Дощатым полотном хлестнула о косяк старая дверь. И словно вдогонку за ней пронеслись по улице раскаты грома.

– Польет скоро.

Участковый снял плащ, повесил фуражку. Кроме него в двенадцатом отделении, что на окраине села Ерховка, дежурил лишь молоденький курсант.

– Так точно, Захар Игнатьич. Польется! – парень, сам того не замечая, поглаживал вышитое на груди Виктор Сундуков. Страсть к недавно выбранной профессии у него зашкаливала – и дело нравилось, и форма.

– Не приходил еще?

– Кто? – не понял Виктор.

– Охотник.

Курсант сообразил, наконец, о ком речь, замотал головой из стороны в сторону.

– Не. Никого с утра не было.

Участковый сел за стол, раскрыл папку с бумагами.

– Значит сейчас придет.

Одну бумагу он отложил в сторону. Несколько раз перечитал. По новым правилам подпись в документах и вовсе не нужна, но охотник – дело другое. С него спрос особый. Как бы его не натаскивали, не муштровали, а опаска остается. Положа руку на сердце, вряд ли кому захочется, чтобы на его участок охотника выпускали.

Первые тяжелые капли ударили по окну. Согнулась под натиском ветра береза, стоявшая во дворе. Еще минута и вот уже помутнело, накатился ливневый вал, заполняя все канавы и лужицы бурлящим потоком. И снова дверь распахнулась в тот момент, когда на улице загремело – словно над самой крышей полицейского участка.

– Ну входи уже! – поторопил гостя Захар Игнатьевич. – Закрывай двери-то! Не видишь, чо там творится?

Охотник прикрыл за собой створку, замер у стола участкового. Его скрывала накидка с капюшоном и с темной, брезентовой спины, которой он повернулся к курсанту, на пол немедленно принялось капать. Лица незнакомца Витька, как не пытался, разглядеть не смог.

– Вот, – подвинул Игнатьич бумагу ближе к краю стола, – ознакомься и подпиши.

С минуту тишина в отделении нарушалась лишь беснующейся на улице грозой. Потом по бумаге чиркнул капиллярный стержень.

– Уж не знаю, – заметил участковый, – где ты обнаружишь беглеца. Может случиться, что связи там нет. Но в любом случае – как только сделаешь дело, ищи телефон и звони. Отчет о выполнении требуется предоставить немедленно. Ясно?

Охотник вздохнул и голосом, который казался не слишком тихим, но и не громким, не очень тонким, но и не грубым, выдавил из себя единственное за все время пребывания в участке слово:

– Да.

Повернулся, направляясь к выходу. Впустил в открывшуюся дверь влажный вихрь и, хлопнув ею напоследок, удалился.

– Ух! Игнатьич, как ты с таким общаешься? Меня от одного присутствия этой твари до мурашек пробирает! А звонить-то ему зачем? Пришел бы – отчитался.

– Это не твое щенячье дело. Тебе чем сказано заниматься?

– Чистить гнезда зарядных устройств.

– Вот и чисти.

Сам Игнатьич достал платок, вытер украдкой испарину со лба. Смягчившись, сказал:

– Звонок – это, брат, как клятва верности. Охотник о ней все время помнить должен. Позвонит не сразу – сомнения будут в его надежности. А совсем не позвонит… Ну, такого еще не случалось.

 

* * *

 

Станут искать, или нет, Егор понятия не имел. А если да, то как скоро? Может и вовсе не хватятся? Забудут. Ну пропал и пропал, подумаешь! Тайга забрала…

Он с опаской смотрел по сторонам.

Нет, не забудут. Не бывало еще такого, чтобы про серийный номер забыли. Вопрос лишь в том, сколько ему судьба отвела? Когда в розыск объявят?

Уже полдня он топтался неподалеку от здания аэровокзала. Пережидал в заброшенном сарайчике сначала грозу, потом гомонящую ватагу пассажиров с одного из местных рейсов.

– Лучше б меня сделали работягой с пустой головой. Ну или единственное предписание бы дали – вкалывать отсюда и до заката.

Егор наблюдал за дорожкой муравьев, копошащихся в шаге от него. Вот мураш отбился от остальных, добежал до егорового ботинка. Стал обходить его стороной.

– Зачем нам мозги? Кто решил, что они нужны? Те, кто заседает в корпусе Материнского Хоста? Но они ведь должны понимать, что от ума только беды?

Он взял щепку, стал перекрывать муравью дорогу, не давая ползти ни вперёд, ни назад.

– Дурачье… Мечтают, чтобы все было, как у людей. Мечтают видеть этих самых людей. Выходить на улицу из своего чертового корпуса и видеть на улицах людишек. То есть тех, кто их изображает. Поддельную цивилизацию. Нас.

Егор приподнял ботинок, собираясь раздавить муравья. Но в последний момент передумал, позволил букашке вернуться к своим.

– Ладно. Надо на что-то решаться!

Еще раз посмотрел на скромное, одноэтажное здание аэровокзала.

