагивающий во тьме силуэт. Сжимала зубы до скрипа, душила в себе злость, ведь перед ней была та, которая убила Прыткого, человека, смущенно опустившего голову, когда Властительница спросила – "влюбился?"

Она прижалась спиной к дереву, сползла по его стволу на снег. Чувствовала, что и ее глаза наполняются слезами. "Зачем я это сотворила? Я хотела создать свой мир. Почему он должен был быть хуже этого? Может, он был бы лучше. Пусть не сразу, но когда-нибудь, потом..." Не удержалась, заплакала. Тихо, стесняясь своей слабости. В какой-то момент ей захотелось подползти к Даше и обнять ее. Получить тепло и сочувствие, подарить свое. Побоялась. Даже представить себе не могла, что Конопатая, несмотря на свою боль, чувствовала то же самое. Так и выплакали всю ненависть друг к другу, все горе, стоя на коленях в снегу, в шаге друг от друга.

Проспали до солнца в зените, пока холод, несмотря на прижавшиеся тела, не стал пробирать до костей. Развели костер, согрелись огнем и горячей водой, позавтракали. Стоило бы вести себя с опаской, но нервы у девушек были так измотаны, что на осторожность они уже не обращали внимания.

Отправились в путь, сверившись с навигатором в машином смарте. Днем она держала его болтающимся на ремешке, надетом на шею, чтобы устройство подзаряжалось от солнечного света. Само светило уже пересекало небосвод и ориентироваться по нему было неудобно.

– Ты, это… за вчерашнее…

Маша отмахнулась.

– Не бери в голову. Рано или поздно все равно стали бы выяснять отношения. Пусть лучше так, по-бабски, со слезами и соплями, чем… – она похлопала рукой по автомату. – Да и не последние это разборки, надо думать. Не зря же ты со мной идешь.

Она покосилась на спутницу, но та ничем не выдавала своих намерений. Даже если Конопатая до сих пор считает, что надо подарить жизнь ребенку, а матери отплатить за все, вслух она об этом не говорит. "А вдруг еще передумает? Найдем место для жизни, останемся вдвоем. Всякие же чудеса случаются".

Трое мужчин, преградившие им дорогу, появились словно из ниоткуда. Маша вскинула автомат, но Конопатая положила руку на его ствол, заставляя опустить. Она смотрела назад и там, за их спинами, стояли еще четверо, целясь в девушек из арбалетов.

Оружие и мешки пришлось бросить. Их обыскали, руки связали за спиной. Повели куда-то. Было слышно, как перешептываются те двое, что идут в нескольких шагах позади:

– Она это, уж я узнал!

– Да не, не может быть.

– Точно тебе говорю!

К закату привели в расположение лагеря. Вроде бы и гнездо – женщины, дети, скарб какой-то. Однако по всему видно, что временное это прибежище. Из всех жилищ только три наскоро возведенные из палок и шкур лачуги, одна чуть больше остальных.

– Скоро главный придет, – сказал конвоир, заставивший их сесть у большой хижины, – он вас и определит, какая на что сгодится.

Криво ухмыльнулся, пошел по своим делам, оставив двух охранников.

Маша с Конопатой сидели молча, но, пообвыкнув, убедившись, что и внимания-то на них не обращают, решились заговорить.

– Некоторых я видела в гнезде Говорящего, – сказала Дашка.

– Угу, – ответила Пришедшая, – а кто-то был в отрядах, шедших на Южный базар. Лица знакомые. В общем, шайка из беглых. Может, костяк из одного гнезда, но остальные случайно прибились, спасаются от таких же бродяг, защиты ищут. Самое раздольное времечко для любителей в мутной воде барахтаться, свое племя создать, в руководчики выбиться.

К ним подошла девочка – мелочь, лет шести или семи. Равнодушно поглядела на Конопатую, остановилась напротив Маши. Смотрела долго, пристально, совсем не по-детски.

– Чего тебе? – не выдержала Властительница.

Девчушка не ответила, пошла прочь.

Маша сглотнула, безуспешно попыталась шевелить связанными, затекшими руками.

– Как думаешь, – спросила тихо, чтобы не слышали охранники, – смогла бы ты справиться… в том виде… ну, ты понимаешь.

– Не хочу больше никого убивать.

– У-у, приехали. Знаешь, жизнь – она ведь штука такая. Или кончай с ней, или борись за нее. А просто витать в облаках и жалеть себя не получится. Кто-нибудь за горло возьмет и так отжалеет, что, хочешь не хочешь, а начнешь когти выпускать.

Замолчали, потому что к ним приближался, окруженный охраной, широкоплечий, высокий мужик. Кажется, о татуировках в его роду не слышали, поэтому и лицо, и все открытые части тела были разукрашены узорными шрамами. Остановился рядом с пленницами, посмотрел на одну, потом на другую. Широко улыбнулся.

– Здравствуй, Властительница! Где же твоя охрана? Эта вот, что ли? – он с усмешкой кивнул на Конопатую. – Больше на прислужку похожа. Меня-то помнишь?

Маша не стала делать вид, будто она не та, за кого ее принимают.

– Смутно, – ответила спокойно, не удостоив мужчину ответным взглядом, иначе ей пришлось бы смотреть на него снизу вверх. – Много вас было в последнее время.

Он приподнял ее голову за подбородок.

– А я и не претендую. Смутно, так смутно. Должность занимал небольшую, ты и руководчика-то нашего премудрого пару раз всего видала, пока ему на базаре весь ум на пику не намотали, а уж меня… Но вишь, как жизнь распоряжается? Теперь мой черед приказы отдавать!

– Со второй что делать? – спросил кто-то из свиты.

– Оприходую обеих. Ко мне тащи!

Девушек подняли, отвели внутрь большой лачуги, где снова поставили на колени. Сопротивления главный не опасался, выгнал из дома всех сопровождающих. Скинул шкуру, обнажив мускулистый, изрисованный ножом торс. Взял большую флягу, запрокинул ее над головой, делая жадные глотки, позволяя пахучей, крепко настоявшейся жидкости проливаться по подбородку. Отбросив опустевшую емкость он довольно крякнул и приблизился к Маше.

– Пришел час, когда Властительница будет ублажать охотника. Открывай рот!

– Отвали от нее, – сказала Дашка едва слышно. Она и вовсе говорить ничего не хотела, надеялась сдержаться, перетерпеть. Смириться с тем, что сейчас и Машу, и ее… В первый раз что ли? Мир жесток. Но не смогла, не стерпела.

– Ох ты, Властительница – твоя охрана проснулась! Ха-ха! Ну сейчас мы ей покажем… Смотри, охрана, к чему тебе нужно приготовиться.

Он поднял Машу, словно пушинку, бросил ее на тряпичное ложе. Стал снимать с себя остатки одежды. Пришедшая смотрела на него без страха, но из-за брезгливости с трудом сдерживалась, чтобы не начать брыкаться и кричать, тем самым доставив ему еще больше удовольствия.

Навалился. Даже не стал снимать с Властительницы штаны, лишь стянул с бедер, закидывая ее ноги себе на плечи. За спиной охотника появилось что-то темное и в тот момент, когда Маша готова была вскрикнуть от грубого вторжения, мужчина захрипел. Схватился за шею, стал медленно заваливаться на бок. Тело его, уже бессознательное и почти безжизненное, вздрогнуло – его оттащили в сторону.

– А говоришь "не хочу больше", – проворчала Властительница.

– Ах-р-р-р!

Дашка перевернула ее на живот и острым когтем, чуть задев кожу, разрезала путы.

– Эй, осторожнее.

