“Все хотят пожизненный. Но если ты потерял берега и творишь разные глупости, то дадут тебе лет пятнадцать, а потом освободят. И живи с этим, как хошь”.
(Дядя Вася, старый зэк).
– Антипов!
– А?
– В космос полетишь.
Сережка Антипов положил стамеску на верстак, отряхнул руки от древесной пыли.
– Чего я-то? Чуть что – сразу я.
– Молчи, дурак. Делай, что говорят и Родина тебя не забудет!
– Оно и плохо…
– Чо сказал?!
– Полечу! С радостью, гражданин начальник!
– Ну то-то же.
Родина в лице администрации ни о ком не забывала и постоянно что-то придумывала. То субботник в честь сорокового юбилея теплого туалета, то день починки дырявых носков, а то вот как сейчас – покорение безвоздушного пространства.
Потащили Антипова на общее собрание, к главному корпусу, куда радостный из-за прерванной работы народ уже стекался стройными ручейками. За стройностью людских потоков никто не следил и можно было бы вразброд, но привычка – великое дело. Шли организованно, по одному только велению собственных сердец.
Вот и дощатая трибунка, едва приподнятая над бетонной площадью. На нее уже взгромоздился Главный и сурово поглядывал на нерасторопных людишек, отнимающих его драгоценное время, главным образом обеденное, но и для игры в нарды тоже.
Он дунул в микрофон, постучал по нему пальцем, вынужден был раздраженно обернуться, выискивая глазами ответственного за звук. Потрясая кулаком начал что-то выговаривать и прорвавшийся в динамики голос отчеканил оборванное “...вставлю, если еще раз такое, вашу мать”.
Главный развернулся к толпе, крякнул, поглаживая себя по кое-как бритым щекам. Начал без лишних предисловий:
– Администрацией принято решение об организации космической экспедиции! Наша с вами задача – восстановить связь с исторической Родиной…
Оратор шмыгнул, глаза его увлажнились и закончил он с торжественным придыханием, почти шепотом:
– Планетой Земля!
Достал платочек, промокнул слезинки.
– Конструктором космического корабля, его строителем и – чего уж там! – штурманом и пилотом, назначаю столяра, Сережку Антипова.
Народ зааплодировал, радостно и с великим облегчением оттого, что Сережку, а не кого-то из них, потому как освобождаться раньше времени никому не хотелось. Столяра же подмывало снова спросить “чего я-то?”, но он сдержался.
Скоротечное собрание закончилось. Разочарованная толпа медленно двинулась в разные стороны, снова распадаясь на ручейки, уже не такие стройные.
Антипов сиротливо продолжал стоять рядом с трибуной. Ждал, что сейчас подойдут умные люди, все объяснят-разъяснят, на пальцах покажут, чего и как делать. А то, может, и подмигнут, шепнут – так мол и так, пошутили мы. Еще немного лапши навесим вам на уши, а потом это дело замнем по тихой грусти и новую выдумку сочиним. Родина сочинит.
Но никто не подходил к нему. Сережка вздохнул, посмотрел на серое небо, обещавшее скорый дождь, засеменил к столярной мастерской. Да и не к мастерской даже, а вокруг, с другого хода – к той части дома, в которой была обустроена библиотека.
Бенджамину Апполинариевичу – библиотекарю – очень не нравилось такое соседство. Против Сережки-то он ничего не имел, а вот мастерскую его не любил и каждый раз не забывал об этом сказать.
– Здорово, герой. За знаниями пришел? И дела свои деревянные ради книжек бросил? – старик Бенджамин усмехнулся в закрученные усы. – Ох уж мне эта твоя столярня! Ведь надо было так извернуться – в одном здании два самых пожароопасных объекта на всю зону! Чем они думали?
И Антипов, и библиотекарь прекрасно понимали – каким местом чаще всего думает Администрация. Но, от греха подальше, место это не обсуждали.