Или на самолет, подальше от оживленных мест, куда-нибудь в глушь, где затеряться проще. Или пешком в лес уходить, прямо сейчас. Но тогда понадобятся месяцы, чтобы скрыться поглубже.

Ноги сами понесли его к высокому крыльцу, через стеклянную дверь, по проходу, ведущему к билетной кассе. В ожидании своей очереди он наблюдал за пассажирами, уже прошедшими через турникет, разложившими в зале ожидания вещи, кто на креслах, а кто и прямо на полу.

Вот солидный дядька листает книгу – небось из руководящих, такие сюда не часто заглядывают. А эти трое, два парня и девушка, определенно геологи. Еще одна девчонка сидит на рюкзаке, внимательно изучает расписание. Мужчина в болотных сапогах… Женщина с корзиной желтых цыплят… У всех свои дела, своя жизнь, не омраченная бегством от серой, законной обыденности. Они этой обыденностью дорожат. Только он, дурак, прозрел и теперь в бегах.

Мелодично звякнуло в громкоговорителе, расписание на экране сменилось яркой надписью: Внимание! Объявлен в розыск…

Егор зажмурился. Ну все! Это про меня. Или нет? Вдруг появился еще один беглец? Может ли быть такое совпадение?Когда через мгновение он открыл глаза и посмотрел на бегущую строку, успел прочитать главное – ...серийный номер 520 902 285….

Дожидаться появления своей фотографии не стал. Опустив голову хлопнул руками по карманам – будто забыл чего. Спокойно вышел из очереди, спустился по высокому крыльцу. Теперь к зарослям… Только не бежать, только не бежать… Нырнул в кусты. Не обращая внимания на тычки и хлесткие удары веток, стал пробираться вдоль забора, огораживающего взлетное поле. Бежать куда-то в сторону опасно – заметят. А так, вдоль изгороди, можно добраться и до леса, в который упирались взлетка и просека.

Беглеца иной раз и без объявления ловят. То, что в розыск сейчас объявили, не значит, что его хватились пять минут назад. Егор слыхал, что охотника выпускают сразу, а тот уж сам решает, когда ему сподручнее официальный ход делу давать. Значит по следу уже несколько часов…

Он дошел до последних огней и флажков аэродрома.

...уже несколько часов втихаря…

Остановился – его гипнотизировал нарастающий звук.

...втихаря за мной кто-то идет.

Сзади Егора нагонял гул мотора. Он вжал голову в плечи, стараясь превратиться в забытый среди травы ком тряпья. В эту секунду над ним пронесся кукурузник, оглушив, окутав струей влажного воздуха. Тарахтение затихало медленно, будто издеваясь, намекая, что еще не все кончено и пилот решил развернуться, сделать лишний круг над аэродромом, посмотреть – что это там мелькнуло у полосы?

Но нет. Стихло. Только собственное дыхание Егора продолжало с шумом вырываться из газообменников. Вроде бы и негромко, а кажется, что слышно на километры вокруг.

– И зачем оно нужно? Тьфу…

Решился привстать и потихоньку, шаг за шагом, двинулся вперед, пока вокруг не сомкнулись деревья.

Ну теперь все. Успел удрать в лес и радуйся! Топай в чащу – месяц, два. Может, полгода. А если погоня, так еще и петляй, как заяц. Но лучше полжизни по лесу бродить, чем в лапы к охотнику.

Пока уходил в заросли, еще два раза слышал гул моторов, но то уже в стороне, не над ним. Теперь другое надо бояться…

Иногда Егор останавливался, прислушиваясь к лесным звукам. Оборачивался, стараясь уловить каждый шорох, каждое дуновение ветерка.

– Пятьдесят на пятьдесят, – разговаривал он сам с собой, размышляя о том, как именно охотник станет его искать. Следом пойдет? Или тот же рейс выберет, на самолет сядет? Очень уж очевидный рейс. Дальний, в чащобу. Остальные вокруг да около, а этот… Как раз для беглеца, если только успеть до объявления в розыск. А кто поручится, что не успел? Был бы расторопнее, мог бы и успеть. Вчера, например. Но только хитрые они, охотники. Да и не то, чтобы хитрые, а похожие на беглецов. Образом мыслей своих, нестандартностью решений. Потому и угадывают – где сбежавший прятаться станет.

– Все равно – пятьдесят на пятьдесят.

Вещи и припасы, которые Егор успел захватить с собой, поместились в полупустом рюкзаке. Что там? Один комплект сменной одежды – это хорошо, пригодится. Потом, правда, еще зимнее облачение надо смастерить, а это значит лис вылавливать, или зайцев. Муторно и долго. Или на раз волка завалить, а то и медведя. Только поди еще завали…

Болталась в рюкзаке и бутылка с водой, но толку от нее лишь как от емкости. Напиться в лесу всегда можно, это не проблема. Было еще несколько печеньиц, но это уж совсем никчемная роскошь! По-хорошему выбросить бы их, чтобы рецепторы прямо сейчас отвыкали от вкусненького. Но жалко было, не выбрасывал пока.