Маша села, потерла запястья. Подтянула штаны.

– Что дальше? Придут же сейчас.

– Ты повизжи, – прорычала Конопатая, оставаясь в темном обличье, – пусть думают, что все в порядке.

Маша закатила глаза, но согласилась, сделав над собой усилие:

– А-а, не-е-ет! Не надо, не-ет!

– Талантливо. Хижина стоит у заваленных снегом кустов. Разрежем здесь, уйдем через кусты. Заметят не сразу.

– А дальше?

Дашка уже отвернулась от нее, принялась осторожно вспарывать стену. Прорычала, не оглядываясь:

– Только в одно место не пойдут за нами. На космодром, в центр ближайшей зоны.


 
Коллаж автора

Бежали наугад, постоянно проваливаясь в сугробы, не зная – взять правее, левее, или продолжить прямо? Конопатая думала, что почувствует, если их станут преследовать, но каждую секунду сомневалась: сердце могло екнуть, захолодеть в груди, будто опасность шла по пятам, но где же уверенность? В том, что рядом, не больше, чем в ста шагах, кто-то есть? Нет уверенности.

– Они увидят следы, – ворчала Маша.

– Иди, не останавливайся, – подгоняла ее Дашка.

Оружия с собой не взяли, только нож, отнятый у того, оставшегося лежать бездыханным в хижине. Если настигнут, надежда лишь на дашкины когти и зубы, на ее нечеловеческую силу и быстроту. Скольких она сможет завалить? Десятерых? А если их будет двадцать или больше? Если они придут с автоматами?

"О небо! Как же я устала!"

Оглянувшись, убедилась, что Маша права – следы глубокие, видно их хорошо, даже в ночи. И ничего с этим не поделаешь. Только обернуться нелюдем, залезть повыше и деревьями, деревьями… Это значит бросить Машу. Нет, не Машу. Не ее одну. Еще и того, кто у нее под сердцем.

Конопатая стиснула зубы, продолжая штурмовать сугробы. Неожиданно девушки кубарем скатились в овраг, по дну которого, должно быть, протекал ручей. Но только летом. Сейчас и эта лесная впадина была завалена снегом, потемневшем в некоторых местах от таяния, от журчащего под ним потока.

– Давай по оврагу, – предложила Маша и повернула налево.

Конопатая шла следом, хоть и ворчала:

– Не поможет. Ручей не открылся, следы все равно видно.

Что-то вылетело впереди из кустов, кувырком, как и они сами минуту назад, скатилось по склону, преграждая им дорогу. "Прозевала все-таки!" – Дашка вышла вперед, загораживая собой спутницу. Она не сразу разглядела, что или кто перед ней. Слишком маленькое для охотника и большое для… Кого? Зверей в лесу нет. Подошла ближе.

– Черт.

Это была девочка. Та, что так внимательно разглядывала Властительницу, когда пленницы еще стояли на коленях у большой хижины, ждали своей участи.

– Что ты здесь делаешь?

– Она следила за нами!

– Да зачем ей…

– Она одна из них. Давай кончим ее!

Конопатая обернулась на секунду, зло сверкнув в темноте глазами.

– Никого мы кончать не будем! Без надобности.

Снова повернулась к девчонке, повторила вопрос:

– Что тебе здесь надо?

– Я хотела с вами, – пробормотала тихо, но с каким-то стальным, взрослым упрямством в голосе.

– Вот видишь! – снова воскликнула Маша.

Дашка покачала головой.

– Возвращайся назад. С нами тебе нельзя. С нами ты погибнешь.

– Это вы без меня погибните, – девочка насупилась, косо поглядывая на Властительницу. – Куда идти не знаете, я вас в момент догнала. А они, – кивнула куда-то за спину, – еще быстрее догонят, как только хватятся.

Конопатая переглянулась с Машей.

– А ты что, знаешь? Куда надо идти?

Девочка пожала плечами.

– С собой возьмете – скажу.

– Да зачем нам тебя с собой!..

Даша подняла руку, призывая к тишине.

– Как зовут?

– Белка.

– И ты, Белка, правда знаешь, как нам уйти? Так, чтобы не догнали, чтоб не нашли?

Девочка кивнула.

Конопатая снова прислушалась к себе, пытаясь понять – идут ли уже за ними? Нет, тихо. И чувство опасности исчезло. Видно, оттого было беспокойство, что мелкая шла по пятам. А может и легкость в душе появилась потому, что она, мелкая, в самом деле должна вывести их из западни, указать единственно верный путь?

– Ладно, пойдешь с нами.

– О-о-о, – недовольно протянула Маша.

Белка на удивление резво, почти не проваливаясь в снег, забралась по склону на другую сторону оврага. Махнула рукой, призывая следовать за ней. Иногда нужно было приостанавливать ее окликом – больно уж шустро лавировала девчушка между деревьями, просачивалась сквозь заснеженные кусты. Лишь раз замерла, чтобы черпануть пушистой горсти снежинок, запихать их в рот.

Времени прошло не так много, но для Конопатой, а тем более для Властительницы эта пора тянулась бесконечно долго. Они все так же пробирались через лес, оставляя за собой следы, по которым их нашел бы даже самый зеленый, неопытный охотник. И не было ничего, что помогло бы им скрыться, запутать преследователей, которые вот-вот должны хватиться, броситься в погоню.

– Она дурит нам голову, – тихо сказала Маша. – Разве можно было довериться глупому ребенку?

Лес расступился, троица оказалась у поваленных, грубо отесанных деревьев, выложенных уходящим в бесконечность рядком, словно это была одна из тех древних дорог, что строили прежние. А впрочем, кто их знает, как выглядели те дороги?

Бревна были положены давно, успели потемнеть, но за последние теплые деньки оттаяли и на них совсем не было снега. Не на чем было оставить след. Пожалуй, только мутант смог бы почуять проходившего здесь человека.

– И что толку? – снова подала голос Властительница. – Понятно, что если наши следы привели к дороге, значит по ней и догонять станут.

– Там развилка, – спокойно ответила девочка, указывая вперед. – Из одной деревяшки отходят еще две. Я слышала от искателей, что летом тут болотина, самое узкое место в топи. Если обходить, то на несколько дней крюк. Потому и положили деревья.

– И все-то ты знаешь, – Маша сплюнула.

Впереди действительно показалась развилка – не слишком аккуратная, совсем не симметричная, но дающая путнику равноценный выбор из трех направлений.

– Разделятся они на три группы и все дела, – не успокаивалась Пришедшая.

– Налево не пойдут, – уверенно заявила Белка.

– Чего это не пойдут?

– Там даже зимой вода из болота поднимается, заливает округу.

Конопатая остановилась. Оглянулась еще раз, но ничего не почувствовала. Посмотрела на три ответвления.

– А нам какой резон в воду соваться? Утонем же.

– Только не говори, что знаешь, как по воде ходить, – усмехнулась Маша.

Девочка тоже смотрела на оставленные позади лесные заросли, опасалась, что могут появиться преследователи.

– Как по воде ходить не знаю. Но там и воды обычно с ладонь, – поставила свою ладошку ребром, показывая глубину. – А под ней лед.

– А подо льдом?

– Топь. Но меня лед держит, думаю, что и вас выдержит, – поспешила она их успокоить. – Вот охотники – те боятся. Оно и правильно, тяжелые они.

Все трое топтались на месте, не решаясь выбрать направление. В другой раз инициативу взяла бы на себя Властительница, но теперь она понимала, что целиком зависит от Даши. Молчала, ждала, когда девушка-оборотень примет решение.