Апполинариевич даже не стал спрашивать про то, какие знания нужны столяру, скрылся за стеллажами, поворчал там о чем-то на своем, матерно-библиотекарском, пару раз уронил древние фолианты, и вот, наконец, появился со стопкой пыльных книг.
– Держи!
Бросил их на стол. Сережка стал разглядывать обложки: “Ремонт навигационного оборудования”, “Материалы внешнего корпуса кораблей класса Б”, “Энциклопедия юных космонавтов”, “Космос для чайников” и, наконец, “Заблудившийся звездолет” издательства Детская литература.
– Более ничем помочь не могу! Нет других знаний, – развел руками Бенджамин.
Столяр вздохнул, отодвинул четыре томика, раскрыл тот, что для детишек. Увлекся. Первая глава, вторая, третья… Через час Антипов обнаружил себя спящим на столе, лицом прямо в книге. Даже слюней успел напускать на желтую страницу. Вытер сырость рукавом и, понимая, что никакие энциклопедии – хоть для чайников, хоть для кофейников – его не спасут, заявил:
– Пойду к Главному. Что-то здесь не так!
– Определенно, – согласился библиотекарь, не поднимая головы от мужского журнала.
Главный, к счастью, был у себя и как раз занес ложку над тарелкой борща, а потому очень раздосадовался, что пилот, штурман и конструктор космических кораблей пришли к нему отвлекать от этого интимного занятия.
– Что-то здесь не так, Гаврила Пафнутьич!
– Чего не так? Вот сметана, вот сало и чеснок. Пампушки опять же. Все как надо! Сейчас стопочку еще налью…
– Речь про космос и полет. Почему я-то? Столяр ведь, а не… Как я вам корабль соберу? Сроду ничего подобного не делал.
– Что значит – не делал? – искренне удивился Главный.
Он со скрипом отодвинул стул, встал из-за стола и вышел из комнаты. Вернулся с двумя игрушками в руках. Сережка Антипов прекрасно знал эти поделки, сам их изготовил для гавриловых ребятишек. Так или не так должны выглядеть звездолеты – кто его знает? Отпускал фантазию на волю, когда вырезал. Правда, один из мелких засандалил себе игрушкой в лоб, пришлось тогда ее и все остальные мягким материалом обтянуть, а то бы Главный снял шкуру с самого Антипова.
– Смотри! – показал Пафнутьич на звездолеты, отобранные у ребятишек. – Вот такой, а? Или нет, лучше такой!
Сережка сглотнул, выдавил из себя едва слышно:
– Это игрушки.
Он делал пацанятам маленькие, причудливые корабли для того, чтобы дарить мечту. Те самые корабли, которые, как ему казалось, должны бороздить космическое пространство, открывать человеку новые миры. Нести людям свободу или хотя бы веру в нее.
– Игрушки… – недовольно проворчал Главный. – Выйди-ка вон. Подожди меня снаружи, а то стоишь тут, смотришь, что и кусок в горло не лезет. Прогуляемся потом с тобой, договорим.
Гуляться после борща пошли до самой границы зоны. Остановились лишь у стены, которая тянулась, плавно закругляясь, на запад и на восток. Гаврила Пафнутьич шаркнул башмаком, поправляя границу, потому как стеной здесь называли линию, прочерченную в пыли и песке.
– Нас на планете, можно сказать, бросили! – начал он издалека. – Ни тебе начальства министерского, ни вооруженной охраны. А мы что? М?
– Сами себя охраняем, – с готовностью ответил Антипов.
– Правильно! Не растерялись, не позволили себе всех этих глупых вольностей, а продолжили дело наших героических предков, первооткрывателей космоса.
