Совместимость

Захватывали нас медленно, без суеты и спешки. Хиттхейм старая колония: один освоенный континент из трех, почти сплошняком застроенный мегаполисом. До Земли несколько месяцев полета, и Федерации, в сущности, нет до нас дела. Никто не пришлет экспедиционный корпус, не объявит захватчикам протест, ультиматум. Да и зачем? Фреммеды, в сферу интересов которых попала колония, нас не бомбили, не высаживали десант. Всего лишь купили участок земли на одном из неосвоенных континентов. А потом…

Время поджимало, я посмотрел на часы – без четверти пять. К шести должен быть в лаборатории, но успею ли? Очередь от контрольно-пропускного пункта, разделяющего территории “контрактников” и “свободных”, протянулась на два квартала.

– Пропуск! – меня остановил, грубо толкнув в плечо, закованный в броню фрем. Мог бы и не проверять, сканеры считывали наши карты на проходной, но чужие им не доверяли. Ходили вдоль очереди, выборочно требовали предъявить пропуска. Иногда даже переходили на другую сторону, проверяли еще и там. Наши полицейские, которые должны были поддерживать порядок на территории “свободных”, в такие минуты стыдливо отворачивались.

Я достал пластиковую карточку, показал. Устройство на запястье фрема мигнуло зеленой меткой. Он прищурился, разглядывая мое лицо. Кивнул, пошел дальше. Они, пришельцы, ничем от нас не отличаются. По крайней мере, внешне. Те же пропорции, черты лица, мимика. Все то же. Если не считать синдрома генетической усталости. Из-за этого сюда и прилетели.

Когда подошла моя очередь и я оказался на своей стороне, сразу понял, что пограничный квартал готовится. Стены домов были обклеены информационными плакатами, с требованием к жителям тридцатого февраля не покидать свои дома. Тридцатого… Это уже завтра. Потом обязательная регистрация и с каждым – контракт. Из многих домов люди поспешно вытаскивали вещи, свой нехитрый скарб, торопились покинуть обжитые места до наступления ночи. За последние несколько месяцев территория “контрактников” поглотила с десяток городских кварталов. Губернатору Хиттхейма и его правительству не было до этого дела, он давно делегировал все полномочия городским советам. А те сдавали чужим один квартал за другим. Поговаривают, что губернатор получил за это от фреммедов неплохое вознаграждение.

Я снял с рукава белую повязку, здесь она ни к чему. Пока. Если бы не фармзавод, где мы брали препараты для экспериментов, я бы вообще не ходил за КПП. Но завод давно остался на той стороне и приходилось рисковать, придумывать причины, чтобы пересекать границу почти каждый день.

Когда-то эта улица была ярко освещена рекламными экранами и голограммами, но сейчас даже фонари горели через один. Энергия поступала с той стороны, за нее приходилось платить и советы ее экономили. Редкие прохожие, опасливо поглядывающие друг на друга, кутались поплотнее, поднимали воротники, оставляя открытыми лишь глаза.

Вот и здание лаборатории. Успел! Быстро поднялся по лестнице на пятый этаж – лифт, конечно, не работал. Набрал код на замке, приложил ладонь к сенсорной панели. Щелкнуло, скрипнуло, открывая сервоприводом тяжелую дверь.

– Это ты, Альвис?

Голос звучал из глубины помещения, заставленного стеклянными полками, приборами, склянками и пробирками.

– Да, Фрея! Я вернулся.

– Какой ты молодец! Как раз вовремя. Принес?

Я распахнул пальто, достал бумажный сверток. Она бережно взяла его, положила на стол.

– Удалось взять все, что нужно?

– Да, но Греджерс сказал, что больше не сможет нам помогать.

– Это неважно… – она распечатала сверток, достала из него цветные пакетики, разложила их на столе, – Все равно у нас только один шанс, повторить эксперимент мы не сможем.

Я вздохнул, кивая головой.

– Цветочный квартал готовится стать пограничным.

Фрея замерла, обернулась.

– Мы следующие, – я коснулся ее плеча, желая хоть как-то успокоить, поддержать.

– Что ж… Значит, так тому и быть.

Глаза ее горели нехорошим огнем, в котором отражалось бесстрашие. Пожалуй, в сочувствии она не нуждалась.

Еще полчаса ушло на подготовку препаратов, потом Фрея стала смешивать их с заготовкой для сыворотки. Прильнула к микроскопу. Двадцать три образца – хоть один должен сработать! Конечно, требовались еще опыты на живых организмах, но…

– Времени на это нет… – словно сама себе тихо объясняла Фрея, – На это у нас нет… Времени…

– Если бы мы знали, как фреммедам удалось модифицировать свой генетический код! – я завалился на диван, закрыл глаза, – Как у них получилось совместить наши виды, чтобы рождалось здоровое потомство?

– Ничего, Альвис. Справимся сами. Код мы, конечно, не изменим, но вот потомство… – она отложила один образец, взяла другой, – Потомство я им подпорчу! С этой сывороткой люди перестанут обновлять их популяцию.

Весь организм у меня ныл от усталости – с самого утра на ногах. Было бы неплохо перекусить чем-нибудь, но сон придавил к дивану неподъемным грузом, сознание затуманилось, проваливаясь в бездну грез.

Кто-то толкнул меня. Сильнее.

– Да проснись же ты!

Меня трясли за руку, потом легонько ударили по щеке.

– М-м? Что? – с трудом разлепив глаза, я приподнялся, посмотрел на Фрею.

Под глазами у нее были синяки, волосы растрепались.

– Который час? – я повернулся к окну, и, хотя оно было занавешено плотными шторами, увидел полоску света, – Я проспал всю ночь?

Фрея не отвечала. Она смотрела на меня, едва заметно улыбаясь. В руке у нее была пробирка.

– Последний. Образец номер двадцать три. У нас получилось!

Улыбнулся в ответ. Не было ни желания, ни сил отмечать это событие. Просто вкололи себе по одной дозе, должно хватить. Потом она скинула в сеть точную рецептуру, легла рядом со мной и уснула.

А через пару недель к нам пришли. Холеный пришелец, одетый в черный костюм, молча протянул мне и Фрее бумаги. “Контракт”. Наш квартальный совет сдал на милость захватчикам еще несколько тысяч жителей. По контракту фреммеды обещали гарантированное и бесплатное питание, бесперебойное энергоснабжение, достойную работу. В обмен только одно: каждый половозрелый человек прикреплялся к своему “куратору”. Мужчина к женщине, женщина к мужчине. Мы должны были обновлять их генофонд.

Мы с Фреей переглянулись, подписали бумаги. Не подписать было бы самоубийством. Но образец номер двадцать три уже сделал свое дело: мы знали, что сыворотку смогли воспроизвести еще в нескольких районах, и процесс уже было не остановить.