– Да чего уж… – Дашка повернула налево. – Можно подумать, что есть другие возможности. Ведь нет? Других?

Девочка просияла, будто ей сделали подарок.

– Не, какое там! Прямо или направо по деревяшкам почти день можно идти. Десять раз догнать успеют! А свернуть – опять следы в снегу.

Левая дорога из деревяшек закончилась гораздо быстрее, чем через день. Не прошли и тысячи шагов. Сначала бревна стали шевелиться под ногами, пропускать между собой воду. Потом пришлось перешагивать через проемы, где дерево встало дыбом, а то и вовсе ушло куда-то вглубь. Наконец дорога закончилась и перед ними осталось безбрежное поле, почти полностью покрытое водяным слоем, отдающим свое подземное тепло в холодный зимний воздух. В клубящихся испарениях тут и там торчали кривые стволы болотных деревьев и кустов.

– Я бы сюда по доброй воле не сунулась, – Маша топнула ногой, разбрызгивая воду, проверяя прочность льда. – Кто его знает – что это вообще за туман? Может им и дышать-то нельзя.

Дашка подтолкнула ее в спину.

– Надо отойти подальше, а то мало ли. Придут, увидят нас…

– И что? Следом пойдут?

– Не пойдут, а шмальнут тебе в спину из автомата и все дела! Шевелись!

Маша вздохнула, тоскливо посмотрела на небо, уже посветлевшее на востоке, и двинулась в указанном направлении.

Разбрелись друг от друга на расстояние шагов в десять-пятнадцать. У побега были и свои плюсы: никакой поклажи или тяжелого оружия, ничего им не мешало, не добавляло веса. Но все равно ступать старались осторожно, с опаской упираясь в скользкую поверхность. Одна только Белка ничего не боялась, готова была ускакать вперед. Насилу себя сдерживала, оглядывалась назад, поджидая отстающих спутниц.

Остановились, когда бревенчатый край оставленной дороги пропал в тумане.

– Не заплутаем? – с тревогой поинтересовалась Конопатая.

– Чтобы заплутать, надо потерять правильное направление, – ответила Белка.

Дашка прищурилась, еще не понимая, что девчонка имеет в виду.

– Это ты сейчас к чему сказала?

– К тому, что я не знаю, куда дальше и что там, впереди. Я ж не дура одна по болоту ходить – не проверяла, извините.

Маша выругалась, грубо, витиевато, смешивая слова людей, живущих в гнездах, с теми словами, что узнала когда-то от отца и из старых книг.

– Я ее утоплю, – она указала пальцем на Белку. Та посмотрела на Властительницу странно, почти как тогда, в лесном лагере. Так, будто перед ней возникло чудище из детских кошмаров.

– Стой, не двигайся, – сказала девочка Пришедшей.

Та не послушалась, шагнула вперед.

– Стой!

Но было поздно. Правая нога Властительницы провалилась по колено, потом что-то хрустнуло под левой и Маша в одно мгновение ушла под воду с головой. Конопатая бросилась к ней, остановившись лишь в нескольких шагах от полыньи. Дыра во льду чернела неровными краями. Трещины, расходящиеся во все стороны, прикрывались слоем мутной жижи: сделай еще хоть одно движение – лед проломится и под тобой. Дашка ждала, всматриваясь в воду, но Властительница не выныривала.

– Ветку! – крикнула она девчонке. – Сломай длинную ветку, покрепче!

Дальше ждать не стала, в два прыжка добралась до полыньи, чувствуя, как трещит под ногами и не задумываясь нырнула. Жидкий холод сомкнулся над ее рыжей макушкой. Света здесь почти не было. Грязная, непрозрачная вода. Можно рассчитывать лишь на те чувства, которые не принадлежали роду человеческому.

Конопатая повернулась кругом, отталкиваясь от струящейся между пальцев жижи. Не задумываясь рванула в выбранном направлении и почти сразу наткнулась на тело. Оно еще вздрагивало, кулаки ударялись в лед над головой, но, когда Дашка схватила Пришедшую и потащила к спасительному проему, та затихла.

Вынырнули вместе. Держать Властительницу на плаву было непросто, она гораздо тяжелее Конопатой. Рыжая подгребла к краю полыньи, постаралась на него опереться, но лед тут же сломался. Снова движение вперед и опять неудача. Еще несколько раз она пыталась забраться на скользкий край и, хотя ей казалось, что чем дальше, тем тверже становится лед, он все равно ломался.

– Белка-а! – крикнула она, чувствуя, как голос теряет силу, становится хриплым. – Белка, давай ветку!

Девчонки не было видно. Осталось совсем немного до того момента, когда придется выбирать – бросить Машу или уйти на дно вдвоем. И не поможет даже темная сторона. Замерзла Дашка, выбилась из сил, не получится у нее. У каждого организма есть свой запас прочности.

Подняла голову, уже не надеясь на спасение.

Девочка стояла напротив, шагах в пяти. Держала в руке длинное, кривое деревце. “Как и выломала его?” Конопатая протянула руку, но Белка не торопилась вытаскивать утопающих. Невозможно было поймать ее взгляд, потому что она неотрывно смотрела на бледное лицо Властительницы.

Наконец в ладонь Конопатой лег такой же холодный, как вода, кусок дерева. Она сжала его из последних сил, чувствуя, что с той стороны хрупкие ручонки тянут к себе. Еще несколько раз лед ломался, потом два промокших тела заскользили по твердой поверхности. Не решаясь встать на ноги, Дашка доверилась девочке – авось вытянет! Белка вытянула. Там, где уже можно было не опасаться нового провала, бросила деревяшку, прислонилась спиной к другому кривому стволу.

Конопатая несколько раз надавила Маше на грудь, заставляя воду с бульканьем выходить изо рта.

– Давай… Давай же, стерва! Живи!

Властительница захрипела, закашлялась. Повернулась на бок, продолжая выдавливать из легких, выплевывать остатки воды. Подняла веки, посмотрела мутным взглядом сначала на одну спутницу, потом на другую.

Чтобы спастись, всем троим нельзя было медлить, оставаясь здесь, на льду, в центре болота.

– Нужен костер, – сказала Дашка. – Как думаешь, далеко до леса?

Белка растерянно развела руками.

– Я не знаю.

И, словно решая все их сомнения, показывая, что идти можно только вперед, раздался далекий треск автоматной очереди. Пули достигли того места, где троица застыла в нерешительности, пронеслись росчерками в предрассветной мгле, ломая попадающиеся у них на пути ветки. Конопатая спряталась за дерево, хотя понимала, что при точном попадании пуля пробьет и дерево, и того, кто за ним стоит. Но больше выстрелов не было. Над болотом снова повисла гробовая тишина.

– Ну вот, – сказала она тихо, поворачиваясь к Белке, – а ты говорила, что налево не пойдут.

– В топь все равно не сунутся, – упрямо доказывала свою правоту девочка. – Они нас не слышали, далеко же. Наугад стреляли, на всякий случай.

Дашка наклонилась, помогла Властительнице поднятся, хоть та и шевелилась с трудом.

– Идем. У нас с ней слишком мало времени, чтобы не окочуриться от холода.

Маленькая девочка, несмотря на то, что она вытащила их из полыньи, не могла сейчас оказать серьезную помощь. Машу, едва переставляющую ноги, Конопатая волокла на себе. Она чувствовала, как руки ее немеют и понимала, что даже если сейчас они выйдут к лесу, собрать что-то горючее и разжечь костер она все равно не сможет.

– У нее в кармане, – кивнула головой на правую сторону машиной куртки, – есть железная штука, зажигалка. Огонь не дает, но искрами сыпет исправно.