И он многозначительно поднял толстый указательный палец. Погрозил кому-то. В ответ с той стороны границы ветерок швырнул ему в лицо пылью. Впрочем, кроме пыли бояться здесь было нечего, мир этот не страшный. Никто оттуда сюда прийти не мог, не было там даже зверья, не говоря уже о разумных существах. Стерильная планета. Потому и отсюда туда не стремились. Зона – единственное место, где есть еда, кров, плац, культурный сортир, а главное осмысленный взгляд такого же, как ты сам, сидящего. Взгляд, не дающий сойти с ума от одиночества.
– Да, – подтвердил Главный, выковыривая песок из глаз, – вот я и говорю – будем хозяевами своей судьбы, не нужно ни на кого надеяться. Не летят? Сами прилетим!
– Так я же… – виновато опустил голову Сережка. – Из чего? По каким чертежам? Куда лететь? И кушать ведь в полете надо.
Главный помял подбородок.
– Кушать… Выдадут тебе в столовой чего пожрать, не переживай.
– Испортится, – возразил Антипов. – Надо такие продукты, которые много лет не испортятся.
– Тьфу… А раньше-то как летали?
Антипов замялся – очень уж не хотелось ему казаться умнее начальника. Но набрался смелости, ответил:
– Раньше они в анабиозе летали. По крайней мере, в книжках так пишут.
– Да и ты завернись в антибиоз!
– Это не одежда. Это камера такая, где человек может все путешествие проспать.
– Тю! Вот так сложность! Ну и ты спи дольше. Если б мне кто дал в камере отоспаться, я бы – ух!
Он повернулся на юг, задрал голову к небу, на котором начинали проступать первые звезды.
– А лететь… Где у нас Земля? Во, туда надо лететь!
Даже если и туда, погрешность была равна тремору его руки, то есть примерно в четверть галактики. “Спорить бесполезно” – решил для себя Сережка. У Главного на любой вопрос есть ответ, а чем больше вопросов, тем злее ответы. Можно и пинка под зад получить, если умного из себя корчить.
– Гражданин начальник, мне нужно совершить побег к старому кораблю.
– Завтра совершишь. Темнеет уже, иди домой.
И Сережка пошел домой. Этой ночью ему снились космические пираты. Они уговаривали его перейти на темную сторону, угощали ромом и учили, как правильно вырезать игрушечные звездолеты. А он им рассказывал о том, что раскаяние и чистосердечное признание смягчают участь, поэтому надо бросить разбой и явиться к Гавриле Пафнутьичу с повинной. Хоть, по совести говоря, Гаврила и не был назначен Землей, а лишь являлся самым авторитетным из прочих сидящих на богом забытой планете.
Побег до старого корабля – дело не хитрое. Всего километров пять, не больше. Но чтоб зря не шастали, справа и слева от дорожки закапывали покойничков: сидящие – народ суеверный, по кладбищу просто так бродить не станут.
Формально корабль за пределами зоны, но тропинку окаймляла с обеих сторон такая же нарисованная в песке “стена”, как и та, что опоясывала поселение. Мол, не оторван древний артефакт от людей, остается частью их культуры и богатого прошлого. Частью общей, уютной зоны.
Перед тем, как отправиться в путь, Антипов заглянул в дом для котеев. Кроликов на зоне – тех хоть лопатой ешь. Завались кроликов. А по части котеев бедствовали. И не то, чтобы от них пользы много, но в книгах, написанных на Земле, котеев часто упоминали, а значит это связь с Родиной, дело почти политическое.
Всего в доме оставалось пять животин, три мальчика и две девочки. Да и то один мальчик уже не в том возрасте, чтоб его мальчиком называть, котят давно не стругал. Жаль, но, учитывая ничтожную популяцию, этот вид на планете неизбежно вымрет.
У Сережки со старым котеем, тем, к которому не прилипло иное имя кроме как Черно-белый, были особые отношения. Он его, бывало, сунет запазуху и украдкой выносит из дома, пока теток-нянек котейских нету. Сядут они вместе на травку, подальше от праздно шатающихся и разговаривают, греются на солнышке. Котею в его годы много не надо, да и характер у него покладистый, сбежать не пытается. Сидит себе, щурится, зевает.
