Гражданский корпус. Часть 9
Я лежу на металлической поверхности. Кажется, на полу. Периодически он вздрагивает подо мной и каждый толчок отзывается болью во всем теле. Приподнимаюсь. Я в тесном коридоре, тускло освещенном двумя светодиодами. Вокруг никого.
Встаю на ноги, морщась от боли. Одна герметичная дверь позади, одна впереди. Осторожно толкаю ту, что прямо передо мной. Она поддается, распахиваясь, пропуская в коридор яркий свет. Это рубка корабля. Странная, непривычная, но все-таки узнаваемая: обзорное окно, пульт управления, кресло… Подхожу ближе, чтобы посмотреть, кто в нем сидит.
– Верка! Куда ж ты пошла? Лежала бы, пока все не закончится! Ах, черт…
Я вздыхаю с облегчением – это Хэлг.
– Мы смогли? Взлетели? А где Миша?
Но пилот не отвечает, он слишком занят. За окном чернота космоса, исколотая точками звезд. Корабль, подчиняясь командам человека, беспрестанно маневрирует. Рядом с нами то и дело вспыхивают разряды, корабль вздрагивает, но упрямо продолжает полет.
На меня вдруг накатывает волна головокружения и я сажусь на пол, потому что других кресел в рубке нет. Приподнимаю левую руку, чтобы взглянуть на то место, куда угодил парализовавший меня импульс. Рукав рубашки разорван, опален, на открытой коже виднеется рана: видно, сила заряда была на грани смертельной.
Хэлг вполголоса материт управление эйнерским кораблем, оно дается ему нелегко, но пилот справляется, уводит машину от вражеских залпов. Не похоже, что в этот разу них есть команда взять нас живьем. Не хотят отпускать, бьют на поражение. Я замечаю, что часть пульта управления вскрыта, на панели видны отверстия от автоматной очереди, а из темных внутренностей торчат оборванные провода. Пилот что-то отключил, без чего управление кораблем не смогут перехватить дистанционно. Разобрался Хэлг, молодчина!
– Верка, держись!
Держаться не за что. Мощным толчком меня откидывает к стене. Удар головой и я снова проваливаюсь в небытие…
– Ну-ка вставай. Вставай, вставай! Очнись. Слышишь?
Меня бьют по щекам и я начинаю лениво отмахиваться – “оставьте в покое”.
– Во-от, хорошо! А теперь открываем глазки.
Насилу разлепляю веки. Мне еще хуже, чем до того момента, как ударилась о стену. Ничего удивительного. Само по себе попадание из парализатора выбивает из колеи, а тут еще и рана, потеря крови. Плюс удар головой, сотрясение.
– Хэлг, меня сейчас…
– Ясно! Погоди… Так, так… Э-э… Да тут нет ни черта! Никакой посудины. Про туалет вообще молчу.
– Отлично, – я из последних сил сдерживаю тошноту, – Нам предстоит веселенькое путешествие. Без еды… Кхм… Воды. И сортира.
Оглядываюсь.
– Где Мишка?
Хэлг опускает голову.
– Не выбрался шахтер. Прости, я ничего не мог сделать. Тебя еле успел затащить, пока он нас прикрывал. А потом… Когда взлетали, видел, что лежит на бетонке.
– Мертвый? Или…
– С нескольких сторон в него попали, после такого не выжить.
– Ясно.
Чтобы отвлечь меня, он начинает рассказывать, как умудрился оторваться от погони, обманул эйнеров, выскочив на оперативный простор для прыжка. Но я его почти не слушаю. Не могу отделаться от мысли, что своими фантазиями, своим непрофессионализмом веду людей к пропасти. Вот и Миша погиб. А мог бы остаться на астероиде, был бы сейчас цел. Может, я все делаю не так? Может, надо было вернуться на Землю, помогать военным? То, что нам удалось уничтожить половину эйнерской эскадры у Проциона, ничего по сути не значит. Это могло быть простой случайностью, стечением обстоятельств.
– Куда мы летим?
– В никуда.
– Я серьезно.