Белка кивнула.

Они бы не дошли, если бы день, разгорающийся благодаря взошедшему солнцу, не был по-весеннему теплым. И одежда, вопреки ожиданиям, не встала колом, не замерзла.

Болото закончилось неожиданно. Казалось, что только сейчас их окружали редкие, чахлые деревца и вдруг за ними показались разлапистые ели, а ноги перестали скользить по льду, хлюпать в воде.

Конопатая остановилась, позволила Маше свалиться в снег. Она ничего больше не могла сделать – ни для себя, ни для нее…

Кажется, прошла вечность, прежде чем она снова открыла глаза. Непонятно – день еще, или снова наступила ночь? Все тело вздрагивало, ее бил озноб. И даже языки пламени, которые плясали совсем рядом, обдавая ее жаром, не могли помочь. Чьи-то маленькие ручонки протянули кружку с теплой водой. Конопатая сделала несколько глотков и снова впала в забытье.

Сначала ей снился злой разговор, с угрозой, на повышенных тонах. Впрочем, слов она не понимала. Потом пришел тот самый голос – одинокий, спокойный:

“Та, что лежит рядом, не оправдала надежд. Мы думали, что она справится, добавляли в ее мысли злобу, а в головы остальных желание ей подчиняться”.

“С чем она должна была справится?”

“С большой чисткой. Но помогать – ошибка. Этого недостаточно. Требуется полное слияние. Ты же знаешь, как зрение и слух могут становиться острее. Знаешь, как здорово нащупывать чужих и себе подобных на расстоянии. Все это усилится во множество раз!”

Во сне стало, наконец, тепло, а до чужих слов – пригрезившихся или настоящих – ей не было дела.

Дашка болела дольше Маши. С удушающим, надоедливым кашлем, со свистом в груди. Мелкая приносила какие-то коренья, говорила, что они полезные. Какая разница? Жрать все равно нечего, так пусть будут корешки. Несколько раз Белка ловила в самодельные силки птиц – с таких мясом не разживешься, зато бульон не пустой, с наварчиком.

Когда болезнь стала отступать и Конопатая просыпалась уже не для того лишь, чтобы попить и поесть, она заметила, что в их тесной компании что-то произошло. И Белка, и Маша разговаривали с ней, как ни в чем не бывало. Но между собой они не общались.

– Она меня ненавидит, – сказала Властительница, когда девочка снова ушла в лес. – Поздравляю, вас теперь двое.

– За что ненавидит?

– Ты разве ее не узнала? Не показалась тебе знакомой ее маленькая рожица?

Дашка задумалась на мгновение, пожала плечами. Мало ли с кем она могла встречаться. В гнезде Говорящего или на Южном базаре…

– В гнезде, – подсказала Маша. – Ее отец… Он как-то раз дал по морде моему охраннику. Ну и я… приказала утопить его в проруби.

Конопатая раскрыла рот от удивления, посмотрела по сторонам – действительно ли девчонка ушла, не топчется ли еще неподалеку? Убедившись, что ее нет рядом, подсела ближе к Властительнице.

– Так она пошла с нами для того, чтобы…

– Для того же, для чего и ты, – Маша спокойно смотрела ей в глаза, казалось, что она даже улыбается. – Да, не дала мне утонуть. Но, я так думаю, только для того, чтобы сделать все своими руками. Пару дней назад я проснулась, а она сидит у меня на груди и тычет в шею ножом.

Маша отодвинула край воротника, показывая порез.

– Но, как оказалось, убить человека непросто. Особенно если ты от горшка два вершка и делаешь это впервые.

Дашка шумно вздохнула, до хруста сжала пальцы сначала на одной руке, потом на другой.

– Она попробует снова?

– Можешь не сомневаться.

Некоторое время тишину нарушал лишь треск костра и порывы теплого, весеннего ветра. Потом Конопатая опустила голову и застонала.

– М-м-м… Ну почему? Почему?! Сначала эта бессмысленная война, а теперь, когда мы наедине друг с другом и в любой день можем сдохнуть от голода, холода или чужой пули, у нас в голове лишь месть? Идем рядом для того, чтобы… Это неправильно. Так не должно быть!

– Если продолжим идти к космодрому, вам не придется меня убивать. Там я перестану быть собой, – в глазах Маши мелькнуло нечто, похожее на суеверный ужас. – Даже не знаю – что хуже?

Они не придумывали себе иной путь. Теперь, когда отобранный смарт валялся где-то в охотничьем лагере, путь к намеченной цели занимал гораздо больше времени и требовал совсем иных усилий. Много раз им приходилось скрываться, пропуская отряды – иногда числом меньше десяти человек, а иногда и в несколько десятков. Надеяться на то, что людей станет меньше, можно было только рядом с одной из зон. Выбора не оставалось.

Снег в лесу почти растаял, весна вступила в свои права. Уже повсюду зеленело и под ногами стали появляться первые цветы, распускающиеся маленькими желтыми солнышками.

Конопатая опасалась, что уж после злосчастного купания в холодной проруби Маша наверняка потеряет ребенка. Но живот у Властительницы округлился и продолжал увеличиваться. Как она сама сказала – “оно вцепилось в меня мертвой хваткой”. А в один из пасмурных, дождливых дней, когда стояли втроем под большим деревом, она ойкнула, нащупывая что-то под самым пупком.

– Шевельнулся.

Дашка переглянулась с Белкой. Если та и хотела отомстить Властительнице, то у Конопатой это желание притупилось, стало маленьким, провалилось на самое дно ее измученной души.

“В самом деле”, – думала она, – “если мы дойдем до зоны, Маша трансформируется. Да ведь и мелкая тоже. Они станут безмозглыми, одинокими нелюдями, которых не защищает стая. В конце концов их прикончат охотники. Разве этого я хочу?”

Но охотники гнали их в зону уже сейчас. Иногда в лесу можно было слышать дикие, нечеловеческие вопли, издавать которые – и все трое это прекрасно понимали – могли только люди. Люди, на которых обратилось зло других людей. В лесах севера царил безудержный, лютый послевоенный хаос, в котором невозможно было чувствовать себя в безопасности.

– Вы знаете, что с вами будет. Там, на космодроме.

Конопатая не могла идти дальше, не сказав это вслух, не получив одобрения или отказ. Ей не хотелось брать на себя ответственность, быть человеком, ведущим остальных за собой, тем, кто все решил за других.

– А что там, на космодроме? – спросила Белка.

– Не знаю. Но там зона. Люди на космодроме перестают быть людьми. Они становятся мутантами.

– Я бы посмотрела, – Белка сорвала желтое солнышко, сунула себе за ухо.

Конопатая оглянулась на Властительницу, поглаживающую живот. Теперь был ее черед высказаться. Но она молчала. Долго молчала. Когда, наконец, подняла взгляд, Дашка увидела в нем все тот же суеверный ужас.

– Врать не буду – страшно. Но ведь трансформация не мгновенная, правда?

– Правда. Даже без черного мяса люди в зоне обращались неделями.

– То есть я успею? – она снова посмотрела на живот, погладила его.

– Да. Думаю – да.

Напрямик выйти не удалось. Заплутали. Когда наткнулись на широкую полосу секвохи – самую широкую, которую когда-либо видели – решали, где космодром, севернее или южнее? Повернули направо, двигаясь на север. Угадали: в начале следующего дня стали появляться почти разрушенные, поглощенные лесом остатки человеческой мощи – развалины бетонных сооружений, стальных конструкций… А потом уж явились и приметы нынешнего времени, оставленные теми, кто хотел обратиться, кто добровольно приходил в зону – зарубки на деревьях, говорящие о том, сколько прошло человек, сколько среди них было мужчин, женщин, детей; идолы, вырубленные из тех же деревьев; иногда и кости тех, кто не дошел.