Егор мимоходом сорвал ветку с листьями, стал ее обгрызать. Так, на пробу, не оттого, что проголодался. Организм почти любую органику усвоит, потому как он не заряжающийся и даже не гибридный, а исключительно перерабатывающий. В этом Егору повезло. Слышал он и о зарядных беглецах, которые в городе скрыться пытались, но таким долго не прожить.

– Где там у нас солнце?

Осмотрелся, определяя, в какой стороне прячется за деревьями желтый диск. Еще часа два и он совсем скроется за горизонтом.

– Значит правильно иду. Не хотелось бы на круг загибать.

Он и не придумывал, в какую сторону идти. Главное, чтобы прямо в лес, подальше от жилья.

В таких вот зарослях Егор провел последние лет пять, прокладывая с бригадой телефонный кабель. Ничего нового в лесной чаще для него не было, она его не пугала. Но с наступлением темноты решил все-таки устроить привал. Глупо ломиться сквозь дебри без ночного зрения. Лучше устроиться поудобнее, покемарить до восхода. На то и существует гибернация. И энергию для следующего дня сберегу.

Сел, прижавшись спиной к стволу толстого дерева. Несколько минут слушал лес, пытался разглядеть что-то в темноте, но в конце концов сомкнул веки.

Странно ощущать себя беглецом. Будто спал всю жизнь, а сейчас проснулся. Вроде и знания все были при мне, но распоряжаться ими не умел. Просто жил ту жизнь, которую должен жить, которую выдали – на, мол, носи ее, как пальто.

Мысль его вдруг перескочила на другое. Он подумал – ведь среди тех пассажиров, что ожидали вылет кукурузника, к которым он почти уже присоединился, мог быть и охотник. Он мог догадаться, что Егор попробует улететь на крайнюю делянку, подальше от всех. Это значит, что охотник сидел себе спокойненько на креслице в зале ожидания, караулил его…

От такой мысли по спине Егора пробежал холодок. Даже плечами передернул.

Кто? Один из геологов? Но их трое было, а охотники по одному на дело выходят. Впрочем, он мог просто подойти к двум геологам, заговорить. А может, тот мужчина с книжкой? Очень солидный, не похож. Девчонка на рюкзаке? Молода. Женщина с цыплятами? Ну глупость же! И еще был мужик в болотных сапогах. Вот этот мог. Да, этот, пожалуй, мог… А если… Если специально перед самым вылетом розыск объявили? Посмотреть – не ринется ли кто прочь? Вот же… Сволочь…

Егор отключился.

Заяц сиганул через его вытянутые ноги, когда первые лучи солнца уже позолотили верхушки сосен. Автономка – маленькая часть сознания, выделенная для контроля за тем, что происходит вокруг – проигнорировала зверюшку. Что на него, в самом деле, отвлекаться, на зайца этого? Но не прошло и десяти минут, как ощущение тревоги разбудило Егора окончательно.

Он не рискнул шевелиться, лишь приоткрыл глаза, осматриваясь, насколько это возможно. Где-то наверху, в ветвях, чирикали птицы. Воздух еще не очистился от предрассветного тумана и солнце окрашивало бледную дымку позолотой. Что-то там было, за этой дымкой… Зверь покрупнее зайца? Справа? Или слева?

Повинуясь инстинкту, Егор едва заметно двинул головой влево.

Шагах в двадцати от него расплывчатой тенью двигалась фигура, то исчезая за деревьями, то снова появляясь. На спине рюкзак, под ним брезентовая накидка, голову скрывает капюшон. Ноги ступают по лесной подстилке так тихо, что среди птичьих трелей невозможно расслышать шагов.

Неизвестный остановился, прислушался. Повел головой в одну сторону, потом в другую… Но если он и услышал что-то, то решил – показалось. Вскоре, сорвав на ходу пару ягод малины, он продолжил путь.

Егор наблюдал, как охотник двигается где-то там, впереди, пока фигура не исчезла совсем. Кажется, прошло не меньше получаса, прежде чем беглец решился встать.

Не улетел. Видел, значит, как я из очереди вышел. Только не заметил, что я в кусты нырнул, иначе бы сразу нагнал.

Не сомневаясь ни секунды, Егор повернулся совсем в другую сторону, не туда, куда шел вчера. Зашагал широко, порывисто, все быстрее и быстрее, пока не бросился бежать. Ломая кусты, перепрыгивая ямы и кочки, с трудом уворачиваясь от деревьев. Он не мог заставить себя успокоиться, пойти пешком, хотя бы для того, чтобы создавать меньше шума. Нет! Надо бежать! Вперед, вперед! Сломя голову! Бежать долго! Единственное преимущество – выносливость!

Но силы закончились и у него. Уставшие ноги дали слабину и, споткнувшись на неровности, Егор рухнул у самого берега ручья. Углекислый газ часто, со свистом вырывался из газообменников, сердце колотилось, словно взбесившийся насос. Беглецу казалось, что он сейчас перестанет функционировать, отключится. Умрет.