– Я тоже. Думаешь, у меня было время разбираться в навигации? Я прыгнул наугад. Через час выйдем из гиперпространства и узнаем.
– А если вынырнем в центре звезды?
Хэлг кривит лицо. Действительно, что теперь гадать. Он прав и принял единственно верное решение.
Пилот помогает мне сесть в кресло, хоть я и протестую.
– Не выпендривайся, тебе надо отдохнуть. Хорошо бы еще и поесть, но тут мы вряд ли найдем даже аптечку, не говоря уже про запасы еды.
Он держит меня за руку, как делал это уже не один раз, и, даже если меня это не успокаивает, я все равно благодарна ему за поддержку, за то, что он рядом.
* * *
Выпрыгиваем удачно, миновав звезды, планеты и многочисленный космический мусор. От системы к системе созвездия меняют свой рисунок до неузнаваемости и без привычного навигационного оборудования невозможно определить, где мы сейчас находимся. Снова прыгать наугад глупо, сейчас за нами никто не гонится, да и нельзя рассчитывать на бесконечное везение.
– А куда бы ты хотела попасть?
– Не знаю. Честно говоря, я бы с удовольствием зависла между мирами на несколько недель. Ни с кем не разговаривать, никого не видеть, ничего не чувствовать. Но на этом корабле… Нет, не получится. Нужно искать место для посадки.
– Знаешь, систему навигации я вообще не нашел, но связь здесь вполне привычная. Насколько я могу судить, они даже пользуются менсианскими ретрансляторами. Можно просканировать трансгалактическую сеть, определить ближайшие серверы.
Он показывает на монитор, перед которым в панель приборов встроена причудливая клавиатура – видимо, универсальная. Я отодвигаюсь, встаю с кресла.
– Нет. Попробуй ты. Боюсь увидеть плохие новости.
Хэлг собирается что-то сказать, но, наверное, не находит нужных слов. Правильно. Ему нечем меня утешить. Навалившаяся вдруг депрессия прижимает, давит тысячетонной плитой. В голове бродят мысли о будущем, о том, что станет со всеми нами – менсо, акци… “Если эйнеры одержат окончательную победу, у наших детей не будет будущего. Зачем рожать рабов?” Сжимаю кулаки. “Но что я могу сделать? Я всего лишь девчонка с Расцветающей – окраинной планеты, где отец выращивал клубнику. Что я могу? Что могу…”
Глаза сами закрываются и явь отходит на второй план, уступая место призрачным видениям. Мне жарко. Хочется сорвать с себя всю одежду! Перед глазами разноцветные круги, они то появляются, то исчезают; порой мне слышатся голоса, но что они говорят – не разберешь.
– Вероника? Ого! Да у тебя температура, девочка. Ничего, ничего… Потерпи немного. Скоро будут вода и еда, будут лекарства. Осталось немного…
Не знаю, сколько проходит времени, но вот я чувствую сквозь лихорадку, что пол снова вздрагивает. Хэлг подхватывает меня, несет прочь с корабля, туда, где странные запахи, где множество звуков. Туда, где я чувствую опасность.
Долгий провал в сознании, когда не было ничего, лишь тьма и тягучая, беспрерывная тревога, заканчивается неожиданным пробуждением. Я лежу в постели. Чувствую, что пропитавшиеся потом простыни еще хранят жар обнаженного тела, но температура спадает.
Небольшая комната, похожая на один из жилых отсеков картофелины. За решеткой шелестит вентилятор, нагнетая очищенный воздух. Рядом никого, только прозрачный графин с водой и стакан, поставленные на тумбочку у изголовья кровати. Хватаюсь за стеклянный сосуд, наливаю драгоценную жидкость в стакан, расплескав половину. Начинаю жадно пить. Потом еще один, за ним третий. Останавливаюсь лишь тогда, когда в графине почти ничего не остается. Блаженно откидываюсь на плоскую подушку. “Жива… Снова обманула старуху с косой”.
Дверь открывается с противным скрежетом ржавых механизмов.
– Хэлг!
Я знаю, что обязана ему жизнью, но сейчас у меня нет сил на слова и объятия. Просто лежу, улыбаюсь.