– Давай тормознем, – Маша вытерла пот со лба. Идти ей было еще труднее, чем несколько недель назад. Да и солнце припекало, заставляя снимать с себя лишнюю одежду, давно превратившуюся в лохмотья.

– Давай, – согласилась Конопатая.

Остановились у ручейка, к прозрачной воде которого долго, с наслаждением прикладывались, словно дикие животные в незапамятные времена.

– Странно, – заметила Маша, откинувшись на зеленую траву. – Мне казалось, что в зоне я сразу что-то почувствую.

– Что именно?

– Да черт его поймет. Изменения какие-нибудь. Странности в голове. Желание перестать быть человеком. А тут все такое же, как и везде, ничего особенного. И желания те же – нажраться, напиться, поваляться в тенечке.

– Вот и валяйся, не забивай голову ерундой.

– Хорошенькая ерунда! Может, это мои последние… – Маша заставила себя замолчать, прикусила губу.

Можно было остаться там, у ручья, ведь территории космодрома они уже достигли. Но Конопатая решила идти дальше, увлекая за собой остальных.

Нигде в лесу не было так тихо, как в этом странном месте. Ветви огромных секвох едва шевелились, в воздухе чувствовался сладкий привкус цветущего, пробудившегося от зимней спячки мира. И никого вокруг на многие дни пути! Мутанты ушли, а люди – те, что хотели оставаться собой – здесь не появлялись.

– Думаешь найти что-то особенное? – снова подала голос Властительница. – Искали и до тебя, ничего не нашли. И вообще, разве можно понять, что мы добрались до сердцевины? Все вокруг одинаковое. Деревья и трава, трава и деревья…

– Увидим, – ответила Дашка и уже через несколько минут указала рукой вперед.

Их глазам открылся просторный участок, на который почти не покушались деревья. Сложенные из камней прямоугольные глыбы, поставленные то вплотную друг к другу, то на расстоянии, образовывали круглый лабиринт. Несложный, его мог бы пройти любой – сооружение имело чисто символическое значение. В центре лабиринта возвышались останки чего-то монументального, похожего на башню, собранную из разномастных, хитро переплетающихся элементов.

– Господи боже… – Маша смотрела на стальную конструкцию, прикрываясь ладонью от солнца. – Это же стартовая площадка! Была когда-то.

Двинулись мимо каменных глыб, местами украшенных выцветшими тряпицами. Пространство между ними зарастало не обычной травой, а пестрой в своем разнообразии смесью растений. Они лишь недавно выползли из земли, показали первые листья, поэтому сложно было сказать – что это? Цветы? Кустарник? А может, сами секвохи?

Решено было устроиться на первом, бетонном ярусе стартовой площадки. Все-таки возвышение, дает обзор ближайших окрестностей. Еще выше было бы опасно, там изрядно проржавевший металл.

Конопатая до вечера таскала ветки, чтобы сложить на бетоне подобие шалаша, накидать еловых лап. Сильный дождь найдет и в этом укрытии щели, но лучше такое, чем совсем ничего. Когда солнце зашло и обитатели только что построенного домика повалились на его пахнущий хвоей пол, Дашка, дождавшись умиротворенного сопения девочки, спросила:

– Срок уже должен выйти. Разве нет?

– Думаю, что давно вышел, – ответила Маша. – Но то наш, людской срок. А сколько носила бы самка мутанта, если бы они могли давать потомство? Мы с тобой не знаем.

– Ты думаешь, что носишь…

– Тут и думать нечего. Спи! Тебе надо больше отдыхать. От нас с мелкой много помощи не дождешься, уж извини.

Но сон на новом месте приходил к Конопатой с трудом. Ни в эту ночь, ни в другую. Даже когда жилье удалось обустроить, укрепить, добавить в нем простора и уюта, спала она беспокойно, словно не под крышей и на еловых ветках, а в холодной яме посреди леса. И это казалось ей странным, ведь она была единственной, на кого зона никак не должна воздействовать.

Несколько недель ничего не менялось. Не было ни единого признака трансформации – ни у девочки, ни у Маши. Только живот Властительницы продолжал округляться и расти.

Однажды ночью Дашка, измученная бессонницей, вышла на открытое пространство среди каменных блоков, забралась на один из них и раскинула руки в стороны, будто надеясь подключиться к самим небесам. Стояла так несколько минут, задрав голову, но не открывая глаз. Ее не интересовали созвездия, она ждала. Ждала, когда снова вернется ее тихое безумие, голос в голове.

“Хочешь стать мною?”

Она вздрогнула, но не открыла глаз, не сошла с места.

“Ты говорил про большую чистку. Что еще за чистка?”

“Ты знаешь… В большой чистке нуждается вся планета. И мы пробовали. Но вы разбегаетесь, как насекомые, и еще умудряетесь придумывать новые и новые способы размножения”.

Конопатая облизнула пересохшие губы. Нет, это не сумасшествие! Кто-то стоит за странным голосом, кто-то реальный. И она нужна ему. Нужна для… Да, для чего-то нехорошего – в этом она убеждалась все сильнее.

Опустила руки, открыла глаза. Спустилась на землю и пошла к их обиталищу. Но голос догнал ее: “Люди говорят – не можешь победить, возглавь. Мы так и поступим. Теперь не стравливая вас, а забирая под свое крыло”.

Конопатая легла, однако задремать ей удалось лишь под самое утро. А к полудню Маша принесла букет из листьев.

– Ты не поверишь, – произнесла она торжественно, таким тоном, будто и сама не верила.

– Да мне все равно, – ответила Дашка, лишь на мгновение отвлекаясь от штопанья прохудившейся одежки. – Если так важно – уверую во что угодно.

Маша села на пол, показала один лист:

– Это томат.

Достала из букета другой:

– Огурец.

Еще один:

– Кажется, мята. Но я не уверена. А вот ростки смородины, малины… Этот, ветвистый, укроп. И там еще куча всего!

Конопатая смотрела на зелень, пытаясь понять, что все это значит?

– Оно не должно расти в нынешнем мире, да?

– Бинго, детка. Не должно! Если только кто-то не притаранил семена со Шпицбергена, в чем я сильно сомневаюсь.

Дашка взяла один лист, осторожно понюхала. Хотела даже откусить, но передумала.

– А почему тогда выросло?

Маша потянулась к ней, едва не касаясь ее носа своим.

– А почему мы с девчонкой еще не стали волосатыми, безмозглыми уродами?

– Слушай, не говори загадками. Я ничего не понимаю. Если знаешь – объясни!

Властительница отодвинулась, опустив голову. Бросила все листья на пол, разворошила их, разглядывая.

– Не буду утверждать, что знаю. Но я бы сказала, что здешняя зона тормознула. Она свои функции не выполняет. Как все это выросло – я объяснить не могу. Но зона не препятствовала растениям, как раньше, когда они уничтожались неизвестно чем, вместе с животными. И она, похоже, не собирается превращать нас с Белкой в нелюдей.

Они оглянулись, потому что у входа послышался шорох.

– Подслушиваешь?

– Вас и подслушивать не надо. Луженые глотки у обеих.

Белка положила двух птиц, вынутых из силков.

– А что, это правда? – она смотрела на девушек с надеждой. – Мы не изменимся?

Конопатая вздохнула, забрала добычу, собираясь готовить обед.