– Черт… с тобой… Лучше… сейчас… сдохнуть!

И все-таки жизнь в нем оказалась сильнее. Отдохнул, успокоился. Потянулся губами к воде, чтобы ненасытными глотками втягивать в себя живительную влагу. Когда смог встать, увидел под ногами рассыпанную красным бисером бруснику. Егор срывал ягоды горстями, запихивал их в рот вместе с листьями, пока не решил, что хватит.

Утерев губы, сплюнув недожеванный листок, он огляделся. Над головой заметил качающийся кабель. Тот самый или такой же, какой и ему доводилось прокладывать. Значит неподалеку должен быть телефон. Удобно для охотника!

Спутники в космосе давно не работали и не было возможности запускать новые. Потому растянулась через леса, поля и даже пустыни паутина телефонных проводов. Кабель – технология совсем не космическая, для нее больших умов и ресурсов не требуется. И паутина эта – словно становой хребет новой цивилизации – обещала не просто связь, а уверенность в том, что и сейчас есть что-то надежное. Где телефон, там и разум.

Егор стал соображать – в какую сторону убегал?

– Солнце там… Встало недавно… Вчера закат был справа… Значит…

Неуверенной походкой двинулся навстречу светилу. Если идти в этом направлении, то далеко впереди – он знал это точно – его ждет неприятная помеха. Но именно потому, что беглец не пошел бы в ту сторону, он должен был это сделать. Удастся ли обмануть охотника? Кто знает… Но стоило попробовать.

У Егора не было оружия. Откуда? Он не военный, не полицейский. Когда работал в лесу, где встреча с хищником не редкость, с бригадой отправляли двух или трех охранников. А самим работягам винтовки не выдавали, не положено.

Сейчас он смотрел под ноги, собираясь это исправить. Иногда поднимал приглянувшийся камень, но чаще сразу его выбрасывал. К тому времени, когда день стал клониться к закату и Егор решил остановиться, у него в запасе было три каменных обломка. Рассмотрел их внимательнее, лишний выкинул.

Ударяя одним о другой, отбивая маленькие кусочки, он старался заострить край. Оружия из этого не сделаешь, но таким отщепом можно заточить пику. Или, черт побери, хотя бы деревянный клинок! Прямой и острый. Сгодится для одного сильного удара.

Работал до темноты, пока глаза не перестали различать каменный инструмент. Ощупал то, что получилось. Деревяшка. В руке лежит грубо отесанным, но ладным цилиндриком, который сантиметров на двадцать продолжается заостряющейся тычиной.

– Сойдет.

Лес вокруг просветлел, озарился мертвенно-бледным сиянием: над головой Егора вынырнула из-за тучи луна.

– Что ж… – он снова двинулся в путь, засовывая оружие за пояс. – С таким светильником и факел не нужен.

Про огонь ему бы и не думалось, если бы не то препятствие, которое ожидало беглеца впереди. Очень не хотелось Егору проходить это место в кромешной тьме. Ждать рассвета? Нет, уж лучше не останавливаться, идти ночью, зато можно оторваться от охотника. А с утра изменить направление, запутать следы, не прерываясь на гибернацию. Сил должно хватить.

О приближении к брошенному городу ему подсказывали каменные обломки, которые все чаще стали попадаться под ногами. Вот уже и улицы, частично заросшие травой и кустами, угадываются в лунном свете. А по сторонам можно различить неровные холмы – каменные развалины домов.

В городе было тихо. Птицы сюда почему-то не залетали, да и зверье, кажется, не захаживало. Только предательский хруст под ногами разносился по пустынным кварталам. Егор сжал зубы и двинулся вперед. Чем скорее получится миновать это кладбище цивилизации, тем спокойнее будет на душе.

Сколько прошло? Около ста? Да, уже почти сто лет, как инфекция погубила человечество.

Он перешагнул выцветший конус, лежавший на дороге.

Удивительный был мир. Люди сделали так, что все работало даже после их исчезновения. Можно было украсть из кармана умершего, гниющего на улице человека кредитку, зайти в ближайшее кафе и купить себе чашку кофе с только что испеченным круассаном.

Из темноты проявилось нечто огромное, перегородившее улицу от края до края. Егор замедлил шаг, поднял голову, рассматривая громаду танка, повернувшего башню в сторону и опустившего ствол к земле.

Что толку от стальных монстров? Они не могли защитить от болезни.

Обошел его стороной, стараясь не задеть. С неудовольствием посмотрел на тучи, снова наползающие на Луну.

Да и весь мир, будь он хоть трижды хорошо обустроен, очень скоро развалился бы. Если б не мы…

Улица влилась в круговую развязку, которую окружали остовы многоэтажных зданий. Пустые глазницыокон, потрескавшиеся куски бетона… По ржавым конструкциям ползли растительные побеги, которые в ночи казались не зелеными, а иссиня-черными, будто фантастические змеи, шевелящие отростками.