– Ну ты сильна, мать! – он сам обнимает меня, не обращая внимания на свалившуюся простынь, открывшую мою наготу, – Честно – не думал, что выкарабкаешься. Ну-ка, вставай! Я помогу. Надо поменять все эти тряпки… Да что ты краснеешь? Будто я тебя не видал без штанов.
Он помогает мне встать, усаживает на один из двух стульев, стоящих рядом со столом. Начинает перестилать белье.
– Где мы, Хэлг?
– Вообще-то в заднице. По доброй воле сюда бы не сунулся, ни до войны, ни, тем более, сейчас. Но выбирать не приходится, так что… Это Роатан, Вероника.
“Роатан, Роатан… Что-то знакомое, где-то я уже слышала такое название”.
– Станция между звезд, – подсказывает мне Хэлг, – Юридически никому не принадлежит, а по факту бандитский притон.
– Как нас сюда занесло?
– Ближайший сервер в сети принадлежит этой станции. По нему и сориентировался. А стал бы искать что-то другое… Ты бы не выжила. Времени у нас было в обрез.
– Сейчас мне лучше. Может, свалим подобру-поздорову?
– Нет. Не получится.
– Почему?
– А откуда, как ты думаешь, эта комната? Откуда лекарства? Еда, питье? Продал я эйнерскую калошу. И хорошо еще, что нашлись желающие купить, а то ведь сама понимаешь, не для людей техника.
Мне требуется неделя, чтобы окончательно восстановиться. А потом я начинаю медленно сходить с ума: сижу взаперти, в четырех стенах, где даже окна нет. Хэлг иногда уходит, чтобы принести еду и воду, но мне настоятельно советует не показываться. Я все понимаю и стараюсь держать себя в руках, но после бесконечного бега, когда меняются миры, города, леса, горы, сидеть в одной комнате безвылазно – непереносимая мука!
– Неужели настолько ужасное место, что нельзя даже на пять минут выйти? Я хочу увидеть хоть что-то, мои глаза устали натыкаться на стены. Семь шагов в одну сторону – стена, семь в другую – снова стена!
– Ты всего лишь девчонка, тебе девятнадцать, а за этой дверью нет законов, понимаешь?
– Я могу за себя постоять. И мне уже двадцать. С сегодняшнего дня.
– Что? У тебя день рождения? Черт… Поздравляю.
– Особо не с чем, но спасибо.
Хэлг долго молчит, думая о чем-то своем.
– У меня даже подарка нет.
– Это неважно.
Первое время пилот спит прямо на полу, но пол холодный и я заставляю его ложиться со мной, в кровать. Кое-как помещаемся. Сегодня ночью я долго не могу заснуть. Наконец не выдерживаю, встаю, одеваюсь. Смотрю на мирно посапывающего Хэлга. Открываю дверь, которую он опрометчиво смазал пару дней назад и попадаю в один из темных переходов Роатана.
Стараюсь запоминать дорогу: я сразу понимаю, что станция намного больше картофелины, это огромный мегаполис, собранный в необитаемой части космоса из множества несочетаемых кусков.
Выхожу на одну из улиц, которая мало чем отличалась бы от улицы любого другого города, если бы не потолок, из-за которого у прохожих нет шанса когда-нибудь увидеть солнц и голубое небо. Впрочем, не похоже, что их это сильно беспокоит. Каждый озабочен лишь своими проблемами. Некоторые отвлекаются, провожают меня взглядом, хотя я не могу сказать, что одета как-то вызывающе.
Пистолет, в котором осталось семь патронов, брать с собой не стала. За голенищем высокого ботинка лишь короткий нож. На всякий случай. Вокруг меня мигающие рекламные вывески, неон, голограммы, экраны… Пестрая толпа, которая становится все более оживленной с продвижением вглубь станции.
“Далеко не пойду. Мне нужен лишь глоток свободы, немного пространства, возможность сделать больше семи шагов!”
– Здравствуй, милая. Ты одна?
Не хочу оборачиваться, но понимаю, что если не ответить, не дать отпор, то не отстанут.
– Нет, не одна.