И сейчас Черно-белый высовывал голову из-за ворота антиповской телогрейки, смотрел на холмики, появляющиеся то по правую, то по левую руку от идущего вдоль тропинки столяра. Дул порывистый, зябкий ветерок, иногда на кожу падала капля – предвесник мороси, надвигающейся из глубины материка. Сережка уныло подвывал:
– Вот и лето прошло-о… Словно и не быва-ало-о… Трам-парам пара-рам… Только этого ма-ало-о!
Показался самый большой холм. Такой большой, что в нем могли бы упокоиться все живые, кто еще коротал свой век на этой планете. Но поросшее мхом, травой и редкими кустами нечто не было могилой. Так теперь выглядел последний транспорт, опустившийся когда-то на поверхность планеты и большей частью своего корпуса уже утонувший в жирной, инопланетной земле.
– Только, только, только, то-олько… Ни хрена себе. Ты гляди, Черно-белый, вход совсем зарос.
– Мр-р-рня.
Пришлось поработать длинным ножом, пробивая себе дорогу в чрево транспорта. Внутри Сережка поставил котея на пол – знал, что тот будет идти рядом, не ускачет в темные переходы.
Подпалил факелок, взялся за него покрепче, да смотрел, чтобы огонь был в левой руке, если “мрня” идет справа, и наоборот. Двинулся по коридору, сверяясь со старой схемой, злодейски украденной из библиотеки.
Не прошло и десяти минут, как они добрались до места, называющегося “рубкой”. Все приборы внутри покрыты толстым слоем пыли, панорамные окна заросли с внешней стороны и почти не пропускают свет – в рубке царит вечный сумрак. Казалось, что в металлического монстра и звуки не проникают, но, если постараться, можно было расслышать какие-то скрипы, шорохи… Что там могло скрипеть и шуршать? Разве только призраки другой жизни, давно исчезнувшей, погребенной под слоем ушедших десятилетий.
Столяр несколько раз обошел помещения, собственноручно отмеченные на чертеже. Что-то проверял, разглядывал, дергал руками и даже пинал. В конце концов выдрал из пульта панель с джойстиками и кнопками, обозначенную как “Аварийный блок управления”.
Сережка Антипов развалился в капитанском кресле, достал из-за пазухи фляжку.
– Вот бы эту дуру запустить! А, Черно-белый?
– Мр-р-рня.
– Согласен, теперь не получится. Раньше надо было. А сейчас – тут прогнило, там вытекло…
Сделал глоток, но после недолгого размышления решил, что этого мало. Глотнул еще пару раз. Ядреная смесь перебродившего, настоявшегося на забавных грибах напитка пролилась внутрь, расплескалась в животе огненным озерцом.
Черно-белый сидел напротив, на раскуроченном пульте, лениво вылизывал причинное место. Прервался, вздохнул. Посмотрел на человека. Гляделки у него были зеленые и не банально-округлые, а с косой линией сверху, прикрывающей блестящие пуговки глаз чуть сильнее, чем у остальных котеев, и оттого делающей эти глаза более осмысленными.
Пойло захватило Сережку, остановило время, тогда как окружающий мир ускорился и облака, едва видимые за грязными, заросшими окнами, понеслись потоком раздерганной ваты, а местное солнце рвануло через небосклон, стремясь как можно быстрее упасть за горизонт. Лишь зеленые глаза напротив оставались такими же неподвижными, как и сам Антипов.
– Они верят в сломленный дух.
– Кто верит? – переспросил столяр у зеленых глаз.
– Те, что оставили нас. Считают, суки, что зона – это нормально, что людей можно запихать в паучью банку, где страх заправляет всем. Они думают, что это сделает нас трусливыми рабами. Но ты, парень, держи для них фигу в кармане и ни на секунду не забывай, что в масштабах Вселенной власть бармалеев – ничто. Для нас это лишь временные трудности. Наступит момент и все мы, закрытые в зоне, перешагнем через них.