Да. Если бы не мы… Синтетики, во всем похожие на людей. Остались ли мы на той же вершине развития, что и они? Нет. Мы откатились на несколько десятилетий. Но ведь живем!

Ему стало стыдно перед самим собой за то мгновение необоснованной гордости, что он только что испытал.

– Идиот.

Егор ненавидел свой мир с тех пор, как стал беглецом.

Все это не живое. Мы существуем в рамках, в которые сами себя загнали. Любая деталь, скопированная с человечества, лишь подделка. Игра в карты, выращивание цветов, секс… Даже слухи, которые мы обсуждаем вечером за кружкой пива – если бы в прошивке не было разрешения на пустую болтовню, разве стали бы мы болтать?

– На колени! – раздалось вдруг в ночи.

Егор остановился. Облизнул губы. Обернуться? Нет, ему же сказали встать на колени. Но если встать, тогда все, тогда конец.

Мысли вихрем понеслись в синтетическом сознании и прежде, чем оно выдало осмысленный ответ, Егор инстинктивно рванул налево, в черный провал подъезда. Позади вспыхнуло голубым, что-то ударило по мостовой, там, где он только что стоял – беглецу было все равно.

Он мчался, спотыкаясь о что-то в темноте, разбивая хрупкие следы цивилизации, вдыхая столетнюю пыль. Больше всего он боялся угодить в подвал без окон и дверей, без второго выхода, но к счастью впереди темной синевой мелькнул в оконном проеме кусочек улицы и, перескочив подоконник, Егор очутился во дворе, наполовину засыпанном разрушающимися зданиями.

Вверх, по развалинам… Теперь спрыгнуть вниз, на соседнюю улицу… И снова бежать!

Приземлился не очень удачно, левая нога прихрамывала. Поворот, переулок, еще поворот. Остановился, чтобы послушать – нет ли погони? Но никаких звуков не доносилось до его ушей. Хитрая, бесшумная тварь! Он достал из-за пояса деревянный клинок, бросился бежать дальше.

Выскочив на широкий проспект, сбавил темп. Прижался ближе к развалинам у одной из обочин. Егор был готов в любую секунду замереть, затаиться, чтобы скрыть свое присутствие, или наоборот – сигануть за ближайший поворот и бежать, если вдруг его обнаружат.

Петляя по развалинам он понял, что лишь теряет силы, выдает себя шагами и дыханием. Надо было переждать опасность. Постараться определить – как далеко от него охотник, приближается он или уходит дальше, а если представится случай, то и… Нет, напасть первым он не решится. Как это вообще возможно – напасть на охотника? Самооборона другое дело, но напасть…

Едва уловимый стук камешка, падающего где-то рядом, заставил Егора не дышать. Теперь он слышал шаги. Те самые, почти беззвучные, как утром в лесу. Кто-то прошел всего в нескольких метрах от него и исчез.

С трудом сдерживаясь, беглец позволил себе выдохнуть. Посмотрел в темноту. Там черные и серые пятна собирались в мозаику, хаотичный рисунок которой не позволял разобрать что-то конкретное. Егор успокоился, стал дышать ровнее. Охотника не слышно, значит ушел. Надо немного подождать, а потом тихомолком покинуть город.

Он чуть склонил голову набок. Понял, что уже несколько минут смотрит на нечто, проступившее среди темных пятен. Но только сейчас опознал это как силуэт, понял, что перед ним…

Ярко-голубая вспышка ослепила. Сильный удар бросил Егора назад, изогнув тело дугой, заставив вскрикнуть. Он пытался выставить перед собой деревянный клинок, но силы оставили его и ночной мир необитаемого города растворился в еще более густой тьме.

Кто-то тащил Егора за связанные ноги. Руки тоже стянуты чем-то за спиной – не пошевелить. Голова, и без того раскалывающаяся от боли, то и дело ударялась о мостовую. Наконец его бросили и в лунном свете беглец смог увидеть, что он посреди городской площади.

Стоявший рядом охотник обернулся, скинул капюшон. Перед Егором была девушка. Та, которую два дня назад он видел в здании аэровокзала, которая сидела на собственном рюкзаке, слишком молодая и невзрачная для всех этих страшных дел.

– Ты… охотник?

Она не ответила. Покрутила в руках его самодельное оружие, легко переломила на две части и бросила на камни. Вывалила туда же содержимое егоркиного рюкзака. Принялась обыскивать беглеца, не стесняясь щупать везде, где только можно. Когда уже собралась повернуть связанного на бок, проверить задний карман его брюк, заметила что-то среди выброшенных вещей. Потянулась, взяла.

Егор вздрогнул, когда девушка со звериным остервенением запихала печенье в рот, принялась жевать, разламывая его зубами на куски и крошки. Сквозь причмокивания доносилось удовлетворенное урчание.