Позади меня огромный детина. На нем майка, не скрывающая мускулистых рук, покрытых шрамами. Нижняя челюсть выступает вперед, глаза – две узкие щелки, в которых сверкают белесые точки зрачков.
– Сколько?
– Отвали! Не все на свете продается.
Кажется, отваливает. Я стараюсь побыстрее скрыться в толпе, перехожу на другую сторону улицы и поворачиваю назад. Пожалуй, для первого раза достаточно. Посмотрела, получила порцию адреналина.
Вот и темный переход, где пунктиром тянутся прямоугольники дверей в съемные комнатушки. Наша под номером двенадцать, это я хорошо запомнила. Но дойти успеваю только до шестой. Дорогу перегораживают трое, возникшие словно из ниоткуда. По центру все тот же детина. “Выследил, гад!”
– А говорила, что не одна.
Достаю нож, который вызывает у бандитов лишь презрительные улыбки. Ничего, один такой тоже смеялся, пока я к его животу лезвие не прижала.
Первым же взмахом достаю того, что стоит от меня справа. Он вскрикивает, хватаясь за порезанную руку.
– Ах ты…
На меня накидываются все трое. Кому-то еще успеваю разорвать одежду, но руку выворачивают, отбирают нож, прижимая к стене. На мгновение открывается ближайшая дверь, появляется чье-то испуганное лицо, до того изможденное, что не понять – мужское или женское. Увидев драку, человек тут же скрывается, захлопнув дверь.
– Хэл… – я хочу крикнуть, но не выходит, мне зажимают рот и волокут куда-то из подворотни.
Отпускают лишь через несколько кварталов. Один из бандитов направляет на меня ствол увесистого пистолета, подгоняя, заставляя идти вперед.
– Топай, топай. Хочешь поорать – попробуй. Нескольких зубов не досчитаешься. Да и не прибежит к тебе никто, не на Земле поди.
Они ржут за моей спиной.
– Что вам нужно? Куда меня ведете? Я недавно на станции и мне не нужны проблемы, я просто гуляла по улице!
– Гордон разберется.
– Гордон? – оборачиваюсь и успеваю заметить удивление на лицах бандитов.
– Да она, похоже, и вправду не местная.
Но меня и не думают отпускать, конвоируют все дальше и дальше от темного перехода, дорогу к которому я вряд ли теперь найду самостоятельно.
– Сюда, – заталкивают в шумное, переливающееся всеми цветами заведение, в центре которого танцпол, подпрыгивающие в такт музыке посетители, – На лестницу.
Вверх по металлическим ступенькам, сквозь облако табачного дыма, мимо целующейся парочки. Двое проходят вперед, распахивают передо мной дверь, тычком ствола в спину заставляя войти внутрь. Как только тяжелая створка закрывается, в комнате воцаряется тишина. Музыка здесь хоть и слышна, но будто через ватные тампоны, вставленные в уши.
– Кто это?
На диване сидит тучный человек в темных очках.
– Гордон, она работала на улице без разрешения.
– Я не…
Пистолет снова упирается в спину и я замолкаю на полуслове. Толстяк жестом показывает, чтобы меня посадили в кресло напротив.
– Как звать?
– Вероника, – по старой привычке носителя стараюсь не смотреть ему в лицо.
– Что делала на моей улице?
– Я просто вышла погулять. Мы с приятелем недавно прилетели на Роатан и…
– На Роатан не прилетают. Сюда падают.
Сглотнув, я поднимаю голову, впиваюсь взглядом в темные очки.
– Ты прав. Не по своей воле прилетели. Но после того, как угнали у эйнеров корабль, нам было все равно куда бежать.
– Беглянка… – снимает очки, подсаживается ближе, – Ходят разговоры про одну девку, которая у Проциона всех голодранцев против эйнеров подняла. А потом исчезла.
Он внимательно разглядывает мое лицо, чуть склонив голову на бок.
– А вчера гражданские еще в девяти системах дали жару железноголовым. Ну как дали… Пощипали и разбежались. Чудеса, правда?
Выдержав его взгляд я криво ухмыляюсь.
– Вероника… – повторяет он задумчиво мое имя.