– Я бы зря не надеялась. Это, может, и не насовсемное происшествие. Обманываться бывает очень горько.

Она принялась выдергивать из птиц перья.

Трудности с едой оставались, да и вообще обустроить житье в таком месте было непросто, но после войны зона на космодроме казалась единственным правильным выбором. И Маша, и Конопатая, да и Белка впервые за долгое время обрели здесь покой. Несмотря на злые превратности судьбы, собравшие эту троицу вместе, несмотря на былое их отношение друг к другу, им казалось, что так теперь будет всегда. Или, по крайней мере, умопомрачительно долго. Они очень хотели, чтобы долго.

И только Конопатая знала, чувствовала всеми своими человеческими и нечеловеческими фибрами души, что неизвестная, злая сила ходит вокруг них постоянно, выжидает удобного момента, чтобы вершить злые дела.

Дашка посмотрела на мирно спящую Машу, мысли которой в последнее время крутились только вокруг беременности. Невозможно было представить, что еще недавно она командовала армией, приказывала убивать и разрушать.

Выскочив на улицу, Конопатая вдохнула свежего ночного воздуха. Быстро спустилась по самодельной лестнице на землю, встала на четвереньки и, на ходу превращаясь в нелюдя, бросилась к лесу. Она мчалась среди деревьев, огибая пространство, занятое каменным лабиринтом и стартовой площадкой. Всматривалась, прислушивалась. В какой-то момент уцепилась за ствол секвохи, забралась почти до самой верхушки.

Ничего. Ни малейшего намека на присутствие человека или мутанта. Лишь двое, спящие в хижине.

– Кто меня создал? – спросила она лесную тьму. Спросила тихо, потому что знала – если ей захотят ответить, то громкого вопроса для этого не потребуется. Можно было спрашивать и вовсе не открывая рот.

Но никто не отвечал.

– Эй!

И вдруг – буквально через мгновение – “не мы”.

Дашка озиралась в ночи, надеясь понять – кто здесь может быть? Такой, что способен проникать в ее мозг?

“Мы создали простых мутантов. Ты – дело рук человека. Умных людей, среди вас всегда были такие. Они взяли наш рецепт мутации и усложнили его, усовершенствовали. Думали, что это – спасение цивилизации от большого заражения, которое мы устроили. Но заражение оказалось шустрее.

“Вы устроили? Что ж… Кто бы вы ни были, я не желаю становиться частью ваших гнилых задумок! Отстаньте от меня!”

“Печально. Ради нового плана мы схлопнули все точки трансформации. Восстановить их будет сложно. Да и нет такого желания. Весь интерес в новых экспериментах, в жестком управлении. Не отказывайся! Нам нужен управляющий. Будешь на вершине нового мира”.

“Какой бы меня не создали, я – человек. А вы нет. Вы пришли к нам не с миром. Вы захватчики. Как я могу быть с вами?”

В этот момент Конопатая не просто понимала чьи-то мысли, она чувствовала чужие эмоции. Что-то неприятное, будто над ней смеялись.

“Захватчики? Нет. У нас честный бизнес. Мы купили вашу планету”.

“Купили?! Как это возможно? У кого?”

“У кого можно купить планету людей, как не у самих людей? Вы очень предприимчивая раса. Те, кто занимал в вашем обществе высокое положение, вас и продали. Теперь они живут рядом с другой звездой. Но это не важно, важен лишь твой ответ. Соглашайся!”

“Кто вы?”

“Соглашайся. Плохо, если придется думать над иными решениями”.

“Но кто вы?!”

“Соглашайся. Терпение наше не безгранично”.

Она слезла с секвохи, оглянулась еще раз и, никого так и не увидев, медленно побрела обратно. Преодолев полпути встала на ноги, отряхнула розовые ладони от лесного мусора. Конопатая не знала – влезут ли они в ее голову снова, если она этого не захочет? Читают ли они вообще ее мысли? И что будет, если она перестанет им отвечать? Насколько могущественны те, кто присвоил себе Землю? Где границы их возможностей? Ведь не зря они пытаются внедрить новый план освоения, поставив крест на предыдущем. Значит, можно бороться?

Маша сразу заметила, что с Конопатой не все в порядке: немногословная, задумчивая, с темными кругами вокруг глаз. Она была не похожа на саму себя.

– Плохо спала?

Дашка смотрела на лес и не сразу ответила.

– Да. В зоне я вообще плохо сплю.

– Тебе надо… Ох! Ой-ой-ой…

Маша присела на корточки, схватившись за живот.

– Что? – Конопатая подскочила к ней, взяла за руку.

– Похоже, начинается. Без объявления…

– Идем внутрь. Я помогу, держись!

В доме стояли три самодельных ведра, неуклюже сделанных из коры. Дашка знала, что вода может понадобиться в любой момент, поэтому старалась держать их полными.

– Все хорошо, не переживай, – пыталась она успокоить подругу, которая когда-то была ее врагом. – Женщины делали это и до тебя, будут и после. Так что ничего нового. Садись.

Обернулась на испуганную Белку, шикнула:

– Выйди! Надо будет – позову.

Она заметила, что под роженицей появилось кровавое пятно. “Лишь бы кровотечение не было слишком сильным. Как мы его тут будем останавливать?”

Маша зажмурилась, закричала.

– Все хорошо, все хорошо, – приговаривала Конопатая, не выпуская руки Властительницы. – Знаешь, а я думаю вы обе правы. Нет больше никаких зон, не работают они. И ты, и Белка ни в кого не превратитесь!

На бледном машином лице мелькнула улыбка.

– Зоны… – пробормотала она. – Зона мутации только одна.

– Что?

– Одна… Зона… Вся эта чертова планета – одна сплошная зона мутации. Думаешь, случилась бы на Земле эволюция, если бы не мутировали зверюшки, насекомые, растения? Да и люди… А-а-а! О, боже… Здесь все мутирует с момента появления первых водорослей… Миллиарды лет эволюции. И ради чего? Чтобы каждый раз получалось одно и то же – кто-то убивает кого-то. Мутируем, чтобы убивать эффективнее. Посмотри на нее, – Маша едва заметно кивнула на девочку, подсматривающую за ними с крыльца. – Вырастет, станет такой же, как я. А то и почище.

– Нет, – возразила Конопатая, – она не будет такой.

– Будет, будет. Видишь, как сверкают глазенки? Станет новым витком развития. О-о-о, ч-черт! Ах ты…

Краем глаза Конопатая заметила, что кровавая лужица стала больше.

– А знаешь… – Властительница слизнула с верхней губы капельки пота. – Принесите мне тот огурчик. Ты же видела его, правда? Да, он еще совсем маленький, но я так хотела… настоящий… М-м…

– Белка!

Девчонка тут же оказалась рядом.

– Ты слышала? Принеси огурец!

– Что?

– Ну зеленый такой! – Конопатая попыталась показать руками форму маленького огурца. – Ты же видела!

Девочка испугалась. Но это был нехороший страх. Не тот, при котором взгляд устремляется на причину происходящего. У мелкой глаза бегали ни на чем не останавливаясь. Так переживают не за себя или друга, а за важное, попавшее под угрозу дело.

– Не помню. Я правда не помню! Не знаю, где он.

– Тьфу! Сейчас вернусь!

Она сорвалась с места, выскочила из хижины, перепрыгивая ступеньки на крыльце. Бегом, бегом! Чертов лабиринт! Зачем его построили? Только мешает!

Ветер трепал ее рыжие волосы, задувал в порванную в нескольких местах рубашку.

Поворот, еще один! Кажется, здесь. Нет? Да где же он?! Чуть назад… Ах, вот где ты спрятался!