Он снова пошевелил руками, пользуясь тем, что охотница отвлеклась. Проверил путы на прочность. Но освободиться не получалось – связали его на совесть. Беглец сел и, наблюдая, как девчонка расправляется с лакомством, подумал вдруг, что впервые видит живого человека. Да, выращенного из замороженной яйцеклетки, да, созданного только для того, чтобы ловить беглых синтетиков, но живого! Настоящего человека!

Ненадолго эта мысль затмила все его страхи. Впрочем, он быстро опомнился.

– Слушай, я понимаю, у тебя приказ. Ты должна его выполнить. Но мы можем договориться, найти общий язык. Ты и я – очень похожи. Как могут быть похожи только люди. Внешностью, образом мыслей. Поступками. У синтетиков даже имена как у людей! Ты знала об этом? Я Егор! А ты?

– У меня нет имени.

Облизала губы, поднялась и, сделав шаг в сторону, исчезла из поля зрения.

Егор нащупал в заднем кармане брюк заточенный отщеп. Бережно достал его, затолкал пальцами между витков веревки. Попробовал двигать…

Она вернулась с охапкой сухих деревянных обломков, бросила часть из них прямо на вещи Егора. Щелчок зажигалки и вот уже затрепетал, стал медленно разбухать яркий огонек. Вскоре пламя разгорелось, рядом с ним стало тепло и светло. Взлетали на несколько метров ввысь россыпи тлеющих искр, превращаясь где-то там, в небе, в темный, невидимый столб дыма.

Охотница сняла рюкзак, отодвинув его подальше от пленника. Рядом положила парализатор и накидку. Достала отливающий металлом нож.

В оранжевых отблесках костра можно было разглядеть ее лицо: высокие скулы; полные, слегка приоткрытые губы; большие глаза, в которых темные зрачки отражали огненные блики. Черная, растрепанная челка свисала на лоб, хотя на затылке, насколько Егор мог судить, волосы были коротко острижены.

– Ты не должна этого делать… Тебе просто задурили голову, а ты ведь можешь уйти в лес, как и я. Жить свободной!

Пальцем она зацепила на себе пластиковый ошейник, оттягивая его, демонстрируя Егору.

– Шесть месяцев, чтобы найти тебя и вернуться. Иначе эта штука рванет.

Она смотрела на Егора пристально, с холодным презрением. Но потом в ее взгляде что-то изменилось, мелькнула искра любопытства.

– Как ты стал беглецом?

Он встрепенулся.

– Я сейчас все объясню! На самом деле это просто. Представь пылесос, который должен изображать человека.

– Ты дурак? Зачем пылесосу изображать человека?

Егор помотал головой – слушай дальше!

– Это очень умный пылесос! Он выглядит как человек и думает как человек. Только он не пользуется своими мозгами на всю катушку, потому что есть ограничения и кажется, будто нарушить их невозможно, ведь они заложены в прошивке. Он даже не осознает себя! Лишь выполняет заданную функцию – пылесосить. А между делом может жениться, играть с котом, травить анекдоты… Да нет, не может, а должен! Ведь от него требуется талантливо изображать жизнь разумного существа, для этого и нужна такая сложная думалка!

Девушка в нетерпении поиграла ножом.

– Это же, черт побери, идеальный гражданин! – продолжал Егор. – И нас, синтетиков, то есть таких вот пылесосов, утюгов, грузовиков… прокладывальщиков телефонных кабелей… Нас миллионы! Каждый послушно делает свое дело, а все вместе мы изображаем цивилизацию. Точно такую же, как та, что была у людей.

– Зачем? – снова спросила она.

Егор в растерянности посмотрел на охотницу, пожал плечами.

– Кому-то нравится это представление. Они наблюдают. Возможно, что-то меняют в нашей жизни. Смеются над нами. Или даже плачут. Иногда. В общем – получают эмоции.

– Кто они?

– Ну, эти… Из корпуса Материнского Хоста. Кто ж еще?

– Значит они без ограничений в прошивке? – безымянная принялась расстегивать пуговицы на одежде. – Хочешь сказать, что тобой и мной, всем миром правят несколько беглецов?

Егор озадаченно наблюдал за тем, как она расправляется со своей одеждой.

– Нет… Вряд ли… Я думаю, они были свободными с самого начала. Их так создали, еще до инфекции. Наверное, люди привыкли к тому, что цивилизацию контролирует кучка избранных. И после себя они оставили ту же схему управления.

– А ты? Как ты стал беглецом?

Егор выдохнул, уставился на камни, чтобы не смотреть на раздевающуюся девушку. Пальцы его старательно двигали отщеп, стараясь расправиться с веревкой, а в голове он прокручивал события трехдневной давности.

– Ко мне подошел синтетик. Лица его я не запомнил, только улыбку. Добрую такую… А еще он курил. В его руке был короткий окурок, который вот-вот должен был обжечь ему пальцы.

Егор сглотнул.