– Через трудности?
– Через бармалеев.
Черно-белый повидал жизнь, ему можно верить. Но можно ли верить самому себе, когда напился до разговоров с котеем?
Сережка тряхнул головой. За окнами вечер, хотя казалось – только что был полдень. Котей все еще лижет себя между ног.
– Идем. Нам пора.
Неделю мужички таскали из старого корабля запчасти, из которых Антипов стал собирать одноместную скорлупку. Основой послужил цилиндрический септик, к которому прирастало все остальное – баки для топлива, маршевые и маневровые двигатели, продовольственный контейнер… Рабочий пока еще компуктер аварийного блока мог взять на себя управление всем этим безобразием. Взлетит? Долетит?
Сережка подумал: “Шансы у меня как у того странного дядьки… Черт, забыл имя. Ах да, барон Мюнхгаузен! В старом кино его вынудили залезть на пушку, чтобы проверить – правда ли сможет полететь на ядре?”
Думалось и о том, чтобы сжечь, взорвать кораблик. Глядишь, на другой запчастей уже не найдется. Но за такие дела Антипова обвинят в диверсии и освободят к чертовой матери, безусловно-досрочно.
Пока сомнения теснились в его душе, корабль слишком быстро, словно сам собою, оказался готов. Под присмотром госкомиссии в составе повара Элеоноры, кочегара Хо и библиотекаря Бенджамина был осуществлен контрольный взлет. Чудо техники заставили приподняться на несколько метров и опуститься на землю. За сим испытания были признаны успешно завершенными.
– Может, тебе в женский отряд перед полетом? – спросил Пафнутьич. – Сходи, отдохни душой и телом. Наберись, так сказать, положительных эмоций.
– Не, – отказался Сережка. – Девки меня не любят. Скипидаром пахну и опилки в рукавах. Чего навязываться?
Главный махнул на него рукой.
В день Икс вокруг плаца и на туалете развесили флажки. Снова согнали людей и все вместе, дружно помогали бледному Антипову устроиться на неудобном пилотском кресле, после чего закрыли за ним люк. Пафнутьич даже успел толкнуть пространную, мало кому понятную речь про закон и порядок. Злые языки поговаривали потом, что это он про любимый сериал.
Наконец сосчитали хором от десяти до нуля и корабль взмыл на недосягаемую для человека высоту! Метров на пятьдесят. Нет, пожалуй, даже на пятьдесят два. Потом завис, стал заваливаться на север, в сторону большого, старого корабля-прародителя, из потрохов которого и был сделан. Тот будто притягивал его к себе, звал обратно.
Включились тормозные, посудина коснулась земли, но уже за нарисованной стеной – так далеко, что выскочившему из нее Сережке толпа показалась серой, шевелящейся массой. Столяр перекинул через плечо дорожный узелок, нажал что-то внутри корабля, и, захлопнув люк, отбежал в сторону.
– Антипов в космос не летит! – он рассмеялся. – Почему чуть что, сразу я?
Помахал соплеменникам рукой, двинулся от них прочь. Обратно его уже не пустят. Во всяком случае до тех пор, пока в поселении жизнь не перевернется с ног на голову. А к тому времени он сдохнет среди безжизненных, стерильных скал и холмов. Жаль. Жаль, что не гладить ему больше Черно-белого.
Опустевшая скорлупка снова пошла вверх, надрывно клокоча маршевыми двигателями.
– Куда это он? – спросили в толпе, имея в виду Сережку.
– Туда, – ответили, имея в виду “прочь от зоны”.
– Совсем сдурел?!
– Как сказать. Теперь он свободен.
– Разве так можно? Добровольно выбрать свободу? – засомневались в толпе.
– Видимо – да. Можно.
Кораблик, взлетевший на полкилометра, рванул сразу во все стороны, рассыпаясь над людьми красочным фейерверком.