Думала отрезать аккуратно, ножом, но в кармане ножа не оказалось. Похлопала себя по одежде, посмотрела вокруг – не выпал ли на землю? Нет. И в тот момент, когда уже сорвала овощ рукой, услышала короткий, пронзительный вскрик. У Дашки словно оборвалось все внутри.

– Что же я наделала…

Она побежала обратно, во всю свою человеческую прыть, забывая хватать ртом воздух, перепрыгивая некоторые глыбы, чтобы не обегать их кругом. Взлетела по крыльцу, нырнула в полумрак хижины.

Белка стояла с окровавленным ножом в правой руке, левой она придерживала темный комочек. Маша сидела рядом, прислонившись к стене. В ее глазах, казалось, еще тлеет искра, но она быстро угасала.

Опустившись на колени, Конопатая подхватила голову подруги. Но та уже ничего не могла ей сказать, лишь коснулась выдохом щеки, усеянной конопушками.

Дашка посмотрела на Белку.

– Ты… зачем?

– Я только перерезала пуповину.

Комочек на руках у девочки заерзал, выдал первый, скрипучий крик.

– Очень много крови, – добавила Белка.

– Прости. Я подумала…

– Знаю. Ничего.

Конопатой хотелось верить, что никто больше и никогда не потащит ее решать судьбы мира. Двух детских судеб ей более, чем достаточно – Белки, да крикливого мальчишки, первого живорожденного среди своих соплеменников. Его она никогда не назовет нелюдем. Никогда.

Несколько дней смерть топталась вокруг их скромного жилища, бывшего когда-то грандиозной стартовой площадкой, венцом творения рук человеческих, примером могущества исчезнувшей цивилизации. С нынешними возможностями они – взрослый и маленький мутанты, человеческий ребенок – ничего не могли сделать. Не было у них сил отогнать старуху с косой. Ни лекарств, ни растворов, восполняющих потерю крови. Конопатая даже не смотрела на бледное тело, потому что не верила в счастливый исход. По правде говоря, она уже приглядывала на территории лабиринта место для могилы. А вот Белка упрямо держала Машу за руку, оставаясь рядом с ней часами.

Однажды ночью она поднялась, нащупала спрятанный в кармане у Конопатой кусок заточенной стали. Долго смотрела на Дашку, обнимающую черного, покрытого пушком отпрыска Властительницы.

Если бы не сомкнутые губы, можно было бы подумать, что Белка с кем-то разговаривает. Она то хмурилась, то криво улыбалась. И все крепче сжимала рукоять ножа. Потом вышла на улицу, направилась прочь от дома, шлепая по холодной траве босыми ногами. Она шла к лесу.

– Белка? – Конопатая подняла голову, посмотрела на вход, за которым уже занимался рассвет. – Бельчонок, ты где? Эй!

Встала, подхватила новорожденного, который тоже заворочался, закряхтел. Вместе вышли на улицу. Она сразу увидела девочку, сидящую в траве у кромки леса. Заметила и еще кое-что. Это нельзя было не заметить.

Когда подошла ближе, остановилась. Между стройных рядов секвох и пространством, занятым лабиринтом, за одну ночь выросло нечто. Кольцо переплетающихся ветвей – толстых, жилистых, вооруженных острыми шипами и образующих ограду в два раза выше человеческого роста. В одном месте на ветках Даша увидела множество отметин. В середину зарубок был воткнут нож.

– Что это?

Девочка повернулась к ней. На ее руках виднелось множество ссадин.

– Не пролезть. И ножом никак, – Белка вздохнула. – Они спросили – “хочешь стать мною?”

Лицо Конопатой, и без того не румяное, стало почти белым.

– А я им наврала всякого, – девочка улыбнулась, – заболтала. Думали, что маленькая, глупая, – она зло, по-взрослому прищурилась, – но я умная. Только когда поняли, что я их обманываю, они вырастили это – не хотят нас теперь выпускать.

Белка подползла ближе к Конопатой, потянулась к ее уху:

– Зато я узнала, кто они.

Дашка сглотнула.

– И… кто?

Детская ручонка указала сначала на ту секвоху, что была к ним ближе всего, потом на соседнюю и дальше на все высокие деревья, что находились вокруг обширного поля со стартовой площадкой.

– Каждое дерево – это один из них.

Что-то попыталось вломиться в ее разум, но Конопатая уже понимала, что она сильнее, она не пустит их в свою черепную коробку!

Протянула девочке свободную руку, заставила подняться с травы и, отталкивая Белку назад, пряча ее за спину, попятилась к дому. Она зло озиралась по сторонам, снова чувствуя себя как в том тупике, на Южном базаре.

– Что ж, теперь понятно, зачем вам нужны живые. Сами-то вы ни на что не способны, кроме как пудрить людям мозги. Ну ничего, мы найдем топор. Если надо, я лично найду топор для каждого из вас! Пусть даже на вырубку уйдут столетия. Я могу, вы меня знаете.

Днем она развела костер, прямо под краем колючей ограды. И долго, хмурясь, наблюдала, как проклятые ветки шипят, исторгая из себя сок, чернеют, но не желают гореть.

– Вот бы в дерево кинуть, – подсказала Белка, – там ветки пушистые, сразу бы занялось.

– Думаешь? – Конопатая посмотрела на секвохи. – Да, но отсюда нам даже маленький факел не докинуть. Все равно придется прорубать заросли. Поди-ка в дом.

– Почему?

– Присмотри за малым.

– Он спит, только что проверяла.

– Я сказала – иди в дом! Не хочу, чтобы это… у тебя на глазах…

Недовольная Белка повернулась и, надув губы, пошла к хижине, несколько раз успев оглянуться. Поднялась по лестнице, вошла внутрь. Хитрить и подглядывать через многочисленные щели в стене не стала. Уселась рядом с лежанкой, взяв Машу за руку.

С улицы послышался рев, потом хруст, и это повторялось несколько раз, пока Белка не отвлеклась на другое – она заметила, что веки Властительницы приоткрылись, зрачки стали искать что-то, поворачиваясь то в одну сторону, то в другую.

– Где он? – раздался слабый, едва слышимый голос, совсем не похожий на зажигательную речь над старым стадионом.

– Тут он, рядом. Спит.

Белка подвинула сверток, в котором мирно посапывало дитя. Маша долго смотрела на сморщенное, темнокожее личико, потом перевела взгляд на девочку.

– Спасибо, – она сжала белкину ладошку, прижалась к ней лбом. – Ты прости меня. Если сможешь.

Белка кивнула.

Их было четверо. Младенец, маленькая девочка, женщина, едва выкарабкавшаяся с того света, и Конопатая – единственный сильный организм на всю компанию. То, что этот организм сумел сделать с колючими зарослями, на следующий день заросло еще больше. Их окружили со всех сторон и не выпускали. Еще надеялись переманить на свою сторону? Или просто заперли, дожидаясь, пока смерть придет к каждому? А, может, придумывали какую-то иную хитрость, почище колючек, которая расправится с маленькой группой и навсегда похоронит истину о секвохах, искру возможного сопротивления. Дело нехитрое – всего-то четыре существа…

– Я пойду, попробую снова.

– Не надо, – Маша остановила Конопатую, приподнявшись на своей лежанке, схватив подругу за руку. – В прошлый раз ладонь себе проткнула, вся израненная пришла.

– В черном теле быстрее заживает, – упрямо процедила Дашка и вышла из хижины.

Маша покачала головой, потом сказала Белке:

– Иди с ней, помоги, чем сможешь. Я тут одна управлюсь.