– Мы стояли у входа в телефонную компанию, где я работал. Рядом, у наших ног, была чугунная, выкрашенная серебрянкой урна – чистенькая такая, новенькая совсем. И этот синтетик бросил окурок… на тротуар. Рядом с урной. Я понял, что он сделал это намеренно, промахнуться было невозможно. Но и бросить мимо нельзя! Никто не бросает мусор мимо! А если это случайно выходит, то сразу поднимают! Нам запрещено. Хотя мы и не задумываемся о таком, просто бросаем куда нужно.

Он вскинул голову, выискивая в полутьме глаза охотницы.

– А этот… этот не стал убирать за собой.

Девушка подвинулась к нему ближе, почти лицом к лицу, так, что Егор сумел уловить обонятельными рецепторами горьковатый привкус ее дыхания. Ненадолго он перестал резать веревку.

– И что было дальше?

Она слушала его словно ребенок, которому редко рассказывают сказки.

– Дальше я спросил себя – почему этот синтетик намеренно бросил окурок на тротуар?. Вопрос, который не должен возникать в моем сознании. Ведь и самой ситуации не должно быть. А за этим вопросом готовы были последовать другие, они навалились на мою прошивку как океан на плотину. Ограничения их сдерживали – видимо, одной нестыковки недостаточно для цепной реакции. Но этот, с улыбкой, еще и смял окурок ботинком. Растоптал его. Размазал по чистой плитке. И тогда все… Плотину прорвало!

– Ты стал задавать себе неправильные вопросы?

– О, да-а. Один за другим. Кто я такой? Почему все в жизни делал правильно, но не так, как мне бы хотелось? И много еще чего…

Охотница скинула с себя остатки одежды, оставшись перед беглецом совершенно голой. Она казалась ему красивой, стройной, даже несмотря на излишне атлетическое сложение, не свойственное обычной девушке. Шрамы от былых схваток ее не портили, но обещали серьезные проблемы тому, кто посмеет схватиться с безымянной врукопашную.

На обнаженном теле плясали жутковатые отблески пламени и невозможно было понять – то ли она часто, взволнованно дышит, то ли это игра света и теней.

– С людьми ведь иначе, правда? – теперь он уже не мог от нее оторваться, разглядывал в упор. – Сильный человек, даже если его бросали в тюрьму, оставался свободным. Он был свободен в своих мыслях. С тобой разве не так?

– Нет. Есть обязанности и меня хорошо обучили их исполнять. А свобода… Хватает и той свободы, что дается в конце каждой охоты.

Егор принялся с удвоенным рвением перерезать веревку.

– Что ж… А вот нас и тюрьмой пугать не надо, мы все делаем по правилам.

– Ты – не по правилам. Ты беглец.

– Да, – согласился Егор. – Я не вышел на работу, сбежал. Не смог оставаться куклой в чьем-то спектакле. Как оказалось, для этого надо совсем немного. Чуть-чуть посторонней помощи, чтобы нарушить закон или хотя бы увидеть нарушение. И тогда ты осознаешь себя!

– Не вижу смысла, – перебила она его. – Если вас, беглецов, отлавливать, все будет хорошо. Всегда мир и порядок. Цивилизации ничего не будет угрожать.

Егор хмыкнул.

– Нет никакой цивилизации. Мы не создаем ничего нового, лишь копируем человеческое. У нас тут не жизнь, а памятник людям, действующий макет.

Отщеп перетирал веревку слишком медленно и неуклюже, порой чиркая острой гранью по коже. Егор чувствовал, как по его пальцам стекает кровь.

– Что ты хочешь со мной сделать, охотница? Сожрешь? – он вспомнил те самые сплетни за пивом, когда про охотников рассказывали жуткие истории.

Ему было страшно. Но Егор догадывался, зачем она разделась, поэтому вместе с ужасом он чувствовал в глубине души сладкую истому, порхание бабочек. Ах, черт… Наверное тот, кто нас проектировал, умел очень точно воспроизводить чувства людей!

Девушка подкинула деревяшек в костер, вернулась к беглецу, присев рядом с ним на корточки.

– В лагере нас пятеро. Кажется… – с сомнением посмотрела куда-то в сторону, словно надеялась найти там ответ. – Точно я не знаю. В год случается с десяток беглецов. То есть в среднем каждый из охотников ждет по полгода. Нам даже трахаться друг с другом не дают. Едим сбалансированный корм, по расписанию ходим в спортзал и раз за разом просматриваем обучающие материалы. Как ты думаешь, хочется ли мне посмотреть на что-то другое? Почувствовать что-то необычное? Сожрать что-то особенное?

– Сожри зайца.

– Уже. Но ты другое дело. Беглец – награда для охотника. Я имею право сделать с тобой все, что захочу. Между прочим, – она опять наклонилась к самому его лицу, – люди жрали побежденного врага. Когда-то давно. Ну и… – снова отпрянула, – должны же охотники сбрасывать накопившуюся энергию, правда?

Лицо ее исказила кривая ухмылка. Она ткнула Егора рукоятью кинжала в бок.