Конопатая уже не обращала внимания на то, что Белка смотрит на нее, когда она в темном обличье бросается на колючие ветки, ломает их, прижимает к земле. Кольцо зарослей медленно нарастало и каждым утром становилось чуть ближе к лабиринту, заставляя делать больше работы. Шаг вперед – два назад. Даже для мутанта это было сложно.

Истекающая кровью от многочисленных порезов, Дашка иногда отходила в сторону, чтобы отдышаться. Со злобным рычанием она смотрела на неприступные заросли, порой хватала из костра головешку и швыряла ее в отдаленные секвохи. И даже в тех редких случаях, когда сильной руке удавалось докинуть, попасть в пушистые ветви не получалось ни разу. Надо было подойти ближе. Но пробиться ближе не хватало сил.

– Если просто жить, пусть даже в окружении этих… – Белка кивнула головой в сторону, когда поздно вечером смазывала раны Конопатой самодельным снадобьем. – Сюда же залетают птицы и я по-прежнему могу их ловить. Повырастало кой-чего, – она протянула Маше зеленый огурец, уже не первый, успевший подрасти гораздо больше, чем на размер ее пальца. – С голоду не помрем, правда? Да и вообще… Откуда вы взяли, что эти деревья не начнут шипеть и темнеть вместо того, чтобы гореть ясным пламенем?

– Секвохи горят, я видела, – возразила Даша, которая за эти дни растеряла в человеческом облике свою юность и казалась теперь ровесницей Властительницы. – Горят за милую душу! Это уж свои чудо-колючки они создали такими, чтобы огонь не мог их сразу сожрать. Не быстрее, чем вырастут новые. О небо, как же вы не понимаете?! Они не дадут нам жить. В пределах лабиринта даже простых деревьев для костра не хватит, их здесь всего штук пятнадцать, чахлых сосенок-березок. Если не отвоевать свободу, не уйти, рано или поздно нас прикончат. Ночью колючками дотянутся или еще как – не знаю…

Белка посмотрела на свои пальцы, испачканные снадобьем, пошла на улицу мыть руки.

– Все равно за ней правда, – сказала Маша. – Кажется, нам придется адаптироваться к этой реальности. А кроме того… Ты долго не выдержишь. Еще день или два… Может быть пять. А потом окровавленная упадешь на землю, совсем без сил. И умрешь.

– Ну вас к черту. Вы обе не понимаете.

Конопатая устроилась на лежанке, отвернувшись к стене.

Весь следующий день, не жалея себя, она продирались сквозь заросли. Очень хотелось сказать "это в последний раз". Но она гнала прочь такие мысли, потому что они мгновенно делали ее слабой, а сил теперь требовалось больше. Даже если это и последнее сражение с проклятыми растениями. Тем более – если оно последнее.

"Как глупо – проиграть неподвижным деревьями и их отростками!"

К вечеру оставалось совсем немного. Во всяком случае ей так казалось – метров десять колючих веток или даже меньше. Позади – неровный, довольно узкий коридор, в котором и размахнуться-то было сложно, чтобы швырнуть огнем в ближайшую секвоху. И кому бросать? Конопатая лежала на древесных обломках, грудь ее тяжело вздымались.

“Зря. Все зря. Война, Крил… Зона эта дурацкая… Белка с Машкой и ее отпрыском…”

Она покосилась на девочку, которая стояла рядом, смотрела на нее, а потом попробовала вытащить из костра одну из заготовленных деревяшек, специально уложенных так, чтобы горела только половина. Размахнулась, бросила. Деревяшка не пролетела и половины того расстояния, что было необходимо, застряла в колючках, погорела еще немного и, затухнув, испустила жалкую струйку дыма. Белка попробовала еще раз – с тем же успехом. Зло топнула ножкой.

– Подержи, – рядом с ней стояла Маша, протягивала новорожденного.

– Зачем встала? Тебе еще лежать надо.

– Поговори мне… Сама же не можешь докинуть.

– Я пробовала. Я не могу, я маленькая.

Бывшая Властительница долго выбирала поленце, наполовину поглощенное костром. Чтобы и не тяжелое, и горело хорошо.

Конопатая шевельнулась, тоже хотела сказать ей, чтобы шла обратно в дом и ничего не трогала, но слова застряли в горле – дыхание еще не восстановилось. Снова став человеком, она перевернулась на спину, бессовестно растянувшись на земле в чем мать родила.

Маша, наконец, выбрала себе факел. Прошла мимо лежащей подруги до того места, где заканчивался тоннель из разломанных, разодранных в щепки зарослей. Сделала шаг назад, прикидывая – как ей размахнуться.

– Это… наш… Мир! – процедила сквозь зубы.

Маленькая Белка с ребенком на руках и лежащая на земле Дашка наблюдали, как факел взмыл в воздух, полетел на фоне голубого неба. Теряя раскаленные угольки и словно замедляя своим полетом время, он плавно кувыркался, оставляя сизый дымный след.

Вспыхнуло!

На короткий миг всем показалось, что они услышали истошный визг, но вокруг по-прежнему было тихо, только огонь с жадным треском пожирал дерево.

– Надо отойти, – сказала Маша. – Сейчас другие займутся, будет жарко.

Они помогли встать Конопатой, кое-как доковыляли до хижины. Становилось действительно жарко: секвохи тесно сплетались друг с другом ветвями и желтые языки пламени беспрепятственно перескакивали с одной на другую. Скоро лабиринт и стартовую площадку окружило огненное кольцо. Яркое, нестерпимо горячее! Чужие сгорали с гулом работающей доменной печи, в которой можно плавить железо.

Ближние секвохи сгорели, но пожар покатился по лесу дальше и еще долго нельзя было высунуться из-под бетонного основания, до самого восхода солнца, до начала нового дня.

Дашка прикоснулась к поседевшей колючке. Высокая температура изгнала весь сок из зарослей, превратила их в хрупкий остов и теперь они разваливались от любого прикосновения.

Спустя время остыли и угли на земле – теперь можно уходить. Конопатая не представляла, куда они пойдут. Не понимала, что им делать со своими знаниями, как уберечься от злых людей. Но очень хотела верить, что, если уж дарована ей долгая жизнь, то когда-нибудь она увидит, как все изменится к лучшему. Жаль только, что уже не будет с ней тех, кто сейчас рядом.

Она посмотрела на Белку. Та ковыряла ногой обгорелые останки.

– Хотел быть мною? – девочка с наслаждением вдавила башмак в пепел. – Будешь грязью на моих подошвоньках.

 

* * *

 

Кипяток, заливая дольку лимона и конвертик с чаинками, наполнил прозрачную кружку. Старуха ухватилась за нее своей морщинистой рукой, поставила на подоконник – пусть остывает.

Жизнь ее теперь измеряется чайными пакетиками. Она покупает их коробками, по сто бумажных пакетиков в одном картонном боксе. В расход идет три-четыре штуки за день. Сначала кажется, что их внутри много, но стройные ряды редеют, разваливаются, пока не обнаруживается, что пора снова идти в чайную лавку.

Старуха не смотрит на часы, на календарь. Зачем? Ей уже столько лет, что надоело наблюдать за течением времени. И потом, на кухне есть картонная коробка и бумажные пакетики. А из окна квартиры, арендованной на окраине Северного базара, видны каменные дома, магазины и широкая просека.

Яндекс.Метрика   Top.Mail.Ru  

Любое использование материалов сайта допускается только с указанием активной ссылки на источник.

Copyright © 2019-2024 «Фантастические рассказы Александра Прялухина».

Search