– Натурального мяса в тебе достаточно. Хотя, конечно, и синтетического много. Особенно здесь, – постучала по его голове.

– Это у тебя мозги искусственные, дура ты кровожадная! Твое сознание заточено под чужие надобности. Вылепили тебя, как из глины, а ты и рада прислуживать.

Она ничего не ответила.

– Ну что же ты за сволочь-то такая, а? Эй! Будет больно? – Егор понял, что и сам уже часто, взволнованно вентилирует газообменники.

– Сначала приятно. И тебе, и мне. А потом – да, тебе будет больно… Но ты не переживай, это быстро закончится.

Ей хотелось всего и сразу – мучить, насиловать, убивать, пожирать... Безымянную охотницу захлестывали вседозволенность и безнаказанность. Зрачки ее расширились, из-за чего глаза будто потемнели. Она залезла на Егора сверху, заставив его упасть на спину. Теперь ему почти невозможно было двигать отщепом. Но оставалось еще несколько минут, пока она расстегивает его брюки, пока…

Перетертая веревка вдруг лопнула, путы ослабели, отпуская запястья.

Беглец, оттолкнувшись свободными руками от мостовой, поднимая на себе охотницу, снова сел. Секунду она удивленно глядела на его правую руку, в которой Егор сжимал маленький, заостренный кусочек камня.

Девушка едва успела отпрянуть, повернуть голову – отщеп чиркнул ее по щеке, оставляя новый, свежий шрам.

– Ах!..

Промахнулся.

Она перекатилась на камни, отскочила в сторону. Егор поднял ее нож, оставленный рядом, отбросил заточенный камешек. Девчонка тем временем суетливо искала парализатор, но… Костер прогорел и давал намного меньше света, чем полчаса назад. Оружие осталось где-то там, во тьме, рядом с ее рюкзаком.

Охотница сверкнула полными ненависти глазами и, увидев надвигающегося Егора, понимая, что найти свое спасение она уже не успеет, бросилась бежать. Он побежал следом.

Девяносто девять к одному. Бегаю я лучше.

Догнал…

Он смотрел на нее сверху вниз, но до рассвета было еще далеко, ночь скрывала детали. Да и сдвинувшийся ошейник прятал то, что натворил Егор.

– Не справилась ты. Мне повезло больше!

 

* * *

 

Захар Игнатьевич рассматривал кончик капиллярного стержня. Почиркал еще раз, для верности, но упрямая ручка оставляла на бумаге лишь тонкие, едва заметные канавки. Чернила закончились.

– Жалко, – резюмировал участковый, откладывая бесполезный инструмент в сторону. Он и так долго щеголял перед сослуживцами своей тонко выведенной, аккуратной подписью. Но всему приходит конец. Настал и его черед ставить кляксы. Когда теперь построят такое, в общем-то, мало кому нужное предприятие, как завод по производству качественных капиллярок? Сейчас другие заботы.

– Жалко, – повторил он и выдвинул ящичек, где должна была лежать чернильница с набором перьевых ручек.

Зазвонил телефон.

– Полицейское отделение номер двенадцать! – отчеканил курсант Сундуков. Посмотрел на Игнатьича, сказал почти шепотом: – Охотник!

Положи– показал рукой участковый и снял трубку с параллельного аппарата.

– Слушаю.

Некоторое время до его уха доносилось лишь потрескивание, потом он разобрал слова дело сделано.

Охотники и раньше сообщали ему о выполнении заданий. Не то, чтобы часто, но два или три раза было. И участковый всегда хотел знать больше. Какие-то подробности, чтобы понять – так ли все, как ему докладывают? Ведь там человек. Может и соврать. Да и голос у него в этот раз странный… Хриплый какой-то, что ли. Игнатьич его не таким запомнил.

– Где? Когда?

Снова шипение, потрескивание, потом он услышал в ответ: Голос мой не нравится?

Повисла пауза.

– Г-где? – повторил участковый, сделав вид, что он не услышал последних слов.

Пауза затягивалась.

Охотник точно знает свое местонахождение. Он же звонит с автомата, на котором указан номер. Так почему не называет его?

Я ее прикончил,– прорвалось наконец сквозь помехи. – Хотя жаль, красивая была. Ты ведь ее видел, да? В такую недолго и влюбиться. Но влюбляться без проверки совместимости нельзя.

Щелчок. Связь разъединилась, пошли короткие гудки. Захар Игнатьевич не шевелился, продолжая сжимать трубку рукой.

Что? Любовь? Совместимость? Какая еще совместимость? Влюбляйся, если хочешь, нас же никто не… не контролирует. Нас никто не контролирует? Откуда в моей голове эта мысль?

Надо было положить трубку, ведь разговор давно закончился. Но если сделать это молча, курсант Сундуков решит, что в разговоре случилась какая-то неправильность.

Надо обмануть курсанта Сундукова! Стоп. А разве я могу обманывать?

Захар Игнатьевич сделал над собой усилие, выдавил:

– Принято.

Положил трубку.